— Можно ли все свести к погружению в прошлое, к повторному переживанию травмирующего события?
— Травмируют не сами печальные события детства, а непосредственно процесс воспоминания.
— Нельзя ли пояснить это?
— Ну, например, отец берет ремень или швабру и бьёт меня до потери пульса или насилует, и это повторяется. Иногда он делает это потому, что пьян, иногда просто оттого, что он такой вот подлец. И вот я вспоминаю, как этот мерзавец меня бьёт. В моей памяти я остался жертвой. Вспоминая об этом, я снова становлюсь жертвой. Память замкнулась на горьких переживаниях и не представляет мне ничего другого, обрекая на повторные негативные переживания.
Но, хотя я не хочу сказать, что всего этого не было, моя потребность видеть происшедшее именно таким образом запечатлелась в памяти как самостоятельный факт.
А теперь посмотрим на все это с иной позиции. Можно отнестись к факту проявленной грубости как к урокам «школы жизни». И тогда те же самые раны, оказывается, дали мне опыт переживания понятий «наказание», «месть», «подчинение», дали возможность увидеть всю глубину страстей, бушующих между отцами и детьми — вечной темой в истории человечества.
Оказывается, я просто проходил эту школу познания жизни, являясь действующим лицом. При таком подходе память не замыкает меня на ощущениях страдания. Мне удается перестать быть жертвой грубияна отца. В свое прошлое я погружаюсь теперь совершенно в другом настроении — я вхожу в собственный миф, в поучительную сказку, в выдумку, в кино.
И, переживая те же печальные события, я погружаюсь не просто в травмирующий мир чувств, а в сферу воображения.
