Сегодня мы отвлечёмся от Средневековья и поговорим о прекрасной в своей абсурдности повести Нос" - лёгком анекдоте в череде серьёзных, иногда трагических “Петербургских повестей”.
Сюжет этот был взят Гоголем из самой жизни. Звучит странно, но в 20-30-е годы тема "носа" была везде: от переводов Стерна до бытовых анекдотов, журнальной сатиры и даже новостей о передовых достижениях медицины в сфере ринопластики. Всю эту современную автору “носологию” В.В.Виноградов замечательно систематизировал в статье “Натуралистический гротеск: сюжет и композиция повести Гоголя “Нос””, поэтому не буду увлекаться копированием, а просто отсылаю интересующихся к первоисточнику.
Было во внимании Гоголя к этой теме и что-то личное. Нам известно, как он гордился своим длинным носом и часто о нём говорил. Пример из альбомной заметки:
Наша дружба священна. Она началась на дне тавлинки. Там встретились наши носы и почувствовали братское расположение друг к другу, несмотря на видимое несходство их характеров. В самом деле: ваш — красивый, щегольской, с весьма приятною выгнутою линиею; а мой решительно птичий, остроконечный и длинный, как Браун, могущий наведываться лично, без посредства пальцев, в самые мелкие табакерки (разумеется, если не будет оттуда отражен щелчком). Какая страшная разница! Только между городом Римом и городом Клином может существовать подобная разница. Впрочем, несмотря на смешную физиономию, мой нос — очень добрая скотина: не вздергивался никогда кверху или к потолку, не чихал в угождение начальникам и начальству; словом, несмотря на свою непомерность, вел себя очень умеренно, за что, без сомнения, попал в либералы. Но в сторону носы. — Этот предмет очень плодовит, и о нем было довольно писано и переписано; жаловались вообще на его глупость, и что он нюхает все без разбору, и зачем он выбежал на середину лица. Говорили даже, что совсем не нужно носа, что вместо носа гораздо лучше, если бы была табакерка, а нос бы носил всякий в кармане, в носовом платке.
Образ носа как чего-то особого, отдельного от человека, витал в воздухе, и такому любителю всего необычного было просто не пройти мимо. Гоголь собрал несколько сцен из известных в то время анекдотов (например, запечённый в хлебе нос), добавил абсурдные мотивировки и связки (происходящее кажется вполне логичным героям, но не читателю), и соединил это всё с принципами петербургского текста. Ибо где ещё, как не в Петербурге, могла произойти подобная история.
О том, что такое петербургский текст, мы говорили на примере “Невского проспекта” - ещё одной повести из того же сборника:
Уже в “Невском проспекте” мы видим один из главных гоголевских признаков Петербурга: по улицам там ходят не люди, а шляпки, перчатки, ножка, нос, перстень и т.д. Цельная личность распадается, замещается отдельной деталью. Живые люди определяются костюмом, вне которого человека не существует. Костюм, в свою очередь, сообщает окружающим единственно важные сведения о владельце: его чин и состояние.
По схожей модели Гоголь идёт и в “Носе”. Что мы знаем о коллежском асессоре Ковалёве?
Воротничок его манишки был всегда чрезвычайно чист и накрахмален. Бакенбарды у него были такого рода, какие и теперь еще можно видеть у губернских и уездных землемеров, у архитекторов и полковых докторов, также у отправляющих разные полицейские обязанности и вообще у всех тех мужей, которые имеют полные, румяные щеки и очень хорошо играют в бостон: эти бакенбарды идут по самой средине щеки и прямехонько доходят до носа. Майор Ковалев носил множество печаток сердоликовых и с гербами, и таких, на которых было вырезано: середа, четверг, понедельник и проч. Майор Ковалев приехал в Петербург по надобности, а именно искать приличного своему званию места: если удастся, то вице-губернаторского, а не то — экзекуторского в каком-нибудь видном департаменте. Майор Ковалев был не прочь и жениться, но только в таком случае, когда за невестою случится двести тысяч капиталу.
Идеальный герой петербургского текста. Особый предмет его беспокойства - карьера. “Для солидности” он называет себя не гражданским коллежским асессором, а майором - соответствующим военным званием по табели о рангах. В его представлении место в мире определяется чином, а смысл жизни - продвижение по карьерной лестнице.
Он мог простить все, что ни говорили о нем самом, но никак не извинял, если это относилось к чину или званию. Он даже полагал, что в театральных пьесах можно пропускать все, что относится к обер-офицерам, но на штаб-офицеров никак не должно нападать.
И вот с таким персонажем случается страшное - у него исчезает нос. И не просто исчезает, а свободно путешествует по городу в прекрасном костюме и при шпаге. От Ковалёва в таком причудливом образе отделяется его карьерная сущность, которой, судя по её успехам, сам человек явно не нужен и даже мешает: нос имеет чин выше, чем его владелец.
Сам же пострадавший превращается в пустоту. Вне табели о рангах его не существует. Он не может показаться на люди, ему отказывают в помощи. Он лишён возможности ухаживать за дамами. Такая абсурдная деталь разрушает его жизнь. Петербургским пространством, по Гоголю, управляет “электричество чина”. Тот, кто его потерял, становится лишним.
В своей любимой манере, Гоголь доводит происходящее до абсурда: нос оказывается запечённым в хлебе и одновременно гуляет в мундире по Петербургу; Ковалёв боится с ним заговорить, так как тот выше чином, поэтому ищет управы на него у начальства. Никого из окружающих исчезновение носа особо не удивляет. Логика текста похожа на сон, где самые странные вещи кажутся естественными.
Замечательны и детали. Так мы узнаём, сколько полезных объявлений печатается в газетах:
В одной значилось, что отпускается в услужение кучер трезвого поведения; в другой — малоподержанная коляска, вывезенная в 1814 году из Парижа; там отпускалась дворовая девка девятнадцати лет, упражнявшаяся в прачечном деле, годная и для других работ; прочные дрожки без одной рессоры; молодая горячая лошадь в серых яблоках, семнадцати лет от роду; новые, полученные из Лондона, семена репы и редиса; дача со всеми угодьями: двумя стойлами для лошадей и местом, на котором можно развести превосходный березовый или еловый сад; там же находился вызов желающих купить старые подошвы, с приглашением явиться к переторжке каждый день от восьми до трех часов утра.
Переписка Ковалёва с несостоявшейся тёщей, которую он подозревал в лишении его носа с помощью колдовства, - замечательный предвестник так называемого “диалога глухих” из театра абсурда уже XX века. Да и само действие повести становится в прямом смысле театром абсурда. Когда слухи о прогулке носа по Петербургу достигли небывалых масштабов, один предприимчивый человек сооружает для желающих зрительный зал прямо на улице.
Здесь по тексту следует актуальное во все времена замечание:
Один господин говорил с негодованием, что он не понимает, как в нынешний просвещенный век могут распространяться нелепые выдумки, и что он удивляется, как не обратит на это внимание правительство. Господин этот, как видно, принадлежал к числу тех господ, которые желали бы впутать правительство во все, даже в свои ежедневные ссоры с женою.
Абсурден и счастливый финал: Гоголь даже не утруждает себя поиском объяснений происходящему. Нос необъяснимо пропадает и так же необъяснимо возвращается - вот и весь анекдот. А с ним к майору Ковалёву возвращается и право вновь быть полноценным обитателем Петербурга.
И майор Ковалев с тех пор прогуливался как ни в чем не бывало и на Невском проспекте, и в театрах, и везде. И нос тоже как ни в чем не бывало сидел на его лице, не показывая даже вида, чтобы отлучался по сторонам. И после того майора Ковалева видели вечно в хорошем юморе, улыбающегося, преследующего решительно всех хорошеньких дам и даже остановившегося один раз перед лавочкой в Гостином дворе и покупавшего какую-то орденскую ленточку, неизвестно для каких причин, потому что он сам не был кавалером никакого ордена.
Позаботился Гоголь и о современных читателях: для интернет-экспертов в области литературы он собственноручно написал готовый комментарий, которым повесть и завершается:
Но что страннее, что непонятнее всего, — это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно... нет, нет, совсем не понимаю. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых... но и во-вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это...
Не будет ни пояснений, ни поучительных выводов. Абсурдные вещи просто происходят в этом странном пространстве, населённом мундирами, шпагами и шляпками самых приличных званий и состояний. А возможно, что это - всего лишь сон городового.
Отдельное удовольствие - наблюдать за иллюстрациями к повести. Описания в тексте настолько противоречивы, что кажется невозможным это изобразить. Попробуйте представить, как выглядел нос? Он меняет размеры: то его находят в хлебе и выбрасывают, то он ходит в мундире. Особенно интересна сцена, где нос молится:
Нос спрятал совершенно лицо свое в большой стоячий воротник и с выражением величайшей набожности молился.
Всё-таки литература - величайшее из искусств. Только здесь возможны такие картины.
