Элька жила радостно. Вопреки всему. Даже вопреки жалостливым взглядам.
Среднего роста, худощавая, с маленькими глазками и жидкими волосёнками, она вызывала недоумение на фоне миловидной матери, большеглазой, с копной густых волос. “Ну надо же как природа отыгралась на девчонке”, – сетовали бабульки возле подъезда, каждый раз провожая её взглядами, и была в них не жалость, а радость, что они-то не такие, а ладные и миленькие.
Те, кто знал её давно, на внешность Эльки не обращали никакого внимания. Её все любили. Они не видели внешнюю оболочку. Смотрим же мы на бутон цветка? Знаем, что он распуститься? Вот-вот, такое же впечатление было от неё: жизнерадостность, заразительный смех заставляли ждать чудо.
Маленькой, до детского садика, Элька не страдала, а попала в жестокий детский коллектив, поняла: она некрасивая! Об этом ей сразу сообщили девчонки.
– Мама, я страшная? – в первый же вечер после садика спросила она.
– Что ты, дочка, для меня ты красавица, – мама сфальшивила, и девочка это уловила.
– А для других? – она рассматривала себя в зеркало.
– А другие – для других, – мать была не готова к разговору, растерялась.
– Знаешь, кого любят? – вмешалась бабушка. – Добрых и весёлых.
– Правда? – обрадовалась Элька.
С этого момента она старалась быть добрее всех. Это было не сложно, она и так была доброй. Её любили воспитатели, нянечки, учителя.
Полюбили и одноклассники. Плохо это или хорошо, Элька всем помогала: решать задачи, писать сочинения, дежурить. Ею пользовались, но она этого не понимала. Зачем? Всё так хорошо. Каждый вечер она записывала в тетрадочку, сколько добрых дел сделала. Радовалась и засыпала счастливой.
Но однажды ей всё это надоело. Она стала старше. Пришло понимание, что доброе отношение к ней не такое уж и бескорыстное.
– За что меня любят? За помощь? – бунтовало внутри самолюбие. – Хочу быть красивой! Слушать о внутренней красоте больше не хотелось.
Попытка изменить внешность провалилась: смешно выглядели подведенные глаза, накрученные волосы, подкрашенные губы. Она сама себе казалась клоуном. Никто ничего не сказал, но она уловила удивление и жалость, которая уколола жалом в сердце. Было стыдно, словно она хотела спрятать копеечный подарок в богатую упаковку.
Смывая грим, девочка плакала, казалась, что навсегда прощается, как ей думалось, с мечтой. Больше не экспериментировала. Собрала косметику в пакет, отдала девчонкам. Успокоилась. Или смирилась. Зажила привычно. Черты лица стали мягче, глаза лучистее. Она стала двигаться плавнее, ушла резкость и подростковая угловатость.
– Смотри-ка, женственность в Эльке проснулась! – сказала мать бабушке.
– От доброты это, – бабушка вытирала увлажнившиеся глаза. – От внутренней красоты.
