Эту историю я написал от первого лица. Так уж сложилось.
Снова холод, жестокий, невыносимый холод. Нет, в квартире с отоплением все в порядке. Не в порядке с душой.
Я смотрел по телевизору какую-то бессвязную муть и боковым зрением поглядывал на Инну. Та читала. Совершенно безмятежное лицо. Изящные пальчики с розовым французским маникюром время от времени переворачивали страницы.
В другие времена я восторгался этим лицом и этими пальчиками, а также осанкой, балетными ножками, изумительной кожей. А теперь… Теперь я все это почти ненавидел.
Как много скрывается за словом «почти». Без этого «почти» я сбежал бы от Инны за полдня. А вот кое-как все же удается сосуществовать на одной территории.
Отчаяние пришло не сразу. С моей стороны была честная попытка построить семью. Бессмысленные барахтанье. Бессмысленные слова. А потом однажды накатило, и вдруг стало ясно, что муж для Инны - полное ничтожество, вызывающее небольшой интерес, когда делает всякие полезности для любимой жены. Вот и сейчас. Инна читала. Ей было хорошо. И она была ОДНА. Меня она в упор не замечала.
О ужас! Я резко вспомнил про день рождения отца. И скоро почти год с той злосчастной поездки, когда… Я поежился. Очень мало времени прошло. Все, как наяву.
Завтра надо идти к маме, поддерживать ее и всячески демонстрировать полную семейную гармонию. Инна будет мила и сострадательна, как всегда. Темно-синее платье с кружевным воротником в ретро-стиле уже поглажено и висит шкафу первым.
Мама будет устраивать дома что-то типа дипломатического приема. Она это любит, и это ее отвлекает. Будут зеркально-чистые бокалы, кипенно-белые салфетки и скатерти, цветы в изящных вазах. В такой обстановке даже селедка «под шубой» будет смотреться вполне аристократично, не хуже лангустов.
Мы с Инной приехали к маме заранее, намереваясь помочь. Мама чмокнула Инну, потом меня, посмотрела на нас невидящими глазами и махнула рукой в сторону кухни. Помощь на кухне была не нужны. Там суетились три родственницы, а для четвертой помощницы места не было.
Мама не плакала, но срывающимся голосом она шепнула Инне, что после пары тостов уйдет полежать, а та останется «распорядительницей». Инна занялась сервировкой.
Постепенно приходили гости - родственники, друзья, коллеги. Всего собралось двадцать человек. Когда-то мама сетовала, что после соединения коммуналок в квартире получилась такая большая гостиная. А папа, который всегда любил гостей, тихо радовался. А теперь я радовался вместо него.
Что-то мне не плакалось. Грусть от того, что папы нет, была какой-то легкой, светлой. Уж такой он был человек, ПАПА. Он жил легко и радостно, и оставил после себя вот такое светлое послевкусие. Хотя иногда накатывало. Как вчера…
Я больше переживал из-за мамы. И продолжал расстраиваться из-за Инны. Я наблюдал, как жена уже выполняет роль «распорядительницы», и удивлялся, что ее показную любезность люди принимают за искреннее радушие. Неужели не видно?! Очнитесь, дорогие!
Первый тост сказала папина сестра тётя Тая. Она говорила о любви. Хорошо говорила. Она верующая. Говорила, что вся любовь - это дар Божий, и она не умирает. И папина жизнь вся состояла из любви - к родителям, сестрам, жене, сыну, профессии, коллегам, студентам, Родине…
Тётя Тая тоже вся - из любви. Такие они все, родные мои… Я задумался, глядя на двоюродную сестру Полину. У нее добрые руки. Как-то мы с папой помогали ей на даче, и я здорово расцарапал плечо. У Полины были полные глаза слез. Она тихонько приговаривала: «Потерпи, Глебушка, родненький…» Полинка нежными невесомыми движениями обработала и заклеила рану. Я тогда представил толпы страждущих в ее больничке. Никто не уйдет без помощи. Откуда это? Наверняка, тоже что-то библейское.
Жизнь - как служение. Папа, мама, тётя Наташа, ее дети - в педагогике, тетя Тая, Полина, ее брат Геннадий - в медицине. Вот только я закопался в строительстве. Хотя, наверное, это тоже из любви - к людям и профессии.
Вечер шел спокойно, без надрыва. И тут, как назло, стали названивать по работе. Пару звонков я проигнорировал. А вот на третий пришлось ответить. Я тихо вышел из-за стола на балкон. Вернувшись, поймал взгляд Инны - ехидный, обвиняющий. На это я просто пожал плечами. Мне было наплевать на ее недовольство.
Тут и мама ушла полежать. Я заметил, что у нее подрагивали руки, и с горечью отметил, как она постарела за этот год. Она стала тяжелой и неуклюже шаркала ногами, будто после потери отца прошло уже двадцать лет. Мамочка, маленькая моя, моя родная… Больно…
Еще через пару тостов резко и противно прозвенел звонок в дверь. Инна пошла открывать. До гостиной доносились только голоса, без слов. Пришедший мужчина говорил низко и мало. Инна в чем-то убеждала его. И тут на меня накатило какое-то чувство неправильности, будто происходит то, о чем я потом пожалею. Я подскочил и тоже пошел к двери.
На пороге стоял крепкий высокий парень лет тридцати в камуфляже. На щеке его серел большой грязный лейкопластырь с полоской засохшей крови. От парня сильно пахло … мужиком, сказала бы бабушка.
Инна держала букет белых хризантем и произнесла с небольшим нажимом:
- Молодой человек уже уходит.
- Глеб, - я протянул ему руку.
- Валентин, - ответил он, пожимая руку. - Простите, я с дороги… Торопился… Я был студентом Ильи Егоровича. Вот хотел поздравить… Я не знал, что он… Давно не был дома…
- Артиллерист? - сорвалось у меня с губ.
- Артиллерист, - улыбнулся Валентин. Улыбка у него была немного кривая из-за пластыря на щеке.
- Инна, пожалуйста, поставь тарелку для нашего гостя, - сказал я, не отрывая глаз от парня.
Инна сделала мне «большие глаза», мол, ты с ума сошел ТАКОГО за стол сажать. А я нарочито громко сказал ей:
- Мы очень рады видеть у нас учеников отца.
Валентин притормозил:
- Запах от меня… Хотел Илье Егоровичу по-быстрому цветы вручить…
- Это не ваш запах. Это запах войны. Если бы не она, чем бы вы пахли? Модным парфюмом?
Валентин кивнул, не стал отнекиваться, помыл руки и прихрамывая прошел в гостиную. Все оживились, глядя на него. Я посадил Валентина на свое место. Он отказался от алкоголя и поднял тост с компотом в бокале.
- Примите мои соболезнования, - сказал Валентин. - Я очень любил Илью Егоровича. Я шел к нему, чтобы сказать большое спасибо…
- Валечка! Валечка! - растерянно сказала мама, вернувшись в гостиную. Она всхлипнула и расплакалась.
Валентин поднялся, обнял ее со словами:
- Мария Викторовна, да, это я, я живой. Вот к Илье Егоровичу не успел…
- Он тебя любил. Ты его радовал. Особенно математические задачки. Я так и не поняла за сорок лет, что можно отдыхать, решая математические задачки. Куда мне, филологу? Ты не жалеешь, что не стал науку двигать?
- Я артиллерист. Мне очень пригодилась математика. Вот победим, тогда посмотрим. А еще я в шахматы мысленно играю сам с собой. Это когда ждать надо, терпеть и не спать. Тоже Ильи Егоровича уроки…
Я смотрел на Валентина и примерял на себя и камуфляж, и берцы, и ранение. Смог бы я? Наверное, смог, ведь я сын своего отца и внук своего деда, да и правнук прадеда. А прадед и дед были мужики героические. А еще я русский. Тоже много значит. И отец… С упорством штурмовиков и покорителей вершин он брал на абордаж юные умы и восторгался их успехами.
У меня была мысль пойти с вами, ребята, но занимаюсь тем, что знаю лучше всего, - строю… Стройка, мечта о мирной жизни… Нужно, чтобы было, куда возвращаться…
В паузе к Валентину подошла Полина, шепнула, и они пошли в другую комнату. Я представил, как она невесомыми руками меняет ему пластырь и расплылся в улыбке. От ее рук веяло тоже чем-то библейским, значит, идущим от Бога. Пришло на ум слово «утешение».
И тут я увидел глаза Инны. Она смотрела на меня с такой горечью, таким сожалением… Мгновение - и потекла слеза. Слезы обрушились так бурно, будто вся внутренняя застарелая боль попросилась наружу. Поплыли тонкие черты милого женского лица. Это Великий Скульптор нежно исправлял его, убирая лишнее, идущее от больной части души. Пришло на ум еще одно Божественное слово - «покаяние».
Все, слишком много в моем уме Божественных слов. Пора ходить в храм. А то мечемся, носимся. Пока Правда в дом не придет. Сегодня пришла война, в лице Валентина, и все расставила по своим местам.
Не плачь, моя любимая жена! Мы еще поживем, с Божьей помощью.
Слава Богу за все!
ПОДАТЬ ЗАПИСКИ на молитву в храме Покрова Пресвятой Богородицы Крым, с. Рыбачье на ежедневные молебны с акафистами и Божественную Литургию ПОДРОБНЕЕ ЗДЕСЬ
Священник Игорь Сильченков.
