— Девушка, а может, вам вообще лучше не связываться с вождением? — вытирая пот со лба, тихо просил Федотов, инструктор автошколы, куда Лёлька пришла три дня назад и купила несколько занятий «по городу», чтобы вспомнить всё, чему училась. Права ее давно пылились на полке в секретере, а тут пришло время о них вспомнить. — Ну, такси брать можно, или муж пусть возит… — протянул с надеждой Федотов, но Лёля упрямо сжала руль и замотала головой.
— Нет, Петр Степанович… Нет… И мужа нет, и вообще! — тут она ударила кулачком по середине руля, автомобиль издал испуганный «би–бик», девушка вздрогнула и огляделась, сама испугавшись такой смелости. Но на пустыре, куда она на предельной скорости пригнала Федотовскую «ласточку», вообще никого не было – ни людей, ни бродячих собак, ни птиц. Даже воздух, кажется, испуганно разметался по свалке, граничащей с пустырем, и притаился, авось не заметят.
— Ну, милка моя! — Федотов, годящийся Лёльке в отцы, всех учениц–молодок звал «милками», то ли благодаря их сходству с коровками, упрямыми, неловкими, мычащими клаксоном в пробках и тыкающими по первости ножками не на те педали, то ли из–за того, что все воспитанницы его были милыми, очень даже привлекательными женщинами, только очень несчастными. — Тогда повнимательнее! Не борщ варите, а аппаратом управляете! Ну куда вы разгоняетесь?! Куда, извините, прёте, если дороги не знаете?! Мягче надо, мягче, ласковее!
Оля вздохнула. Да, муж так и говорил ей, если вдруг разрешал сесть за руль своего драндулета: «Прёшь, как танк, страшно рядом сидеть…»
… Автошколу «Дуся» Ольге посоветовал ее личный психолог Танечка.
— Сходи, подруга, тебе стоит развеяться. Да и потом, жить–то как–то дальше тоже надо. А там профессионалы, помогут!
Что Таня имела в виду, Лёлька не поняла. Ну чем ей могут помочь шоферы, если у нее вся жизнь под откос, вдребезги и насмарку! Если муж ушел, просто ушёл, даже не к другой, а так, в никуда, а она жить без него не может, ревет по ночам, пишет сообщения, а он их даже не читает… Тут и с парашютом прыгнуть можно, но не поможет! Если только за кольцо не дернуть и решить все проблемы сразу, одним ударом…
Ольга позвонила в автошколу, какая–то женщина ее звонку очень обрадовалась, сказала, что Лёльку очень ждут, велела немедленно приезжать.
И вот теперь, после получаса гонки по, слава Богу, пустой трассе Федотов, весь в поту, сидит рядом с ученицей и молится, чтобы та позволила назад их отвезти ему.
— Вы, Оленька, отдохните, вон, руки как дрожат! А я нас доставлю к офису, таv кофе, чай с пирожными, а?.. — с надеждой спросил он.
— А «корзиночки» есть? — тихо уточнила Оля. — С кремом и вареньем внутри?
— Будут! — с готовностью отозвался Петр Степанович.
— Тогда ладно…
Ольга вышла из машины, равнодушно поглядела на пасмурное небо, шмыгнула носом и пересела на пассажирское сидение.
Федотов облегчённо вздохнул.
Всю дорогу сюда Лёлька выжимала скорость почти на грани. Ей бы шаттлы пилотировать, а она, ишь ты, за руль его старенькой «Киа» села… Насмотрятся «Звездных воин» и прочей ерунды, потом думают, что бессмертные!
— Ладно, — подумал Петр Степанович, — надо только Аннушке сказать про пирожные…
Администратор автошколы, Анна Романовна Свистунова, статная, с низким грудным голосом и сросшимися на переносице черными гусеничками бровей женщина служила в автошколе «Дуся» недавно.
Именно служила, а не «работала», потому как, с охотой поясняла она, «работают» – без души, как на каторгу ходят, тянут лямку, прозябают, а она, бывшая актриса театра, игравшая для благодарного зрителя душевные терзания дев и горькие переживания их маменек, не могла просто «работать». Отдать себя всю, без остатка, погрузиться в мир, доселе неизвестный, проникнуться им – вот ее стезя.
Анну Романовну турнули из театра, стыдно сказать, за пьяный дебош на сцене. Она тогда как раз разводилась с мужем Павликом, третьим, кажется, в ее биографии, а он, (хватило же наглости), явился к ней на спектакль с новой пассией. Аня сразу поняла, что он просто хочет ее позлить. Но она же кремень! Она скала, глыба, как в физическом, так и фигуральном смысле! Она на провокацию не поддастся! Полный зал, аншлаг, так стоит ли обращать внимание на какого–то хлюпика, что сидит на третьем ряду, на месте восемь, на дорогущем, между прочим, месте, держит за руку девицу в три раза моложе себя и хрюкает, когда артисты на сцене говорят что–то смешное? Павлик всегда хрюкал во время смеха, раньше Анна находила это забавным, потом стало противно… Нет, не стоит из–за него портить такой восхитительный день, пусть себе сидит! Но… Надо всё же унять неистовое биение сердца.
Анна Романовна уняла, пригубив в антракте кое–чего терпкого, густого, что хранилось у нее в тумбочке, в уютной гримерке, отданной Ане в полное распоряжение еще много лет назад.
Терпкое и густое ударило в голову, кровь вместо того, чтобы замедлить свой бег, закипела, душа Анны жаждала отмщения, в глазах загорелся бесовский огонёк…
… Потом, когда было разбирательство с вызванным нарядом полиции, Аня с трудом могла вспомнить, что натворила, и все твердила фразу из какой–то роли:
— Бес попутал! Ей богу, бес! Сама не своя была… — И крестилась, крестилась, отдавая поклоны…
А напротив нее, за столом в кабинете, куда привели всю компанию – саму Аню, Павлушу, который уже не хрюкал, а только вздыхал мелко, неглубоко и тер переносицу, его даму сердца, похожую, как решила Анна Романовна, на бурундука, и еще нескольких человек из зрителей и сочувствующих с обеих сторон, — сидел то ли полицейский, то ли следователь, Анна Романовна не поняла. Он не обращал ровным счётом никакого внимания на ее стенания, на всхлипы пострадавшей стороны, а что–то медленно, каллиграфическим почерком записывал на листок, потом, на миг отложив ручку, хрустел пальцами, сглатывал и писал дальше…
— Не завидую я вам, Свистунова! — наконец покачал он головой. — Всё против вас…
За Анну Романовну тогда грудью встал Федотов, гардеробщик. Он уверял, что «бурундучиха» сама вцепилась актрисе в подол юбки, стащила ее со сцены, а уж что было дальше, в общей свалке, он не разобрал.
На стороне Павлуши были соседи по восьмому ряду, они выпучивали глаза и рассказывали об ужасном нападении сошедшей со сцены греческой богини, в образе которой тогда была Анна Романовна…
В общем, до суда дело не дошло, Анну Романовну Свистунову по–тихому уволили из театра, Федотов, ее тайный воздыхатель, уволился из чувства солидарности. После получения в бухгалтерии расчета, несчастные безработные отправились в ресторан «Везувий», где чинно проели всю получку Петра Степановича, а потом Анна, сидя в такси и рыдая, уткнувшись в плечо своего кавалера, рассказывала, как разочарована в жизни, в мужчинах, в семье и институте брака…
— Нет, Петруша, милый, вы не подумайте! Вы – совсем другое дело! Вы и воспитаны по–другому! Я наблюдала за вами, да–да! Вы пальто как женщинам подаете? Как будто они дочери самого Зевса! Вы, я уверена, никогда бы вот так… Вот так не гуляли бы от жены, вы бы боготворили ее, потому что это у вас в крови!..
Федотов кивал, а когда доехали до дома актрисы, вдруг попросил ее расплатиться за такси.
— Извините, Анна Романовна, у меня просто мало денег осталось, а еще жить надо… — замявшись, прошептал он.
— Да ну что вы! Какой разговор! Сколько там натикало, командир? — по–свойски наклонилась и постучала по водительскому сидению женщина.
Шофер назвал цену.
— Грабёж! — восхищенно закатила глаза экс–прима и, вынув из ридикюльчика купюры, протянула мужчине. Тот благодарно кивнул и попросил очистить салон.
Пётр Степанович проводил Анну до подъезда, поцеловал руку, попрощался и ушёл.
— А вот я не прощаюсь с вами! Нет, мы еще увидимся! — крикнула ему вслед иерихонская труба Аниного голоса. — Спасибо вам за всё!..
Федотов обернулся, кивнул, помахал рукой…
Помыкавшись по театрам и поняв, что ни в одной труппе не нуждаются в искусстве Свистуновой, женщина сначала погрустила, а потом решила, что пришло время «выйти в мир». Петруша, пока были женаты, все укорял ее за то, что мало она приближена к обычному люду, не знает, что под носом творится, растворилась вся в пьесах и драмах времен Антона Павловича Чехова, а ведь сейчас все по–другому!..
Признать правоту слов бывшего Анна Романовна, конечно, не могла, но ради развлечения почему бы не устроиться кассиром или, скажем, воспитателем?! Анна многое могла дать подрастающему поколению!..
— Здравствуйте! Да, мне бы поговорить с вашим директором. По какому вопросу? По личному, голубушка! — басила в трубку Свистунова, обзванивая найденные в газете вакансии. — Что? Его нет? Ужасное совпадение! Хорошо, я скажу вам, зачем звоню! Я по поводу вакансии… Что? Взяли уже? А что вы так не любезны, голубушка?! Разве можно так с людьми?!
Но голубушка–секретарша, у которой вот уже десять минут шел обеденный перерыв, дальше объясняться не стала, бросила трубку.
Анна Романовна покачала головой, посидела в задумчивости, потом тоже решила перекусить… После сытного ланча она умилялась на свои фотографии в юном возрасте, затем вынула из шкафа театральные костюмы, которые принадлежали лично ей и были вынесены из театра демонстративно и гордо, стала примерять их, дальше наступило время дрёмы, как раз совпадающее с перерывом между утренним и вечерним спектаклем… День незаметно упал за горизонт, заставив Анну Романовну заворожённо стоять с чашечкой кофе на балконе и качать головой, восхищаясь закатом…
К поиску работы она вернулась только на следующий день. Но всё было как–то неудачно. То не хватало опыта, то знаний, то всего вместе, то она была слишком стара, то ей предлагали внести энную сумму, тогда ее возьмут…
— Всё не то! Не то! — стенала Свистунова у телефонного аппарата. — Порядочной женщине нигде нет места! Мир катится в преисподнюю…
Но видимо, черти передумали брать к себе бывшую актрису, подсунув ей газетёнку с мелким, невзрачным объявлением о поиске администратора.
«Теплое помещение, работа на телефоне, премии за привлечение новых клиентов» — говорилось в описании. — «Автошкола «Дуся» ищет чуткую, душевную женщину с большим жизненным опытом и развитыми коммуникативными способностями. Желательно старше пятидесяти лет.»
Анна Романовна прищурилась, пробежала объявление глазами еще раз, потом, вынув из ящичка монокль, перечитала объявление более внимательно.
Да оно как будто создано именно для нее! Она та самая, кто чуток и душевен, язык подвешен у нее хорошо, все преподаватели в театральном так говорили! А уж возраст – в самую точку! Смущало место работы – автошкола…
Анна машину никогда не водила, всегда нанимала такси или сидела рядом с мужем, а тот рулил, выслушивая ее замечания по поводу сумасшедших за трассе…
Ну да ничего! Анна Романовна не лыком шита! Разберётся!..
…Свистунова пришла на собеседование в автошколу со странным названием «Дуся», как было велено, к двенадцати. Строгий, канареечного цвета костюм, туфли–лодочки песочного оттенка, кольца сняла (нечего щеголять бриллиантами!), волосы уложены пирамидкой и налачены, макияж изысканный, делающий лицо свежим и обворожительным.
Оставляя после себя шлейф духов, Анна Романовна вплыла в фойе бизнес–центра, улыбнулась сидящим за стойкой охранникам, назвала свою фамилию и, получив пропуск, грациозно прошествовала через турникет к лифту.
Она знала, что ее провожают взглядами, и благодарно вздыхала. Без театра и публики она потихоньку начинала увядать, а тут всё же зрителей достаточно, чтобы сделать глоток живой воды почитания ее таланта…
… — А вы уверены, что это ваша работа? — поинтересовалась женщина–директор, щупленькая дама с перстнями на каждом пальце и короткой стрижкой. — Зарплата у нас небольшая, тем более вы без опыта… Да и клиенты сложные… Где, вы говорите, раньше работали?
— Служила! Я служила… — Анна Романовна вскинула бровки–гусенички. — В театре.
— Кем? — плюнула на палец директриса и стала листать какие–то бумаги.
— Что, простите?
— Кем, спрашиваю, работали? У вас и резюме нет.
— Актрисой… — протянула Свистунова. — Просто я… Словом, надо сменить работу, я устала от лицедейства, — заключила она.
— Ну что ж, актёр – это тоже врачеватель души. Кофемашиной пользоваться умеете? Пишете быстро? Владеете компьютером?
Свистунова растерянно пожала плечами.
— Ладно, мне срочно нужен работник, так что не до капризов. Итак, «Дуся» – это автошкола, как вы поняли. Надо принимать звонки, составлять расписание, встречать клиентов, распределять их по инструкторам. Наша школа для женщин, но не простых.
— А каких же? — наклонилась вперед Анна Романовна.
— Для попавших в трудную жизненную ситуацию. В–основном, разведенные дамы, которые начинают свой жизненный путь с нуля. У вас, кстати, как с личной жизнью?
— Плохо, — честно призналась Свистунова.
— Вот и хорошо, значит, мы с вами на одной волне, так сказать. Девиз нашего заведения: «Учим рулить своей жизнью». Вы водите? Сами водите?
— Нет. Знаете, не доводилось, — пожала плечами Свистунова.
— Жаль. Сапожник без сапог, так сказать… Ладно, ничего. Я возьму вас на испытательный срок. Вот договор, прочтёте, завтра принесете и уже начнете работать. К девяти явитесь по адресу. Всё понятно? Чем больше несчастных клиенток у нас будет, тем выше ваша зарплата. Так что, как освоитесь, приводите подруг, научим, вылечим, приободрим! Всё, ждем вас завтра. Адрес автошколы в договоре. До свидания!
Анна Романовна улыбнулась, промямлила: «Конечно!», и, убрав три скрепленных вместе листика с кучей мелкого текста в сумочку, ушла.
Вечером села, пробежала глазами договор, ничего не поняла и решила разобраться на месте…
Она приехала на работу к девяти, как и было оговорено в бумагах. Потопталась рядом со скромным особнячком, потом, скрипнув калиткой, зашла во двор. Круглая клумба у входа, увядшие бархатцы прячутся в густой хвое карликовых елочек, в воздухе пахнет эвкалиптом и розовой водой.
Анне Семеновне тут сразу понравилось – как будто этакое княжеское угодье, небольшое, с флигельком и заасфальтированной площадкой для тренировок на заднем дворе.
У припаркованных вдоль забора машин стояли мужички, о чем–то беседовали. Услышав скрип калитки, они разом повернули головы, уставились на розово–бордовое нечто, плывущее по дорожке к главному входу.
— Извините! — крикнул один из водителей. — Вы на вождение?
Анна Семеновна приветливо улыбнулась.
— Нет, я новый администратор. А вас, простите, как зовут?
— Николай, — мужчина чуть поклонился. — Вас Галочка прислала?
— Галочка?
— Ну да. Директор наш.
— Ах, да! Всё верно. Так куда мне пройти?
— В эту дверь, потом направо, — с готовностью распахнул перед новенькой деревянные створки Николай. — Там уже клиенток тьма. Вы уж как–то их разрулите…
— Что? Ааааа… Ну….
Свистунова робко зашла в светлую, с вазочками по подоконникам прихожую, повернула направо и оказалась в большой зале, где вдоль стен на стульях сидели женщины. Кто–то тихо плакал, кто–то уставился в одну точку, кто–то ругался по телефону.
Увидев Анну, они все вскочили, стали тыкать ей в лицо какие–то талоны, что–то объяснять, хватать за руки.
— Простите! Сейчас, дайте хоть дух перевести! — отбивалась от них Анна, но женщины не сдавались.
— А я на девять тридцать записана! Вы на часы смотрели?! Где мой инструктор? Позовите его! — кричала одна, самая несчастная. Припухшие веки говорили о бессонной ночи в слезах, опущенные уголки рта, тоскливый взгляд дополняли образ.
— Хорошо. Идите, там вас уже ждут! — махнула рукой Свистунова. — Чего время–то терять?!
— Да как же! А кофе? А поговорить?! — возмутилась гражданка.
Анна Романовна вспомнила, что в договоре было что–то про «выслушивание и кивание». Но слушать всех Аня вряд ли была готова…
— Так, ну говорите, что там у вас! — села она напротив дамы.
— Меня муж бросил… — всхлипнула клиентка.
— И меня. Что с того? — Анна деловито вынула из сумочки помаду, подкрасила губы, потом, побрызгавшись духами, вздохнула. — Не понимаю, что катастрофичного?! Не умер же, не провалился в вулкан…
— Как что?! Это же конец света, вы ничего не понимаете! Вы своего, наверное, не любили!
— Любила… Наверное... Но он оказался подлецом. Если бы я была мужчиной, то бросила бы ему перчатку, вызвала на дуэль и одним выстрелом избавила мир от такого, с позволения сказать, мужчины.
Анна Романовна встала, картинно бросила несуществующую перчатку воображаемому обидчику, потом прицелилась и булькнула губами.
Все женщины в зале замолчали, повернули к ней головы, потом, тоже встав, стали булькать и махать руками.
— Чего это они? — удивилась Свистунова.
— Вы же проводите терапевтическую минутку, не так ли? Вот они и повторяют. Мы же не просто пришли за правами, мы пришли исцелиться душой!
Анна Романовна, на миг задумавшись, кивнула. Да пусть будет и минутка, но зато славы! Столько зрительниц, все на тонкой струне душевных терзаний! А зал… Зал–то какой! Люстра с потолка хрустальная свешивается, пол – паркет с рисунком, стены в росписях, то ли итальянские пейзажи, то ли французские… Стулья бархатом обиты, шторы красивыми, тяжелыми складками доходят до самого пола… Ну тебе Эрмитаж, не меньше!
— Да, исцелимся душой! — вскинула подбородок Анна Романовна. — Дамы! Милые дамы! Не стоит грустить!
— Не стоит грустить… — тихо повторили за ней двадцать голосов.
— Нет! Девочки, интонация! Интонация – это самое важное! Скажите бодро, ярко, с огоньком! Давайте!
— Не стоит грустить! — раздался еще раз хор голосов.
— Жизнь, девочки, она река! — вошла в раж Свистунова, стала размахивать руками, гусенички–бровки заходили ходуном. — Всё, что мешает, надо выкинуть из русла, пусть родник вашей жизни течет смело вперед!
— Вперед! — повторили за ней ученицы.
— Вот, уже лучше! — Анна Романовна заметила, что мужчины на улице занервничали, видимо, пора начинать занятия. — Так кто у нас сегодня тренируется? Я, простите, первый день, вы уж сами как–то распределитесь между мужчинами, хорошо? Дамы! Дамы, идите, проветритесь! А потом мы с вами выпьем кофе и поболтаем!
Свистунова смотрела, как клиентки высыпали на улицу, обежали клумбу и потащили своих инструкторов к машинам…
— Анна Романовна? Как вы там? Справляетесь? — раздался в трубке голос директора.
— Да знаете, очень даже неплохо! — ответила Анна.
— Вы сделали минуту поддержки, как написано в договоре? — не унималась Галина. — Выслушали, что случилось у них за последнее время? Это очень важно! Я не уделила вчера на собеседовании этому время, не объяснила вам… Но…
Свистунова пожала плечами.
— Всё хорошо, не переживайте! Мы отлично побеседовали! — уверила ее Анна, попрощалась и села наконец в кресло у своего рабочего стола. Посидела, поняла, что хочет чаю. Небольшая кухонька располагалась в следующей комнате. Зашумел электрический чайник, зашуршала упаковка с сушками, полетели в чашку два кубика тростникового сахара.
Свистунова улыбнулась, глядя в окно, как катаются по площадке женщины. Тыр–пыр, то встанут, то поедут, то заглохнут, то снова двинутся вперед. Одна взбирается на горку, вторая выписывает «восьмерки», третья паркуется… Всё мило и душевно.
Зазвонил телефон. Анна Романовна, промакнув губы салфеткой, сняла трубку.
— Здравствуйте! Это школа «Дуся»? — захныкал кто–то.
— Да, дорогая моя. Это автошкола. Чем могу помочь?
— Меня бросил муж. Этого достаточно, чтобы прийти на занятия? — прошмыгали в трубке.
— Этого достаточно, чтобы забыть его и шагать в будущее! — вскинув подбородок, ответила Анна.
— Нет, я хотела уточнить, документы нужны? Развод еще не оформили…
— Да приезжайте так! У нас очень душевно, поверьте! — махнула рукой Анна Романовна. — Как вас записать?
— Ольга Игоревна Маслова.
— Очень приятно, Оленька! Вы приезжайте, поможем и вам!
Лёлька кивнула, повесила трубку, уткнулась в пушистую спинку кота и зарыдала…
… Когда занятия закончились, женщины влетели в зал, стали бурно что–то обсуждать, хихикать.
Свистунова вспомнила, что в договоре значилось что–то по поводу кофе–брейка после занятий.
— Дамы, не пора ли перекусить? — бросила она в зал. Все закивали. — Только, право, я не знаю, где это можно сделать…
— Ой, мы вам покажем! Вот сюда! Сюда проходите! — заворковали женщины, открыли соседнюю с кухней дверь, включили кофемашину в розетку, засуетились вокруг столика со сладостями.
Анна Романовна пристроилась в уголочке. Всё здесь было странно, чудно, волшебно.
— Позвольте, а за чей счет банкет? — тихо спросила она у сидящей рядом женщины.
— За каждой из нас. «Дуся» – это же не просто автошкола, это клуб разбитых сердец, так сказать. Мы тут общаемся, поддерживаем друг друга, а пока ездим, мужчины, ну те, инструкторы, нас слушают. Они же не простые, они помогают нам снять стресс. Вон видите, блондинка сидит?
Анна кивнула.
— Так она гоняет, что страшно смотреть! Инструктор с ней весь белый из салона выходит… А сам виноват! Мужское племя нас такими сделало! Оно самое! Пусть теперь отдуваются за своих собратьев! Да, девочки?!
— Да!!!! — крикнули хором ученицы.
— Извините, я не поняла, мужчины проходят здесь исправительные работы? Они осужденные? — испуганно зашептала Анна Романовна. Ей никогда бы не пришло в голову мстить всему племени мужчин из–за кого–то одного.
— Нет, что вы! Эти люди – профессионалы! Уж не знаю, кто они по образованию, но по жизни лучше всяких психологов. Мой вон тот, в кепке, видите?
Анна кивнула.
— Так вот, мой, пока я веду машину, только и делает, что охает, какая я умница, какая молодец! Хоть прямо сейчас хватай его и беги в ЗАГС! Душка! Вы когда–нибудь учились водить машину, если рядом муж? Нет?
Свистунова покачала головой.
— Это мрак! Это такое унижение! Если он молчит – страшно, что не орет, значит, копит гнев и выдаст потом все отборным матом. Если орёт, то руки трясутся, перестаешь соображать, хочется прямо на ходу выскочить из машины и дать дёру!.. Я получила права три года назад, проехалась с мужем один раз, заработала язву желудка, больше за руль не садилась. А сейчас, как развелись, надо себя возить, вот в «Дусю» и пришла. А тут волшебно – и выслушают, и научат, и никто голос не повысит!
— А сейчас где он? — поинтересовалась Анна Романовна, откусывая кусочек печенья.
— Кто? Муж? Ну вот прямо сейчас должен вести нашу дочь на балет. Нашу куколку, душечку, колобочка сладенького! Ох, объелась… Ну, — собеседница встала, потянулась. — Спасибо, девочки! Пошла я.
Все кивнули товарке, помахали ей руками, кто–то полез целоваться в щечки.
Через полчаса разошлись остальные.
Анна Романовна рассеянно терла губкой чашки, собирала со стола салфетки, воображая себя горничной.
— Странно тут как–то всё, но мило! — подумала она. Женщины ей понравились, интересные, но зажатые. Надо бы им пару уроков дать. Театральное искусство еще никому не мешало!..
Галина позвонила вечером, спросила, всё ли в порядке, приходили ли новенькие.
— Одна звонила. Завтра приедет. Извините, а можно я тут немного своё искусство в массы пущу? — поинтересовалась Анна. — Дамам нужна пара уроков сценического образа, вот что я вам скажу!
Галина задумчиво поцокала язычком.
— Ладно, хорошо. Скажите, что это пока бонус, потом будем брать за услуги дополнительную плату. Истерик сегодня много было?
— В начале только, потом мы поиграли в «дуэль», и всё прошло, — махнула рукой Свистунова и кокнула фарфоровую чашечку с павлином на боку.
— Дуэль? Отлично. Я беру вас в штат! Нам, женщинам, так порой нужна помощь… Понимаете, мы пробовали ходить к психологам, дай им всем Бог здоровья! Но некоторым такой формат не подошёл, эти беседы, копания… Сейчас это не модно, понимаете?
Анна Романовна неопределенно крякнула. У нее с мужчинами никогда проблем не было – ни сойтись, ни разойтись. А уж обсуждать это с кем–то, лить слезы – не в ее натуре. Умылась и пошла дальше! Мало, что ли, на свете мужиков ходит?! Вон, Федотов уже у ворот маячит, ее ждёт. Поскорее бы Галина свои душевные излияния закончила!..
— Сейчас век движения, риска, экстрима, если хотите… Вот я и решила, что сделаю автошколу для брошенных, разведенных, в общем, несчастных женщин. И польза, и душевненько, вы не находите?
— Вкруг! — крикнула Анна, распахнув форточку.
— Клуб! Точно, клуб! — не расслышала Галина и очень обрадовалась, найдя единомышленницу.
— Да вкруг езжай! Я в калитку выйду! — продолжила Свистунова, потом извинилась, откашлялась и поддакнула начальнице.
Федотов замахал рукой. Закивал, мол, всё понял. Он сидел без работы, жил на кое–какие сбережения, вот, катал Анну Романовну, приму своей души, если она просила.
— Ну хорошо. Тогда до завтра, Анна Романовна. Я, кстати, нашла видео нескольких ваших спектаклей, — сообщила, прощаясь, Галина. — Весьма!
— Спасибо! — зарделась актриса. — До свидания!
Повесила трубку, накинула розовенькое пальто и, послав воздушный поцелуй водителям, побежала к Федотову.
— Так что у вас тут за богадельня? — полюбопытствовал тот, распахивая перед примой дверцу.
— Клуб. Женский клуб, — отмахнулась Анна Романовна. — Оплакивают своих бывших и учатся водить машину.
— Вы как будто высмеиваете их? — разворачиваясь, спросил Федотов.
— Ах, Петр Степанович, ну было бы, о чём переживать! Ну развелась с одним, найди другого! — Свистунова фыркнула.
— Но это же целый пласт жизни… — задумчиво протянул водитель. — Как кусок из сердца вырвали, разве нет?
— Петь, я разводилась три раза, никакого куска не теряла. Всё на месте! И еще на десяток таких же хватит. Поехали, дорогой, поехали! У меня дела!
Федотов приподнял брови и чуть прибавил газ. Дальше ехали молча. Анна Романовна дремала, Петр Степанович вспоминал свою бывшую жену, их жизнь в частном деревенском домике на окраине города, варенье с чаем и блины по выходным, её смех и точеную фигурку под полупрозрачной кофточкой, ее глаза, в которые ныряешь, точно в омут, и не можешь вздохнуть, потому что забываешь, как надо дышать… Она ушла от него. Не предала, не изменила. Умерла… И теперь в сердце нет кусочка, нет и никогда не будет, он похоронен вместе с ней…
Анна Романовна женщина легкая, ветреная, ей, должно быть, не понять, что значит, когда ты остаешься один… Она всегда была с публикой, из нее черпала внимание и любовь, а муж придаток, предмет интерьера, вот поэтому и было их три, и все убежали от примы, сверкая пятками…
А теперь на ее чары клюнул Федотов. Ничего с собой поделать не может, тянет его к ней, манит, будто приворожили…
— Федотов, а может тебе тоже устроиться инструктором, а? Работы–то нет у тебя, ведь так? — зевнула Свистунова.
— Я не знаю… — замялся мужчина. — А что надо делать?
— Ну как что?! Учить водить, а еще выслушивать все эти стенания и утешать. Про сердце с куском расскажешь, женщинам понравится, только надо на позитив выйти. У нашей «Дуси» такая политика – сводить все на хорошее. Знаешь, ты позвони директрисе, поговори…
Она сунула в карман Петиного пиджака клочок бумаги с телефоном и, проворковав благодарность за поездку, выпорхнула розовой нимфой из салона «Киа»…
… Галина просьбу Федотова о трудоустройстве приняла благосклонно, отправила на курсы, велела приходить с дипломом.
— А как у вас с семейным положением? — поинтересовалась она. — Знаете, у нас контингент специфический, с душевными травмами…
— Вдовец, — буркнул Петр Семенович.
— Понятно, сочувствую вам, Петр Семенович. Ну, ждем в нашем коллективе! — Галина вздохнула и попрощалась.
… На следующий день Анна Романовна пришла пораньше, вытащила из такси сумку с реквизитом, кивнула водителям, что потихоньку собирались у конюшен, искусно переделанных в гаражи.
— Прекрасная сегодня погода, господа!
Господа улыбнулись.
Клиентки начали подходить минут через двадцать. Они забегали в зал, здоровались и рассаживались на стульях. Анна Романовна сразу сообщила, что сегодня будет театр, все надули губы, застеснялись, но потом вспомнили вчерашнюю дуэль, приободрились, стали рыться в костюмах, примеряя на себя ярко красные шарфы из перьев, перчатки тонкого кружева, маски, диадемы и накидки из шёлка.
— Ну что, дорогие мои! Долой хандру! Сегодня у нас день королевы Марго! — торжественно объявила Анна Романовна. И опять все смотрят на нее, опять глаза блестят, а сердце в предвкушении спектакля. — Королевы снисходительны и милостивы. Они просто забывают тех, с кем расстались. Вот я! — Свистунова сделала шаг вперед. — Три мужа, три развода. Три драмы, скажете вы? Не тут–то было! Пусть они кусают локти, а я иду по жизни дальше!
Все завороженно смотрели, как Анна Романовна важно ходит по залу, и тут вдруг в уголке кто–то всхлипнул, заныл, а потом перешёл на рыдания.
Спектакль был сорван. Вместо того, чтобы поддакивать Свистуновой, все принялись сюсюкать с рыдающей, заплакали следом.
— Да ну вас! — махнула рукой Анна. — Идите, рулите лучше! Давайте– давайте! Реквизит сдаём!..
Виновницей плохого настроения администратора стала Лёлька. Она пришла сегодня в первый раз, очень волновалась. Утром муж приезжал к ней за вещами… Сказал, что это «всё»…
— Ой, да бросьте! — раздражённо отвернулась Анна Романовна. — Зато место освободилось!..
Оля испуганно моргала.
— Но я же люблю его… — прошептала она.
— Милая моя! Всё это ерунда! Бегом к инструктору! — Анна Романовна подтолкнула Лёльку, как девчонку, и пошла наливать себе кофе. — Подумаешь, любит она…
«Дуся», благодаря «сарафанному радио» стала пополняться клиентками. Кто–то просто садился за руль после длительного перерыва или стресса от поездки с мужьями, кто–то приходил еще и залечить душу. Особнячок превратился в своеобразный клуб взаимопомощи. Здесь беседовали, пили чай, устраивали мастер–классы по кулинарии, вышиванию или похудению, здесь плакали и смеялись, жгли свадебные фотографии, стоя у огромной бочки во внутреннем дворике, или наоборот, принимали решение сохранить их даже после тяжелого расставания.
Анна Романовна, как груженый танкер, шла по собственному фарватеру параллельно этой жизни, принимала коробки со сладостями, наливала всем чай, разыгрывала небольшие сценки из прошлой своей театральной жизни, отвечала на звонки, приветствовала новеньких, расторгала контракты с уже «излечившимися», а вечером садилась в машину к Федотову. Тот уже во всю катался с клиентками. Женщины его любили – спокойный, как–то по-отечески добрый, снисходительный, он никогда не повышал голос, потел, пыхтел, вжимался в кресло, но ни разу девчонки от него не услышали окрика или ругани.
— Золотой человек! Просто находка! Вот был бы он помоложе… — шептались они между собой.
— Да он с этой… С театралкой же… — поясняли другие. — Вот она–то его совсем не заслужила! Интересно, они женаты, вместе живут? Как вообще там всё? — шушукались в прихожей, разбирая куртки, пальто и плащики.
Анна Романовна только глазки щурила. Ей было приятно, что опять о ней говорят. Хорошее или плохое, но главное, что на языке у всех Свистунова…
Федотова она дразнила, то ластилась к нему кошкой, то закрывала перед его носом дверь квартиры, как будто бы почувствовав головную боль; то шептала нежности, то вдруг отталкивала, укоряя в вольностях.
Петр Семенович страдал, размышлял, принимал решения, а потом снова сдавался, попадая под чары Анны Романовны…
… — Анна Романовна! — Федотов связался с администратором по рации. — У нас есть «корзиночки»? Для Лёли к чаю.
— Есть, — гаркнула Анна Романовна. Ее голос заставил Лёльку вздрогнуть. — А с вами, Федотов, у меня будет разговор! Ох, какой неприятный разговор!
Петр Степанович вздохнул, глянул на свою спутницу, подмигнул.
— Вот видишь, есть пирожные. А что, Антоша–то? Не виделись? — спросил тихо мужчина.
Ольга покачала головой.
— Ну ничего. Усмотрится всё! На работе как?
— Хорошо. Спасибо, дядя Петя, не переживайте…
Доехали до места. Ольга сразу юркнула в столовую, а Федотов, загнав машину в гараж и поговорив с коллегами, заметил машущую ему из окна Свистунову.
— Чего она тебя? — усмехнулись ребята.
— Да не знаю. Пойду…
Зашел в зал, протопал по паркету, шурша бахилами, остановился напротив дубового, с резьбой по уголкам стола. За ним сидела Анна, крутила в руках письмо и сверлила мужчину взглядом.
— Петенька, а что это такое, а? — спросила она, бросив конверт на стол. Он был вскрыт. Внутри приглашение на новогодний концерт, в Филармонию, именное, на хорошие места.
— Это билет. Зачем читать чужую почту? Галина… — начал Петр Семенович, потом осекся, сглотнул. Он чувствовал себя будто школьник на приеме у директора.
— Галина? А при чём тут Галина? Директор тебе билеты присылает? С чего вдруг? Благотворительность для одинокого мужчины?
— Аня, мы с тобой давно уже чужие. Да и близкими никогда не были, уж по правде говоря! А Галину я люблю. Как в первый раз увидел, так и влюбился. Корил себя, тобой пытался ее закрыть, но не вышло… Прости…
Анна Романовна побледнела, Федотов заметил, как у нее стали некрасиво трястись губы, приводя в движение небольшие наплывшие от сидячей работы брыльки.
— Ты… Ты… — только и шептала она, закрыв глаза.
— Но я вам, Анна Романовна, ничего не обещал, никогда не подавал надежд… — оправдывался Петя.
— Да ну вас!
Женщина вскочила, простучала по паркету каблучками, распахнула дверь и, позвав первого попавшегося на глаза водителя, прыгнула на водительское сидение автомобиля.
— Как? Как это всё у вас тут заводится? Где педали?! Руль! Почему не крутится руль?!
Она остервенело дергала за «ручник», жала на кнопки, давила на педали, но машина не двигалась с места.
— Уууу! Уууу! — стала бить Анна Романовна кулачками по коленкам, разрыдалась, размазывая по щекам тушь…
… Её привезли домой полусонную, равнодушную ко всему. Так уж вышло, что Лёлька ехала вместе со Свистуновой, потому что работала медсестрой и могла, в случае чего, оказать помощь…
Зашли в квартиру. Анну усадили в кресло, накрыли пледом. Ольга пошла заваривать чай.
— Лёля! Да Бог с ним, с чаем! Лёля! — крикнула Свистунова, закрыв лицо руками.
— Сейчас! Иду!
Оля с чашками и баночкой меда вошла в комнату.
— Лёль… А, знаешь… Я ведь его любила. Наверное, впервые в жизни любила мужчину, но прошляпила… Думала, наиграюсь, это же так романтично, интригующе, не правд ли? — подняла она глаза на гостью.
— Это романтично, когда вам двадцать, Анна Романовна. Тогда есть силы и желание играть в игры. А Петр Семенович уже слишком взрослый для таких дрессировок. Да и потом, кому приятно быть игрушкой?..
— Уходи! Вон из моего дома! Уходи! — вскочила Свистунова и бросила вслед Оле чашку. Чай растекся по светлому ковру, но Анна Романовна этого и не заметила. Она рыдала. Не артистично и завораживающе, а как все, скривив губы и напряженно выдвинув вперед нижнюю челюсть. Она впервые в жизни стала просто женщиной, потерявшей любовь…
… Петр Семенович и Галина поженились через пять месяцев. Свадьбу отмечали в «Дусе». Девчонки подарили супругам сервиз и котенка. Маленький, голубоглазый, он пищал в коробочке и перебирал лапками.
— Петь… Петя! — тихо прошептала Галя. — Не знаешь, от счастья не умирают?
— Не слышал такого, — покачал головой Федотов. — Пойдем танцевать лучше! Лёль, пригляди за малышом, пожалуйста. Ох, ему бы в тишину…
Лёля взяла котенка на руки, прижала к себе и села в уголочке, загрустила…
Дома ее ждали, но она об этом пока не знала. Через два часа Оля войдет в прихожую, зажжет свет и увидит мужа, стоящего в проеме кухни. Он несмело подойдёт, она обнимает его за плечи…
Это подарок от Федотова. Он, расчувствовавшись, накануне позвонил Лёлькиному мужу, они долго разговаривали, а потом попрощались как друзья, пообещав друг другу беречь жён…
Анна Романовна уволилась из «Дуси» и уехала в Тверь. Там ей дали место в детском театре…
