Так оставьте ненужные споры, Я себе уже всё доказал…
Сколько Савелий себя помнил, и в младших классах, и в старших, частенько, приходя вечером домой после тренировки, или после второй смены из школы, он в своей квартире, которая находилась в тихом центре маленького сибирского городка, заставал половину киностудии, где работал отец – сценарист и режиссёр документального кино Игорь Сергеевич Прохоров. Студия была небольшая, на дворе стояли брежневские застойные восьмидесятые, а потому всем жилось легко, спокойно, студийные все дружили, общались, вмести делали кино и гордились своей сопричастностью к большому и великому делу. В квартире Прохоровых киношники выпивали, курили, ели и беседовали за большим столом в гостиной; болтали о текущих киношных делах, без злобы и особого стеснения, чаще с юмором, на кухне, весьма остроумно критиковали дорогого Леонида Ильича и всю советскую власть; говорили и спорили об искусстве, всегда ставили пластинки, слушали «Битлов», джаз, Высоцкого, могли посмаковать классику, всегда на ура шли Моцарт, Штраус, фрагменты из балетов Чайковского, итальянская опера. Когда играла подходящая музыка, молодежь дурачилась и танцевала, а под медляки пары покачивались в легком тумане сизого табачного дыма. Иногда Савелий какую-нибудь парочку заставал в своей комнате…
– Старик, никому не слова, – говорил, подмигивая, кто-нибудь из друзей отца, пока его раскрасневшаяся дама быстро поправляла прическу и одергивала одежду.
Их квартира была неподалеку от киностудии и поэтому, когда появлялся повод, все шли в гости к его отцу. А поводов было множество: кто-то закончил писать сценарий и проставлялся, киногруппа явилась из долгой и дальней экспедиции, кто-то смонтировал и озвучил фильм, а кто-то сдал кино, наконец-то убрав все замечания цензоров… Кто-то собирался на кинофестиваль или вернулся с фестиваля с призом (или без приза), это было совершенно неважно, важно было, что все узнают фестивальные новости, сплетни и события из мира больших и малых киностудий, разбросанных на бескрайних просторах могучего и огромного Союза. Дни рождения, премии, отпуск, получка или аванс – тоже повод. Киношники любили выпить, тепло посидеть, любили это делать с шиком и все возможности для этого у них были: в СССР все творцы – скульпторы, писатели, художники, кинематографисты – получали просто космические деньги по советским меркам. Но загвоздка была в том, что люди, которые большой и шумной компанией могли пропить «Жигули», не могли попасть в ресторан, где были вечные «спецобслуживания», обкомовские и горкомовские брони. Поэтому киношники предпочитали гулять по старинке, у кого-то дома, а так как Савкин отец жил ближе всех и был, пожалуй, самый компанейский парень на киностудии, все шли к ним домой. Мама Савелия, интеллигентнейшая женщина, происходившая из сосланных в Сибирь дворян, к нескончаемым застольям относилась стоически, за что её любила и обожала вся киностудия:
– Игорь, жена твоя золотая, мудрая и терпеливая женщина, – говорили Савкиному отцу студийные дамы из проявочного цеха, монтажного и из бухгалтерии. Они не раз помогали Светлане, маме Савелия, накрывать столы, убирать их и ни разу не слышали ни слова упрёка или намека на раздражение. Бывало, что в квартире Прохоровых собиралось и двадцать, и тридцать человек, и всегда было сытно, вкусно, весело и пьяно.
Савелий любил друзей отца. Это были умнейшие мужики и крайне серьезные и уверенные в себе дамы. Все разбирались в живописи, в музыке, в литературе, прекрасно знали зарубежное кино. На карте Советского Союза не было уголка, где кто-то из них не был хотя бы проездом. Диксон, Игарка, Таймыр, Айхон, Певек, Сахалин, Камчатка, Курилы, Байкал, Самарканд, Кушка, Памир, Ангара, Шпицберген – множество малодоступных и незаезженных названий и мест возникали в разговорах бывалых кинопутешественников. Они, снимая своё кино, бывали и на Чукотке, где всё холодное лето кочевали по тундре с пастухами и огромными стадами олений, жили, ели, охотились с чукчами и привозили отснятый материал о практически последних первобытных людях, живущих в советской стране, а, может, и в мире. С рыбацкими артелями они ловили горбушу на Дальнем Востоке, откуда, помимо кассет с плёнкой, привезли несколько огромных алюминиевых фляг с икрой и вся киностудия ела, закусывала и приносила домой красную крупнозернистую икру, которую рыбаки передали в Сибирь от чистого сердца, а киногруппа за такое гостеприимство и радушие рыбакам, капитану и команде в день отъезда поставила два ящика водки, чем сильно удивила дальневосточников, так как в те времена водка была крайне дефицитным товаром и серьезным аргументом для решения любых вопросов. У рыбаков тоже водились деньги и чем-либо удивить их было трудно, но два ящика «Пшеничной» вызвали неподдельное уважение.
– Вот так запросто взять и поставить сорок бутылок жидкой валюты! Наши люди! – восхищались рыбаки широким жестом киношников, таких же простых, трудолюбивых и открытых парней, которые вместе с ними мужественно переносили все тяготы промысла: и собачий холод, и нескончаемые сырость и морозь, и пронизывающий ветер, и беспощадную качку, но при этом они еще умудрялись весело и задорно снимать кино, радоваться удачным планам, панорамам и портретам настоящих промысловиков, тонко шутить меж собой и без злобы, остроумно подкалывать рыбаков, которые дружно смеялись над шутками хорошо образованных, но слегка чудаковатых ребят.
– Отличные мужики, хоть и с придурью, но с такими можно идти в разведку, – соглашались с рыбаками и моряки, которые несколько недель жили и работали бок о бок вместе с киногруппой, – Очень хотелось бы посмотреть ваше кино про нас. Судя по тому, как вы работаете, фильм должен быть замечательный, – прощаясь в порту, сказал капитан, и все крепко обнялись и тепло попрощались.
Каждая командировка или экспедиция была как маленькая жизнь. За короткий период пролетали множество людей, судеб, портретов, событий, а потому это была уже профессиональная привычка – киношники со всеми сходились легко и прощались легко, тепло, по-доброму и обязательно с надеждой на новую встречу. И, как бы не было хорошо и душевно здесь и сейчас, надо было ехать дальше, лететь, плыть, спешить, преодолевать гигантские расстояния, неурядицы и превратности судьбы, так как впереди ждали новые картины, еще не известные истории, невероятные и лихо закрученные сюжеты, еще не пережитые эмоции и впечатления. Всё золото мира киношники ни за что бы не обменяли на свой кочевой образ жизни. Все они были неисправимые романтики, Джеки Лондоны и Хеменгуэи, которых беспощадно гнала вперед жажда жизни. Ведь, как известно, лучше гор могут быть только горы, на которых никто не бывал…
Савкин отец и его друзья с кинокамерами и штативами, кофрами и подкасетниками, «светом» и «звуком», с огромным количеством жестких кожаных сумок с объективами, фильтрами и аккумуляторами для камер, словно вьючные лошади, нагруженные киношной аппаратурой, вместе с альпинистами и геофизиками из полузакрытого НИИ, стоявшего неподалеку, всего в двух кварталах от киностудии, облазили весь Урал, Алтай и горы Киргизии. Несколько экспедиций были на Кавказ и в Крым. С археологами из Академии Наук они копались в песках Средней Азии, с геологами осваивали нефтяной Север Сибири, с военными моряками Тихоокеанского флота ходили в боевые походы на подводных лодках, снимали и своими глазами видели запуски ракет в казахстанских степях с Байконура. Они снимали хронику и делали фильмы о строительстве БАМа, запуске новых атомных станций, они видели мощь и масштаб великой страны и не понимали, почему эта самая страна, такая огромная и богатая, так плохо живёт – пустые полки в магазинах, дефицит, тоска и уныние в умах большинства людей. Более того, многие из них, в составе официальных делегаций бывали на съемках за границей и рассказы про ту, невероятную и, скорее всего, для него никогда недостижимую жизнь, Савелий любил больше всего. Все рассказы про загранку сводились либо к каким-то киношным хохмам и байкам, всегда связанных с полупьяными кинематографистами и их весёлыми и бесшабашными приключениями по ту сторону железного занавеса, либо чарующие истории о заграничном сказочном и чудесном мире, где всё комфортно, продуманно, достойно, необычно, а у нас либо плохо, либо через одно всем известное место.
Савелия с детства садили за стол со взрослыми, и поэтому он очень любил, когда к отцу приходили друзья. Он вырос за столом с киношниками, где переплетались допустимое пьянство, хулиганство и раздолбайство, и вместе с тем властвовали железная воля, доброта к людям и твердость характера. Здесь были житейские неурядицы и трагикомедии – истерики жён, ведь мужиков вечно не было дома, измены, разводы, алименты и при этом фанатичная верность и преданность профессии, тонкий юмор и злейшая, просто злющая сатира, правда и ложь… Слушая друзей отца, Савелий не всегда понимал, шутят они или рассказывают всерьёз, потому что они с улыбкой могли рассказать невероятную историю, которая была на самом деле, и наоборот, с серьёзными, каменными лицами гнать какую-нибудь чушь, разыгрывая друг друга.
Само собой, за столом переплетались и пересекались гусарское безрассудство и мудрость творцов, амбиции и умение проигрывать и уступать, убогая реальность и надежда на лучшие времена. Каждое застолье раздвигало Савкины горизонты и в географии, и в мировоззрении, и в понимании жизни. Он всегда с неподдельным интересом слушал то, что говорили друзья отца и то, как они говорили. Это были искрометные рассказы и истории с неожиданными поворотами сюжета, множеством описаний, яркими примерами, с невероятными деталями и подробностями. Полусонный, он не раз был свидетелем глубоких бесед, далеко за полночь, о поисках смыслов в кино, в творчестве и в жизни. Наблюдал, не все понимая, исповедальные монологи и шумные диалоги умнейших, образованных, начитанных, творческих и сильных людей с колоссальным жизненным опытом.
А какие тосты говорили киношники! Поэмы! Савка с интересом слушал любые их истории, разговоры и споры. Так было всегда, и, когда ему исполнилось шесть, и когда ему стукнуло восемнадцать. По сути, дома, за столом, Савелий Прохоров получил своё самое главное образование, точнее, даже не образование, а отношение к жизни. За отцовским столом сформировалось его мировоззрение. Он рос в среде и в атмосфере суперменов, суперлюдей, которые всё читали, многое видели своими глазами, везде бывали и обо всём имели своё мнение, часто не совпадавшее с общепринятым. В любой весёлой пирушке и непринужденной беседе чувствовалась мощь их интеллекта и сила характера.
Савелий с детства хотел быть таким же, как отец и его друзья, поэтому он всегда хорошо учился, много читал, занимался спортом, всегда делал только то, что любил, ну и пахал, как проклятый, если уж за что-то брался. В этом и была суть образования, воспитания и мировоззрения, которые с мудрого молчаливого согласия отца Савелию прививались за дружеским и всегда веселым столом.
Отец вообще воспитывал Савелия ненавязчиво. Как-то они вместе должны были поехать в Ялту, но у Прохорова-старшего появились неотложные дела и в Дом отдыха какого-то полувоенного министерства Савелий поехал с мамой. Они месяц провели в Крыму и по возвращении домой Савелий, ему на тот момент было лет десять, с порога задал отцу вопрос:
– Папа, как можно жить в Сибири, если есть Крым?
Из гостиной раздался дружный хохот – у Прохоровых, как всегда, были гости.
– Значит, понравилось на Черном море? – подмигнул отец.
– Очень, – улыбнулся загорелый Савелий.
– А видел, кто там отдыхает?
Савелий задумался. В его детской памяти всплыли лица серьезных мужчин, все они были директора заводов, фабрик, ученые, руководители закрытых НИИ и лабораторий, министерские чиновники, полковники и генералы с большими звездами на плечах, все с серьезными лицами, основательные, строгие и собранные даже на отдыхе; многие с молодыми красивыми дамами, которые тоже были со строгими взглядами и источали женственность, сдержанность и благородство, кое-кто из больших начальников к морю приехал с помощниками и референтами, и абсолютно все с водителями на «Волгах» с московскими номерами.
– Видел, – немного поразмыслив, сказал Савелий.
– Вот и учись сынок, зубарь. В жизни легких путей не бывает. Чтобы чего-то добиться, нужно упираться с молодых ногтей.
– Я знаю, – сказал Савелий. Отец потрепал его по волосам, затем обнял и поцеловал жену, и они все вместе пошли к столу, который и был накрыт по случаю возвращения семьи из отпуска. Савелий побежал со всеми здороваться, на ходу начал рассказывать про Крым, про кипарисы, персики, про море, про ароматы южных ночей, стол загудел и, всё стало как всегда, словно никто никуда не уезжал…
Савелия никогда не выгоняли из-за стола, никогда не отправляли спать, о чём бы поддатые, но умные и образованные взрослые не говорили. Даже про то, как пьяный дядя Коля, легендарный кинооператор Николай Надеждин, который дважды был в командировках в Афганистане и снял в горах настоящий бой наших с моджахедами, с кровью, с мясом, развороченными телами, растерзанной и сожженной техникой, с разрывами мин и гранат. Тогда, кстати, вся киностудия несколько раз от первого до последнего кадра посмотрела отснятый материал Надеждина, и, только тогда все поняли, какой ужас творится в этой стране. После, правда, люди в серых костюмах все афганские банки с пленкой изъяли, а сотрудники киностудии написали объяснительные и подписали документы о неразглашении… Так вот, даже когда дядя Коля рассказывал про то, как на Кубе, в славном городе герое Гавана, он ходил к негритянкам в полуподпольный бордель, как голый с ними ночью купался в океане, а затем с ними же встречал рассвет под пальмами на набережной в центре Гаваны, Савелий слушал и загибался от хохота вместе со всеми, несмотря на то, что ему было всего девять лет.
Савелий любил истории дяди Коли. Дядя Коля всегда всё рассказывал смешно, даже про войну:
– Там тоже много веселого бывает. Война – это такая жизнь, просто другая. Может, когда-нибудь узнаешь, – сказал он как-то Савелию, когда тот начал расспрашивать про Афганистан.
Друзья отца все были сверхлюди, Савка в этом был уверен. У всех были разные судьбы, они все по-разному пришли в кинематограф, но все были безгранично преданы кино. Для этих людей если и было что-то святое в жизни, то это были кино и работа. Все они, кто-то раньше, кто-то позже, но обязательно закончили ВГИК. Для любого сибиряка, во все времена, иметь диплом московского вуза было большим достижением. А поступить и закончить институт, где конкурс был пятьдесят человек на место, это было сверхдостижение! Ну и путь, соответственно, у всех был не самым легким. Никто не поступал с первого раза. Тогда это было просто невозможно. Кто-то становился студентом ВГИКа со второго, кто-то с третьего, кто-то и с пятого раза. Все шли до конца. Сломаться или отказаться от мечты никто даже в мыслях не допускал. Все шли напролом и неудачи их только раззадоривали. Частенько за столом вспоминали Москву, любимый киноинститут, творческие мастерские, своих мастеров и наставников. Нередко за столом оказывались и те, кто закончил институт давно, и те, кто еще учился. Всегда тепло вспоминали вгиковские байки, известные истории про легендарных людей. Словно предания старины, из уст в уста, передавались от поколения к поколению эти рассказы.
Продолжение здесь
Tags: Проза Project: Moloko Author: Ашихмин Олег
