"Записки сумасшедшего" - последняя оставшаяся без нашего внимания петербургская повесть Гоголя. Единственная, повествование в которой ведётся от первого лица. Она завершает архитектуру гоголевского мифа о Петербурге, в конце её нам вместе с героем удаётся вырваться из этого заколдованного пространства. А может, и нет.
Аксентий Иванович Поприщин - мелкий чиновник, титулярный советник, как и Акакий Акакиевич, но с амбициями. Отсюда и фамилия. Его характер с первого взгляда - набор стандартных черт ничем не выдающегося, пошлого человека. Он гордится тем, что ему поручена честь очинять перья для начальника, таланты которого он раболепно восхваляет. Работает он плохо, но жалованье вперёд требует. Он завидует более удачливым коллегам:
“Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает!”
Но главная его черта - болезненная мания величия. “Служба благородная", "из благородных только наш брат чиновник”, “Правильно писать может только дворянин”, “Да знаешь ли ты, глупый холоп, что я чиновник, я благородного происхождения”. Как и в других петербургских текстах (вроде "Пиковой дамы" или "Портрета") главная слабость героя - то, что его в итоге уничтожит, задано сразу же.
И это именно слабость. Самоуверенность Пирогова или Ковалёва была искренней, Поприщин же скорее пытается казаться важным и независимым, убедить себя в этом. Напоминаю: он пишет об этом в своих записках, его адресат - он сам.
Я дворянин. Что ж, и я могу дослужиться. Мне еще сорок два года — время такое, в которое, по-настоящему, только что начинается служба. Погоди, приятель! будем и мы полковником, а может быть, если бог даст, то чем-нибудь и побольше.
Сквозь типичный образ глуповатого, ленивого чиновника проглядывает универсальный вопрос о человеческом одиночестве, неуверенности, отсутствии опоры. Как это принято в петербургских повестях, он не видит другого пути самоутверждения, кроме как высокого места в табели о рангах. Без чина ты превращаешься в ноль, невидимку, как Ковалёв без носа.
Но тем, что окончательно его сломало, стала влюблённость в генеральскую дочь, девушку, никаким образом для него не достижимую. Вот снова женская красота у Гоголя, и снова она не несёт для героя ничего хорошего.
О, это коварное существо — женщина! Я теперь только постигнул, что такое женщина. До сих пор никто еще не узнал, в кого она влюблена: я первый открыл это. Женщина влюблена в черта. Да, не шутя. Физики пишут глупости, что она то и то, — она любит только одного черта. Вон видите, из ложи первого яруса она наводит лорнет. Вы думаете, что она глядит на этого толстяка со звездою? Совсем нет, она глядит на черта, что у него стоит за спиною. Вон он спрятался к нему во фрак. Вон он кивает оттуда к ней пальцем! И она выйдет за него. Выйдет.
Взглянув на Поприщина под определенным углом зрения, можно уловить в нём черты романтического мечтателя, рыцаря прекрасной дамы.
Кроме того, в повести есть несколько важных фраз:
«Ваше превосходительство, — хотел я было сказать, — не прикажите казнить, а если уже хотите казнить, то казните вашею генеральскою ручкою».
Святые, какой платок! тончайший, батистовый — амбра, совершенная амбра! так и дышит от него генеральством.
Оба раза он говорит именно о девушке, а не самом генерале. То есть, помимо обычной влюблённости, здесь добавляется одержимость тем фактом, что она - дочь генерала, она максимально приближена к объекту его мании. Используя терминологию Гоголя (впервые появляется в "Театральном разъезде"), здесь соединяется электричество чина и электричество выгодной женитьбы.
Первые ощутимые признаки сумасшествия есть уже в самом начале повести: он начинает слышать разговоры собак, крадёт их переписку. С одной стороны, болезнь - хорошая и понятная читателю мотивировка. В "Носе" например, автор вообще ни в каком объяснении не нуждался. Но не всё здесь можно объяснить болезнью: откуда тогда взялись письма, из которых он узнаёт некоторые важные сведения: о том, что начальник получил орден, что Софи влюблена в камер-юнкера, а над Поприщиным смеётся.
Если он всё это выдумал, то интересен взгляд на себя со стороны:
если бы ты знала, какой это урод. Совершенная черепаха в мешке...Фамилия его престранная. Он всегда сидит и чинит перья. Волоса на голове его очень похожи на сено. Папа всегда посылает его вместо слуги...Софи никак не может удержаться от смеха, когда глядит на него.
То есть через слова якобы собаки проглядывает реальная оценка себя.
Это известие окончательно пошатнуло не вполне здоровый рассудок Поприщина. Он восстаёт против основы основ петербургской жизни - строгой карьерной иерархии:
Черт возьми! я не могу более читать... Все или камер-юнкер, или генерал. Все, что есть лучшего на свете, все достается или камер-юнкерам, или генералам.
Отчего я титулярный советник и с какой стати я титулярный советник? Может быть, я какой-нибудь граф или генерал, а только так кажусь титулярным советником? Может быть, я сам не знаю, кто я таков. Ведь сколько примеров по истории: какой-нибудь простой, не то уже чтобы дворянин, а просто какой-нибудь мещанин или даже крестьянин, — и вдруг открывается, что он какой-нибудь вельможа, а иногда даже и государь.
Вот и ответ. Не может такого быть, что он - никто. В поисках себя Поприщин снова повторяет ту же ошибку, которую делают по отношению к нему окружающие - видит своё звание как приговор, "последнее слово" о себе, если использовать термин, обычно применимый к Достоевскому.
Читая газеты, он находит, наконец, такой статус, который выводит его за пределы табели о рангах. Теперь никто из окружающих, даже сам генерал, никогда не будет выше его. Взявшее над ним верх безумие одновременно освобождает его. И он становится испанским королём.
С этих пор, кстати, он становится намного милостивее, снисходительнее к окружающим. Пропадает злоба и зависть, потому что пропадает мучивший героя вопрос.
После череды заявлений о своём королевском статусе Поприщин оказывается в сумасшедшем доме, который он принимает за Испанию. Интересно, что это ему совершенно не мешает продолжать вести записки. После ряда мучений и издевательств звучит его страшный последний монолог:
Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится предо мною. Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего. Вон небо клубится передо мною; звездочка сверкает вдали; лес несется с темными деревьями и месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане; с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Дом ли то мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем больном дитятке!..
Поприщину удаётся вырваться из заколдованного петербургского пространства: он видит Италию - рай земной по Гоголю, видит русские избы, родной дом, мать - всё то, чему нет места в петербургских повестях. Здесь же появляется образ несущейся тройки, который повторяется в "Мёртвых душах".
Есть разные точки зрения на эту сцену. Кто-то считает, что через страдания он смог прийти к просветлению, которое выражено вот таким метафорическим образом. Другие в этом преодолении пространства видят сцену вознесения души. Третьи - последнюю агонию здравого смысла, крик о помощи перед окончательным распадом сознания (именно на него указывает последняя абсурдная реплика об алжирском дее).
В любом случае на этом мы вырываемся из гоголевского петербургского пространства. Оно ещё нагонит нас в виде Хлестакова и капитан Копейкина. Но об этом в следующий раз.
Ссылки на предыдущие части:
"Невский проспект"
"Нос"
"Шинель"
"Портрет"
