Шиндяй. Часть 13. Солнечный зайчик (роман) С. Доровских

29 мая 202229 мая 2022

28 мин

После баньки и таких «убойных» ладок-правок и вечернего разговора с Шиндяем я уснул, не видя снов. Остался я, конечно же, в доме пасечника – мест хватило всем.
Спал так хорошо, а когда встал, чтобы попить воды, радовался, что боль в спине окончательно отпустила. Всё-таки Шиндяй – настоящий колдун, и в том, как поставить человека на ноги старинными проверенными методами, знал толк.
Зачерпнув белой эмалированной кружкой из оцинкованного ведра, я пил, струйки холодной колодезной воды текли вниз по подбородку, охлаждая гр_удь. Я подходил к окну и всматривался в темноту. И думал, как всё-таки жаль будет утром покидать эти прекрасные места! Словно недогулял, недомечтался я здесь, чего-то мне всё-таки не хватило. А чего – я понимал, и не понимал всё же до конца. Может, Шиндяй и прав: что-то важное я ещё так и не сделал здесь…
А когда я проснулся, уже высоко светило солнце! Обрывками вспомнилось – а ведь часов, наверное, в пять или шесть утра меня толкали, пытались добудиться, но я только промычал невнятно в ответ. Да, точно, это был Шурик, и я сказал ему, пусть едет без меня. Зачем же? И как я только мог так ответить?
Потянувшись с хрустом в спине и вновь не ощутив никакого дискомфорта, я прошёлся босиком на цыпочках по холодному полу – он был тёмно-красным, и в свете утренних лучей светился, словно пасхальная скорлупка. Особенно приятно было ступить на разноцветный, сшитый из лоскутков узкий и длинный половичок.
Босиком я, почёсываясь и зевая, вышел во двор.
Шиндяй и Ну-ну возились возле ульев и о чём-то неспешно, обстоятельно разговаривали.
– А, проснулся, московский! Шурик-то тебя так и не добудился! Горазд же ты кемарить, ну-ну, не хуже меня в молодости! – заливался пасечник.
– Выходит, это не сон, и меня будили?
– Да ещё как! Шурик чуть свет уехал, ему же на базу в райцентр за продуктами надо, а потом по посёлкам развозить, и везде в нужный час, и не минутой позже быть! Попробуй только задержись, его же бабки, такого малахольного, бадиками забьют за опоздание! А тебя наша чудо-банька он как!
– Да всё нормально, всё идёт, как по нотам! – усмехнулся Шиндяй, посмотрев хитро на меня. – Ты позавтракай теперь хорошенько, плотненько так, и давай – тебе выбираться из наших лесов только пешкодрапом. Впрочем, как ты и собирался вчера. Тот же марш-бросок, только по-новому, и с новыми силами! Максима встретишь – не садись, он уж больно у нас на глаз остёр!
– Да уж, больно, – согласился. – Но ты кудесник, блин!
– Где наша не пропадала!
После завтрака я собрал вещи. Подумал – может, зайти по-прежнему, так сказать, адресу, и забрать свой надувной матрас? Нет уж, пусть там и остаётся, хотя и жалко. В тот дом меня теперь не заманишь ничем – так я думал со всей уверенностью и твёрдостью. Накинул на плечи рюкзак – и показался он вполне лёгким. Попрощался – и, странное дело, Шиндяй был уклончив, скуп на слова. Как будто бы прощался как-то не по-настоящему. Не насовсем, что ли…
И вот я снова загребал кроссовками песок по главной улице Жужляйского кордона.
– Что, снова уходишь? – меня встречали люди, но уже не как вчера – больше посмеивались. – Попытка номер два? Что ж, милый, Бог троицу любит!
«Сговорились все, что ли? – думал я. – Какая ещё троица? Что может заставить меня вернуться?»
Кажется, такую ситуацию называют «день сурка». Вот и у меня он наступил – потому что вчерашний день не во всех деталях, конечно, но вновь повторялся! Я словно по-новому проходил ранее проигранный уровень в видеоигре, теперь только стараясь не совершать прежних ошибок.
Примерно на том же месте, что и вчера, меня нагнал Максим на тракторе, и, сверкая зубом, предложил подвести.
«Что это за дурь такая творится на этом заколдованном кордоне?» – подумал я, а сам старался даже не поднимать глаза, и скрестил пальцы, ведь что-то подобное должно было уберечь меня от дурного глаза.
– Ну, как знаешь! – Максим уговаривать не стал, и, как мне показалось, странно оглянулся, будто оценивал – один ли он на дороге, не едет ли кто сзади? Захлопнув дверцу, он, как и всегда, резко рванул.
Мне предстояло идти, никуда не сворачивая по широкой песчаной дороге, ещё примерно километров семь-восемь, а потом должны начаться повороты, развилки, на которых главное не сбиться. Но я всё равно постоянно сверялся с навигатором, точнее, проверял, ловит ли он связь со спутниками. Пока всё шло хорошо. Было немного пасмурно, солнце не пекло, спина не болела, даже ветер, кажется, был попутный. Как-то всё слишком уж хорошо складывалось…
Я останавливался передохнуть, при этом садился на пень или валежник так, чтобы смотреть назад. Мне казалось, что Жужляй, будто живое существо, провожает меня, молчаливо глядя в спину, и на отдыхе мне хотелось ещё и ещё раз попрощаться с этим удивительным местом. Хотелось поймать себя на каком-то чувстве, но его не было! Я не испытывал главного – удовлетворённости, радости от того, что короткая, но так наполненная событиями страница моей жизни близка к завершению. Несуразная она получилась какая-то, эта страница, но что же. Книга настоящей жизни сильно отличается от тех, что пишут люди, где всё складывается логично, последовательно, правильно. Не так, как в моей истории…
Мне не давали покоя мысли… о ней. Неужели я делал всё так нелепо, глупо, неправильно, что Стёпа так плохо ко мне отнеслась? Притом с самого ведь начала! В чём же был мой прокол, или я сам и во всём – один сплошной прокол? А бабка Трындычиха – зачем же она тогда ворожила, и притом так уверенно?
Опять эти вопросы крутились, жужжали надо мной, словно злостные лесные комары, и не было способа отвязаться от них.
Чуть потянуло запахом сырости – должно быть, где-то недалеко было лесное озеро, или болото. Многие ведь озёра постепенно затухают, превращаясь из чистых и приятных мест в гнилые и топкие места. Точно также и люди. А мне… мне нужно было собрать все свои надоедливые мысли в какой-нибудь невидимый, но довольно прочный мешок, завязать потуже, да и утопить его в глубокой трясине. А затем – просто уходить себе дальше, забывая Стёпу, забывая себя.
Мысленно я уже будто и выбросил этот накопившийся мешок моих внутренних противоречий, когда услышал рядом шорох. Может – зверь какой? И я понял, что очень долго сидел, погрузившись в себя и закрыв глаза.
Я вскочил: пригнув голову, из зарослей молодых сосенок ко мне вышла Стёпа. Как всегда, в привычном камуфляже, в кепке и капюшоне на голове.
– Ты что тут делаешь? – в один голос сказали мы друг другу, и от этого совпадения я – сам не знаю, почему, рассмеялся.
Смотрел на неё – и смеялся.
Да, глупо, но не мог себя остановить! Но я сумел и её заразить – чёрт возьми, Стёпа тоже смеялась! Впервые за столько времени между нами пробежала какая-то новая, светлая искра, будто небольшой солнечный зайчик на мгновение спустился с небес, из мира ангелов, и нерешительно пробежал, замерев между нами. Я ощущал присутствие этого крохотного посланника света, и боялся спугнуть. Поэтому спросил как можно мягче:
– Ты, наверное, на практике? Всё ходишь, кварталы осматриваешь?
Она приложила тонкий, тёплый, украшенный маленьким гранёным колечком с тёмной бусинкой пальчик к моим губам:
– Тише! – и указала в сторону высокого леса. – Слышал, там! Там кто-то есть! Активность какая-то нехорошая!
– А что?
– А то, что ничего там происходить сейчас не должно и не может! И быть там никого – тоже!
– Но там кто-то есть.
– Меня Сан Саныч каждое утро обо всём предупреждает. И если какие работы, тем более, если валка леса, я должна была бы об этом знать!
– А, может, и не должна!
– Тихо ты! И Сан Саныч с утра странный был какой-то, я ещё подумала, что такое с ним? И чего это он так настаивал, чтобы я выходной от практики сегодня взяла, дома осталась. Я бы, может, и не пошла, если бы он так уж не просил меня отдохнуть.
– Ага, нельзя ж тебя того, против шерсти.
– Так, ты помолчи! А точнее, иди себе, куда шёл! В свою Москву давай топай, а то в народе уже смеются, мол, никак не уйдёшь! Торчишь тут у нас, как муха, к мёду прилипшая.
Я не обращал внимания на колкости:
– А ты что же, туда сунешься?
– Не твоё дело! Топай давай!
– Я за тобой!
– И не вздумай даже!
Стёпа, словно дикая кошка, стала идти украдкой в сторону, откуда доносился шум. Это было не так далеко – может быть, всего шагов двести-триста. Я спорить не стал, но когда её обтянутая камуфляжем фигурка смешалась с красками леса, я осторожно, стараясь не хрустнуть веткой, пошёл следом. Иногда видел её – Стёпа на меня не оборачивалась, настолько была увлечена.
Вскоре показался проблеск света, открылась небольшая полянка, вернее, это место правильнее, наверное, называть лесной делянкой – довольно большой участок занимали свежие пеньки, лежали сложенные пирамидами сосновые брёвна, повсюду валялись свежесрубленные зелёные пушистые ветки, душисто пахло смолой.
На полянке стоял синий трактор – до боли знакомый... Я притаился за стволом самой большой сосны, и слышал голоса. Надеялся, что и Стёпа последует моему примеру, но она стремительно бросилась на поляну. За эти секунды я успел заметить, что трактор «Белорус» стоит уже с прицепом, который доверху нагружен сосновым кругляком. А неподалёку, сразу и не увидишь, стояла тоже до боли знакомая мне белая ржавая «Волга»!… Двое сподручных главаря по кличке Штуцер курили в стороне, а тот о чём-то шумно и эмоционально разговаривал с Максимом.
Тракторист стоял, засунув руки в карманы, и кивал.
«Так, с Витьком они, значит, не сговорились, само собой, а вот с Максимом быстро общий язык нашли!» – смекнул я.
Похоже, что «товарищ» с блестящим железным зубом оказался ещё и с душком, и согласился помочь ур_кам в их планах. Впрочем, о том, что лес в нашей стране активно воруют, в том числе и при помощи сотрудников учреждений, призванных охранять его, никогда не было новостью.
– Ух ты, а это что ещё за босявка нарисовалась? – послышался голос Штуцера.
«Ладно, Стёпа, раз ты полезла на амбразуру, тогда что же, отвлекай их!» – мысли бились в моей голове, словно птицы.
– Какая я тебе, сявка-босявка, думай, с кем что говоришь, ур_од! – выпалила Стёпа. Вела она себя смело, вызывающе. Надо же быть такой бесстрашной и глупой!
– Стёпа, а ты чего здесь? – больше других удивился Максим, он достал руки из карманов и попытался её то ли приобнять, то ли схватить, но девушка отстранилась. – Ты чего это? Всё тут, как надо, иди себе, иди! Я вечером заеду, и всё тебе втолкую!
– Не надо мне твоих втолкований! Лес решил спустить, вот этим! – и она смерила пришлых презрительным взглядом. – Что ты мне объяснишь, гадина! А я-то думала! Я на тебя чуть не молилась! А ты оказался! Что это за рожи, ты где этих отморозков нарыл?
– Эй, ты, ур_ла, следи за трассой! – сказал один из «шестерок» Штуцера.
– Так я жду, Максим! – она даже не удостоила его взгляда.
Максим стоял в замешательстве. И только теперь я понял, куда зашла ситуация! По спине пробежал холодок. Четверо мужиков, притом трое из них готовы маму родную заре_зать, лишь бы на зону опять не угодить, и ещё один – кандидат на отправку в места не столь отдалённые… Трактористу нужно было принять решение, притом радикальное, чтобы или уговорить, или как-то заставить потом молчать Стёпу. Как в таких случаях поступают? Если вспомнить детективы, то уби_вают, а потом думают, как это удачно выдать за несчастный случай… Молчать-то Стёпа не станет, слишком уж принципиальная девочка, и Максим, как никто иной, это знал.
Хорошо, что меня и моих шагов никто не заметил, все отвлеклись на Стёпу. Я медленно, перебежками подобрался к трактору. Сделав то, что задумал, мне осталось решиться на отчаянный шаг. На обдумывание у меня было меньше мгновения, и трусливая мысль – тихо отступить и уйти, даже не пришла в голову.
Нужно было сделать ставку на резкость, неожиданность появления, так я выиграл бы хоть несколько таких нужных секунд.
И я вышел из-за трактора и, схватив жёстко Стёпу за руку, сказал:
– Так, мы уходим! – и потащил её в сторону, перехватив цепко за локоть. И мысленно просил – «Только доверься мне! Не сопротивляйся!»
И у меня получилось – может быть, потому, что я был так твёрд и решителен… наверное, впервые в жизни. А с такой девушкой, как Стёпа, можно и нужно было вести себя только решительно.
Моё внезапное появление помогло – сначала все замерли в ступоре. Штуцер хотел закурить, но держал зажжённую спичку, не поднося к папиросе. Двое его помощничков отступили к машине, словно испугались моего появления. Максим тоже не двинулся. Даже раскрасневшаяся Стёпа открыла в удивлении рот, но подчинилась мне.
– Бежим, давай же! Бежим к Сан Санычу! – произнёс я, как заклинание. Имя главного лесничего прозвучало для неё, словно призыв бежать к самому Богу.
И она рванула так, что я отстал на первых порах, а мой рюкзак за спиной прыгал и метался, как мешок с парашютом. Нельзя было оборачиваться – любое промедление могло стоить жизни! Меня обожгла мысль, что у этих прожжённых рецидивистов наверняка есть оружие, и вот-вот выстрел догонит в спину меня, или Стёпу.
Нет, только бежать! Бежать, что есть сил, и не оборачиваться! Хотя так тянуло хотя бы на миг оглянуться и понять, что происходит? Стёпа бежала, словно зверь, стремительно взбираясь на взгорок и выбрасывая песок из-под армейских берцев. Мы оказались на круче, и именно здесь нас так легко было достать выстрелом! Только бы успеть миновать этот опасный участок!
Мне почему-то вспомнилось, как мы бежали с ней к домику пасечника, и казалось, что было это так давно, в какой-то совсем другой, далёкой жизни!
Выстрела не последовало, но теперь вырвавшаяся вперёд Стёпа схватила меня за руку, рывком развернула направо. Сильно – даже в плече хрустнуло:
– Я знаю, как срезать! Пройдём болотом, там есть тропа! – на ходу выкрикнула она. – Даже если и… утонут там, гады!
Мы бежали. По глазам били ветки, я несколько раз чуть не упал. Усыпанный опавшими иголками лесной ковёр сменился тягучей чавкающей хлябью, мы перепрыгивали через затянутые зелёным мхом кочки. И тут я на ходу провалился, ушёл по колени в зелёную жижу, и Стёпа, тяжело дыша, обернулась на меня.
Я тянул руку. Неужели она не поможет, оставит и продолжит бежать к Сан Санычу? Девушка выдохнула, напряглась, и, схватив первую попавшуюся рогатую палку, протянула и вытащила меня, сама испачкавшись в болотной жиже:
– Давай, чего разлёгся, не отставай! – сказала она, и осмотрелась. – Хотя, вроде бы погони нет. По болоту немного тише надо, а ты несёшься, как бегемот!
– Я как ты!
– Я-то не бегемот! А вот ты!
– Ничего. Болото – дом для бегемота. Так, кажется?
– Хватит болтать!
Мы теперь с осторожностью, щупая впереди себя палкой, прошли топь, и Стёпа всё время вела меня за руку. Даже было как-то неловко – вроде бы это я спасал её от погони, а теперь получалось, меня вели, как мальчика… Но об этом некогда было думать, и, когда пошла твёрдая земля, мы снова бежали, и набравшаяся жижа хлюпала в обуви. Мы хорошо срезали путь, и вскоре выбежали к первым домам Жужляя.
Тут нам уже ничто не угрожало, и мы, тяжело дыша, засеменили из последних сил трусцой.
– Давай, соберись, осталось совсем немного! – теперь я опять брал инициативу и снова сжимал её мокрую, всю в тине ладонь. Так мы, словно два мордовских духа – некие болотные «ава» и «атя», миновали центр посёлка, и люди таращили глаза, выкрикивали нам что-то удивлённо, но мы не обращали внимания. Так и ворвались, будто чумные, в контору лесхоза, оставляя за собой грязные следы.
Сан Саныч по обыкновению сидел с транспортиром за столом, в уме что-то прикидывая над картой:
– Там, там лес воруют! – воскликнул я, задыхаясь.
– Да, и Максим наш заодно! – выпалила Стёпа, опёршись руками о колени. – Нужно спешить, уедут ведь, если не уехали!
– Это вряд ли, не уедут, – победно добавил я, выдохнув. И, вывернув карман, положил на стол ключи от трактора. Они звякнули, а брелок в виде розового сердечка, словно щупальца, обхватили тонкие водоросли.
– Как? – Стёпа посмотрела на меня с удивлением.
И не только!
Она посмотрела на меня по-новому, со смешанными чувствами. И одно из них – я знал точно, было восхищение!
А вот Сан Саныч, взяв кончиками пальцев грязный брелок и посмотрев на свет, как переливается розовая водичка и вспенивается серебряная стружка, был спокойным, даже отстранённым. Он вообще, кажется, не собирался ничего делать, и больше удивился нашему появлению и внешнему виду, чем сообщению. Был таким же спокойным, как чучело глухаря в кабинете:
– Зря вы так бежали, в болоте ещё ныряли, утонуть ведь могли! Ну что вы, как дети малые, выпороть вас, что ли? – и он осмотрел нас поверх очков. – Да и ввязались в эту историю зачем, кто просил? Она не про вас, малыши.
– Как это? – выкрикнули мы в один голос.
– То, что некие мутные особы собираются совершить деяние криминального характера на территории вверенного нам в охрану гослесфонда, – отчеканил он спокойно. – Нас предупредили заранее. Это во-первых…
«Шиндяй! – понял я. – Ну конечно, конечно! Он не смог всё-таки такое пустить на самотёк!»
– А, во-вторых, – продолжил главный лесничий, вновь взяв транспортир и продолжая что-то высчитывать по карте. – Наш доблестный Максим – не сразу, конечно, но дал согласие участвовать во всей этой весьма опасной и непредсказуемой операции. Ведь чтобы поймать и наказать воров, нужен сам факт кражи. А вы, дорогие мои, не вовремя, ох уж совсем не вовремя в это вмешались.
У меня всё опустилось внутри. Теперь я не хотел смотреть на Стёпу. С каждым словом Сан Саныча из героя я опять превращался в человека, рядом с которым всегда и всё идёт не так.
– Выходит, я опять всё испортил? И…
Сан Саныч вновь положил транспортир, взял и повертел в ладони брелок:
– Надо же, Максим – и такая вот, гляньте-ка, сентиментальность… Он должен был ехать, а эти типы сопровождать его в сторону трассы, а там их готовились принять, так сказать, наши доблестные стражи правопорядка. Ну, а теперь, что же…
Я опустил глаза.
– А теперь их, наверное, уже приняли, наручники на руки, и того, – сказал лесничий, улыбнувшись. – Эх, молодой человек, дорогой наш москвич, вы ведь, наверное, гуманитарий?
– Вообще – филолог по образованию. Даже со степенью…
– Вот как замечательно! Я где-то так и предполагал. Чему удивляться, городской вы человек. И потому взятки гладки, – он помолчал. – А знать надо, ну, или хотя бы догадываться, что наш боевой трактор можно завести и без ключей, – он встал и позвенел брелоком прямо перед моим носом. – С помощью самой простой отвёртки перемкнуть два контакта у стартера. И всё, вперёд!
И он посмотрел на меня по-другому, миролюбиво:
– Ладно, ключи я Максиму, так и быть, сам отдам, когда вернётся. Надеюсь, его там недолго будут мучить-опрашивать, всё вроде бы договорено…. Так вы, молодой человек, совсем уж решили покинуть наши лесные дебри?
– Да я, собственно, уходил, вся эта история по дороге, случайно… как сказать, – я посмотрел на девушку. – Случайно приключилась. Стёпу вот встретил, услышали, ну и… Да я, собственно, уже и ухожу.
– Что, в таком виде? Тогда доброй дороги, раз решили, шлёпайте! – и он, посмеявшись, протянул мне руку и пожал, хотя она была грязной. – Что ж, я признаюсь, немного в вас сомневался, но теперь напоследок скажу: а парень оказался не промах! – он подмигнул Стёпе. – Не испугался, вон чего даже провернул! Можно сказать, Степаниду нашу спас из лап таких личностей, которые способны… впрочем… Надумаете оставить Москву, мало ли, всякое в жизни бывает, перебирайтесь к нам, милости просим! – и он посмотрел на большую карту на стене. – Да, захолустье, но посмотрите какое! Какая там самая маленькая страна в мире, Люксембург? У нас тут пять, а то и шесть таких Люксембургов вмещается, и за всем надо следить. Так что надумаете, работой обеспечу – даю слово, без всякого испытательного срока возьму в лесничество. Зарплата не ахти, но ведь есть и такая штука, как призвание. Может, это ваше как раз? А такие люди нам очень нужны. Подумайте, может быть, вы родились для того, чтобы служить лесу? Я вот в своё время это понял, и теперь не жалею. Но я-то уже не молодой, смена нужна, а где её взять? Вот и воспитаю из такого солдата генерала. Солдат-то, видно, хороший.
– Спасибо, конечно, подумаю, – я так и не понял, насколько серьёзно говорил Сан Саныч. Скорее всего, вполне, я и не замечал, чтобы он вообще шутил, да ещё по таким вопросам.
Попрощавшись, я ушёл, даже не глядя на Стёпу. Спустился по ступеням, осмотрел себя. Да, в таком виде ехать не совсем… пойти, что ли, к Ну-ну или Шиндяю, попросить ещё раз выстирать вещи? Или чёрт с ним – так и пойду, обсохну как-нибудь по дороге… Мне теперь вообще всё-всё равно!
Я посмотрел на небо, и меня затрясло. Вдруг прорвало так, что я не мог остановиться.
– Постой, ты куда? – услышал я сзади. И стоял, не оборачиваясь. Не было сил обернуться – не было…
Потому что я – как неловко в этом признаваться, плакал. Никуда не годится – мужчина не должен позволять такую слабость. Мужчина вообще много чего не должен. Но меня рвало на части, и остановиться уже не мог. Только не оборачиваться, только не…
Ладонь легла на плечо. Мягко, словно опустилась райская птичка. Я слегка повернул лицо:
– Чего ты, не надо! – и на её глазах тоже поблёскивали маленькие, словно капельки росы, хрусталики. И глаза её – зелёные, большие, смотрели щемяще, ласково:
– Ну куда ты теперь пойдёшь-то, зачем? – сказала она. – Ведь твой этот, отпуск, ещё не кончился? Да ты к тому же забыл кровать свою, как она называется-то, в саду. И постирать тебя надо, тебя с поезда такого высадят!
– У меня есть ещё три дня.
– Три дня, вот видишь! Миша! – кажется, она впервые так обратилась ко мне. – Миша, не уходи, прошу тебя!
Никого и ничего не было в эту минуту вокруг нас, рядом с нами, хотя я заметил, что Сан Саныч подошёл к окну и с улыбкой смотрел.
Нет, кое-кто ещё всё-таки был! Солнечный зайчик! Он вновь выпрыгнул и замер между нами. Между мной и Стёпой. И горел, горел, не собираясь потухать. Он теперь ничего не боялся.
Что же, гори, разгорайся, превращаясь в огромный, дышащий теплом шар! В бесконечно огромное солнце!
А мы – мы смотрели друг на друга, и грелись в этих нескончаемых сильных лучах.
…В ту ночь я ночевал в своей – господи, опять можно сказать, что в своей половине домика! Я разделся до плавок, Стёпа осталась в одном камуфляжном купальнике, и мы устроили, как она назвала, большие постирушки в саду. Я не сводил глаз с её красивого, аккуратного тела, тонких плеч, смотрел, как ладони опускаются в железный таз с густой белой пеной. Не раз предлагал чем-то помочь, а она отшучивалась. Потом мы поужинали, и тётка Надя выдала мне какую-то одежду из гардероба покойного мужа. Я сначала отказывался, но понимал, не голым же ходить по двору? Кстати, бабушка Стёпы сначала удивилась моему появлению, а когда внучка ей всё рассказала, ударила в ладоши и обрадовалась.
Я понял, что в глубине души она хотела, вернее, молилась даже, чтобы всё разрешилось, сложилось вот так, по-доброму, хорошо. Светло, чисто, с примирением. Она сама будто расцвела и помолодела. И, когда мы ужинали, я решился на непростой, но такой нужный разговор. Более подходящей минуты трудно представить:
– Я должен вам кое-что рассказать… о Шиндяе, – на этих словах Стёпа чуть поперхнулась, но ничего не сказала, а лишь потупила взор на скатерть. Тётка Надя вся залилась краской. – Позавчера так получилось, что после всего… в общем, я переночевал у Шиндяя, а его, как вы, может, знаете, не было. Он так переживал за парня, этого отшельника, повёз его в больницу, не спал там у койки. В общем, только это всё строго между нами должно остаться, хорошо? Я нашёл у Витька тетрадь, что-то вроде дневника, а точнее, его тяжёлой исповеди самому себе. Да, он отсидел срок, в том числе за осквернение могил...
Тётка Надя качала головой, казалось, она вот-вот расплачется:
– Я так понял, этот факт всем в посёлке известен, – продолжал я. – Только Шиндяй если в чём и виноват, то уже сполна расплатился. Пострадал сам, и все его поступки, как это сказать, прилетели и больно ударили по его родным. Он быстро всё потерял. Только во всём, в чём участвовал… как это объяснить… Витёк делал ради семьи, чтобы поправить дела. Да его, в общем-то, втянули нехорошие люди, без принципов и морали, а он мучился всё время, локти кусал. Один из этих людей пропал, а другой так потом вообще сумел выкрутиться, повесив всех собак на Витька. И теперь Шиндяй хочет – я это точно знаю, хочет исправить прошлое, закрасив эту тёмную стену красками… красками хороших дел.
Я обрадовался, что такое сравнение неожиданно пришло.
– Почему его тянет в наш сад? – спросила тётка Надя. – Ведь опять что-то хочет копать, какая-то чертовщина, колдовство! А я не хочу, чтобы он поднял из земли тёмные силы! Тут, я ведь тут живу, и помирать собираюсь тоже тут! Я верю, Богу молюсь, и не хочу всего этого! А когда вы позавчера… мне страшный сон снился, что из земли бесы выскакивают и бегают по саду, оттого и проснулась. Выбежали мы с внучкой – а тут вы такие, батюшки-свет…
– Не могу всего объяснить, толком не знаю, но скажу одно – Шиндяй всё это делает не для себя, а хочет добра… вам. Просто… просто не отворачивайтесь сейчас от него. И… если такое возможно… доверьтесь ему, дайте шанс. Ничего же не потеряете. Скорее, приобретёте.
– Когда он появился, – не сразу ответила тётка Надя. – Он стал ко мне хаживать. Я женщина одинокая, и ему поначалу поверила. Я давно овдовела, а каково это – одной, да с хозяйством, да ещё и с коровой! С ног же сбиваюсь! Без мужика… А потом мне сразу бабы на хвосте принесли – ты чего, мол, с кем решила спутаться, позорище! Да он такой, да он сидел, и знаешь за что! Он этот, «чёрный копатель», и не ты ему нужна, а в саду твоём какие-то сокровища зарыты! Вот он их найдёт, и тю-тю! А к тебе потом приедут, начнут разбираться, и саму тебя вместо него под монастырь подведут! Пойдёшь по женскому, говорили, по этапу, и всё по его милости!
– Какая чушь! – не выдержал я.
– Да и я это понимала. И с ним поговорила, просила его, а он упёрся, что надо искать! Тогда я поняла, что не я нужна ему, а дьявол им руководит, направляет. Анчихрист! Вот я его тогда грубо и отвадила. Да, жалела потом, но что ж, а он ведь – ни в какую! По ночам стал ходить в сад, рыться там! Значит, сокровища эти ему и нужны, а я – так…
– Тут всё не так, глубже, – осторожно сказал я. – Давайте просто попробуем дать ему шанс, по-человечески. К тому же с ним приехал археолог. Настоящий, никакой не чёрный, белей некуда, учёный человек.
Мне не ответили, но я расценил молчание, как согласие.
Вечером мы сидели со Стёпой в саду плечом к плечу, молчали. Я не хотел говорить, а слушать её. И она начала рассказ о себе. О том, что отец её – человек своенравный, не только дал ей имя в честь Степаниды – прабабки-колдуньи, но и воспитывал, словно мальчишку:
– Он ведь хотел сына, а родилась я такая, – говорила она. – Вот и воспитал, мне самой за себя иногда неловко становится. Грублю часто, такой характер, ничего поделать не могу. Меня вообще с детства не интересовали никакие девчачьи игры, росла таким вот сорванцом.
– Девочка-зажигалочка – вот ты кто!
– Ну, может быть, – засмеялась Стёпа. – А потом папа умер, и знаешь, я всегда хотела найти себе друга, человека, спутника жизни, похожего на него. Чтобы он был таким же честным, сильным, справедливым, как папа. Уверенным и во всём правильным, и потому неуживчивым, неудобным, ведь это же хорошо. Никогда не любила податливых людей, особенно тех, кто всегда и во всём стремится поддакнуть тому, что выше, независимее. Но я скоро вообще разуверилась в людях, и в мужчинах – особенно. Только один из всех как-то подходил под мой идеал – наш Максим. Да он ведь мне родня. Ну что же, ведь не самая же близкая! Я со всеми перессорилась, готова была за него замуж пойти! Это он только всё время отшучивался… такого второго я и не мечтала найти, до сегодняшнего дня…
Когда совсем стемнело, к дому подъехал трактор. Ударила дверца, и кто-то зашагал к нам уверенно, бил по земле тяжёлыми сапогами:
– А, вот вы где, значит, беглецы! Так это ты мои ключи свистнул?
– Конечно, – ответил я. – Они в конторе у Сан Саныча.
– Да был я уж там, забрал, – Максим вновь обнажил железный зуб, неуверенно посмотрел на Стёпу. – Малая, послушай, ты всё не так поняла! И откуда вас – таких-этаких, только надуло сегодня! Некстати прям!
– Да ладно тебе оправдываться, – Стёпа скучно махнула рукой. Мне показалось, что ей даже не понравилось, что он приехал и нарушил наш разговор. – Мы тоже у Сан Саныча были, он всё объяснил. Вижу, операция прошла успешно?
– Ну, раз так, – Максим вытер ладони о штанины, остались тёмные масляные разводы. – А мне до райцентра пришлось ехать, с полицией там разбираться, допрос не допрос, куча бумаг, аж вспотел с непривычки, мозги взбухли! И ещё теперь говорят это, на суды ехать. Неохота, а что поделать? Отрывать от работы будут, но раз такие штуки-дрюки у нас творятся…
– А ты молодец, Макс, я уж в тебе засомневалась, – она подняла глаза.
– И как ты могла, как могла про меня подумать такое! – сказал он с иронией. – А ты парень, тоже не промах, – он похлопал меня по плечу. – А я думал так, размазня столичная! Я от тебя такой прыти не ждал! Они же кинулись за вами, конечно, а то вы думали! И кто, думаете, этих шакалов остановил? – и он, залившись в улыбке, ткнул себя в грудь, оставив на рубахе маслянистый след. – Объяснил им, что никто вам не поверит, вообще наплёл, что вы несовершеннолетние. Да вы и похожи! Они же думали, что и Сан Саныч, и вообще все в деле, потому и клюнули, да и спешить надо было, не до вас вообще. Так вот оно как вышло с вами, с малышами.
– Сам ты малыш! – вставил Стёпа. – Мальчик-с-пальчик на тракторе!
– Ну так, всё по-свойски и разрешилось, – он зевнул. – Устал-то как, приеду к себе, и прям сразу завалюсь, только вот у тётки Нади молочка на дорожку попрошу, – он внимательно посмотрел на нас. – А за вас, ребятки, рад! И за тебя, московский, и за мою сестру! Я ж всё мечтал, Степанида, когда же ты от меня наконец отсохнешь! И не лезь драться, не надо!
– Вот ещё! – усмехнулась она.
– Я даже к Трындычихе хотел идти, чтоб она на тебя отворот от меня поставила!
– На меня её магия не действует, на мне защита от прабабки стоит.
Я невольно улыбнулся и потупил взор.
– Да ты же заноза! Как приехала сюда на практику, мне Валька из-за тебя каждый день скандалы знаешь какие выкручивает! – усмехнулся Максим. – Видеть меня не хочет! Ты меня, можно сказать, личной жизни лишила! Теперь-то хорошо – про вас, голубков, быстро слух пойдёт по народу, вот и мне, как гора с плеч!
– Ох уж эти слухи-мухи! – съязвила Стёпа. – Не о чем их тут распускать!
– Не о чем? – удивился он. И я тоже посмотрел на неё. Но решил спросил у тракториста:
– А ты, брат, на фига меня сглазил? Еле вон спину вылечил, мне твою порчу Шиндяй топором из спины выбивал!
– Чего? – Максим даже икнул.
– Да того, не делай только вид, что не понимаешь.
– Э нет, ребятушки, вы меня в свои дурацкие колдовские штуки-дрюки не втягивайте, я на них не подписывался, – он подошёл к бочке, посмотрел на отображение, тронул его. – Сглазил я его, ишь ты! Поговори мне ещё! Я сглаживать не умею, зато умею глаза гасить! Как фонарики, бум и бум! – и он поднёс большой кулак к моему носу. – Давно такой умный стал? И запомни, братец, или шурин, или свояк – кем ты там мне приходиться будешь, не зарывайся! И помни, у Максима – чистый глаз! Да просто – глаз-алмаз!
Когда он, взяв молока у тётки Нади, уехал, мы ещё долго разговаривали со Стёпой. Я сказал, что она мне очень понравилась, когда была не в привычном воинственном камуфляже, а в лёгком летнем платье:
– Нет, ну такая же колючая, а с виду то – ничего!
– Я тебе дам – ничего! – мы ещё поговорили, и она ушла спать. Хотелось поцеловать её, но не стал, лишь пожал ладонь. И почувствовал такую лёгкость, усталость, что понял – я и сам вот-вот усну.
Матрас был почти спущен, накачивать его не было ни сил, ни желания, и я пошёл в дом. И когда лёг с поскрипыванием на кровать и почти провалился в сон, в маленькое окошко постучали:
– Ты тут, наш московский собрат? – Шиндяй говорил шёпотом, будто шпион, пробравшийся на вражескую территорию.
– Давай, заходи, чего ты там! – ответил я.
И Шиндяй зашёл, рассказал, чем они занимались сегодня с Ну-ну на пасеке. Говорил так, будто и не было моего ухода, прощаний. Рассказал и про Борисыча, как тот сумел на гороховую мастырку поймать крупного леща на яме:
– Теперь решать надо, как коптить! А я тут совсем забегался, у меня там иван-чай, наверное, сопрел уже в вёдрах! Ничего, сейчас в ночь печь разожгу и буду потихоньку сушить, получится вообще такой – не отличишь от обычного чёрного.
– Борисыч, говоришь, хорошо поймал? – спросил я, позёвывая.
– Ещё бы, я Ведь-аву умилостивил, дары поднёс, как полагается, чтобы она ему хороший клёв ниспослала! Чтоб наш дорогой археолог подольше задержался. В общем, – и он нагнулся ко мне, коснувшись бородой щеки. – В общем так, Миша мой дорогой, на тебя вся моя надежда! – лунница выбиралась из клетчатой рубахи и чуть блеснула на его груди. – Для тебя партийное задание высшей ответственности – уговори, объясни, как хочешь!
– Уже, – перебил я, потянувшись. – Уже, Витёк, всё втолковал.
– Да тише ты! Ещё услышат, подумают, что мы того, только ради этого. Они знаешь, бабы эти, какие мнительные!
– И не говори, – я засмеялся и перешёл на шёпот. – Ты же сам говоришь, утро вечера мудренее! Вот и суши свой чудесный чай, и выспись! И побрейся, а то зарос, как Бармалей! Вроде вместе в бане парились, а какой-то ты весь непромытый! – я удивился сам, что говорил так, но Шиндяй слушал и ловил каждое слово, будто ценные указания. – Завтра приходи к соседке. И всё доходчиво ей объясни, зачем, почему копать, что ты хочешь вообще найти, зачем. Я тебе буду, наверное, нужен, помогу.
– Нет, не нужен. Совсем. Лучше вообще на это время смойся куда-нибудь, погуляй вон со своей возлюбленной.
– Давай без ярких эпитетов.
– Ладно. Погуляй со своей Стёпой.
Я улыбнулся – а мне всё-таки понравилось, как он сказал, хорошо так звучала эта фраза со стороны.
Шиндяй ушёл, и я думал, как мы сможем провести со Стёпой три выпавших нам дня.
Три дня.
Три самых лучших дня на Жужляйском кордоне.