На наших литературных посиделках мы уже вспоминали Ремарка. Но писатель настолько мощный, что хочется возвращаться к нему еще и еще. И если здесь мы говорили о Первой мировой войне, обсуждая роман «На западном фронте без перемен», то сегодня речь пойдет о романе «Время жить и время умирать», в котором говорится о событиях уже Второй мировой.
Главный герой романа, Эрнст Гребер, воюет в 1944 году на Восточном фронте, то есть, с советской армией. Вот уж не мог бы я подумать, что такой персонаж вызовет у меня какую-то эмпатию, но Ремарк на то и Ремарк, со своей четкой антивоенной позицией сумел показать в герое прежде всего человека. Гребер получает отпуск. Едет домой, в городок, который подвергается бомбардировкам, его улица разрушена, родители пропали, во время очередной бомбардировки он видит смерть ребенка…
Как обычно у Ремарка, самое главное даже не в сюжете. Этот писатель обладает удивительным даром так составлять предложения, что практически на любой странице можно найти фразы, которые можно превратить в цитату.
Описывая время и причины всего происходящего, его герои говорят:
«Человек никогда не понимает, что творится, пока его самого за горло не возьмут. А когда поймет, уже слишком поздно».
«Мы тогда внушали себе, что не хотим бросать отечество в трудную минуту, когда оно ведет войну, а что это за война, кто в ней виноват и кто ее затеял – все это будто бы неважно. Пустая отговорка, как и прежде, когда мы уверяли, что поддерживаем их только, чтобы не допустить худшего. Тоже отговорка. Для самоутешения. Пустая отговорка!»
«Последние десять лет нам крепко забивали уши пропагандой, трудно было расслышать что-нибудь другое. В особенности то, что не имеет зычного голоса. Сомнение и совесть».
«Пока побеждали, все было в порядке, а что было не в порядке, того не замечали или оправдывали великой целью».
«Культ диктатора легко превращался в религию.»
«Я знаю, что война проиграна. И знаю, что мы продолжаем воевать лишь затем, чтобы правительство, партия и люди, которые все это затеяли, еще некоторое время оставались у власти и могли натворить еще больше бед».
Эрнст пытается разобраться в себе. Он перестает понимать, зачем все это, для чего он воюет там, в далекой стране, что плохого сделали ему ее жители. Как же так получается, что «Когда мы бомбим город, это стратегическая необходимость, а когда бомбят другие – подлое преступление».
Но предаваться размышлениям не так-то легко, ведь «Все, чего мне хочется в жизни, это думать что хочу, говорить что хочу и делать что хочу. Но пока у нас справа и слева мессии, это куда большее преступление, чем любое убийство».
После бомбежки, при которой погибли дети, кто-то рядом стал кричать, что такое простить нельзя. «Чего нельзя простить? – размышлял он. После этой войны так бесконечно много надо будет прощать и нельзя будет простить! На это не хватит целой жизни. Он видел немало убитых детей, больше, чем здесь, – он видел их повсюду: во Франции, в Голландии, в Польше, в Африке, в России, и у всех этих детей, не только у немецких, были матери, которые их оплакивали. Но зачем думать об этом? Разве сам он не кричал всего час тому назад, обращаясь к небу, в котором гудели самолеты: «Гады, гады!»
«Теперь я знаю, почему мы чувствуем себя стариками. Потому что видели чересчур много мерзости. И заварили эту мерзость люди старше нас, которым бы следовало быть умнее». И еще: «Что же они с нами делают, подумал он. Мы молоды, нам бы надо быть счастливыми и оставаться вместе. Какое нам дело до войн родителей?»
И многие из этого старшего поколения это понимают. Его профессор говорит ему: «— Нет, вы имеете право спрашивать. Соучастие! — вдруг сказал он. — Что вы в этом понимаете? Вы были юны, и вас отравили ложью, когда вы еще ни о чем не могли судить! А мы — мы видели и мы дали всему этому свершиться! Что тут виной? Душевная вялость? Равнодушие? Ограниченность? Эгоизм? Отчаяние? Но как могла так распространиться эта чума? Да разве я каждый день не размышляю об этом?»
Не могу удержаться и не привести очень длинную цитату, в которой немецкие солдаты обдумывают, как завершится война:
«Зауэр глянул на зарево.
– Иной раз посмотришь, сколько всего мы тут в России поразрушали, так прямо страх берет. Как по-твоему, что они с нами сделают, если подойдут когда-нибудь к нашим границам? Ты об этом думал?
– Нет.
– А вот я думал. У меня мыза в Восточной Пруссии. Я еще помню, как в четырнадцатом нам пришлось спасаться бегством, когда пришли русские. Мне тогда было десять.
– До границы еще далеко.
– Это как посмотреть. Такое может произойти чертовски быстро. Помнишь, как прытко мы здесь поначалу шли вперед?
– Нет. Я тогда в Африке был.
Зауэр опять посмотрел на север. Там поднялась стена огня, затем грянуло несколько тяжелых разрывов.
– Видишь, что мы тут творим? Представь себе, что русские поступят с нами точно так же… и что тогда останется?
– Не больше, чем здесь.
– Я про то и толкую! Неужто не понимаешь? Наверняка ведь у каждого в голове этакие мысли бродят, ясное дело.
– Русские пока не у границы. Ты же слушал позавчера политический доклад, на который нас собирали. Мы-де сокращаем протяженность фронта, чтобы вывести новое секретное оружие на благоприятные для наступления исходные позиции.
– А-а, чепуха! Кто в это поверит? Для чего мы тогда сперва так рвались вперед? Я тебе вот что скажу. Как подойдем к нашим границам, надо заключать мир. Другого выхода нет.
– Почему?
– Парень, что за вопрос? Чтобы они не сделали с нами того самого, что мы сделали с ними. Неужто не смекаешь?
– Да, а вдруг они не захотят заключать мир?
– Кто?
– Русские.
Зауэр во все глаза уставился на Гребера:
– Так ведь им придется! Мы предложим мир, и они не смогут не согласиться. Мир есть мир! Тогда войне конец, и мы будем спасены.
– Они согласятся, только если мы безоговорочно капитулируем. А тогда оккупируют всю Германию, и ты останешься без своей мызы. Об этом-то ты думаешь или нет?
На миг Зауэр смешался.
– Конечно, думаю, – помолчав, сказал он. – Но все ж таки это не одно и то же… Они ведь не вправе ничего больше разрушать, если настанет мир. – Он прищурил глаза и вдруг превратился в хитрого крестьянина».
Герой Ремарка попытался выстроить философию жизни так, чтобы в ней осталось место надежде: «Мир не стоит на месте. Если собственная страна какое-то время приводит в отчаяние, нужно верить в мир. Возможно солнечное затмение, но не постоянная ночь. Не на этой планете. Нельзя облегчать себе жизнь и сразу отчаиваться». Жизнь должна продолжаться: «Что же будет, если противники того, что сейчас происходит, не захотят иметь детей? Разве только варвары должны иметь детей? А кто же тогда приведет мир в порядок?»
Вот так всегда с Ремарком. Я же говорю, цитату можно найти почти на каждой странице. Роман сильный, если кто еще не читал, рекомендую.
Что скажете по этому поводу? Пишите, обсудим. Простые правила канала: обсуждаем именно тему, а не друг друга. И не хамим.
Мир вашему дому!
Мой запасной канал (про историю изобретений)
https://dzen.ru/id/5fd19f5784ed1f44585c7f02
Мой телеграм-канал: https://t.me/nehotsunazad
