Данная история не является руководством к действию. Мы за ЗОЖ!
За окном почти стемнело.
– Слышал такой анекдотец? – спросил Шиндяй. Он по-прежнему держал покрытую копотью алюминиевую кружку. – Сидят, значит, двое в камере, наблюдают сквозь решётку тихий багряный закат. Молчат. Один, выдыхая, говорит: «Ну вот, и солнышко село». А второй: «Ну, это уж слишком!»
Шиндяй усмехнулся, я поддержал улыбкой, хотя никакой «глубины» не прочувствовал. Но вспомнил – а это невольно ускользало – что со мной человек, который провёл годы в тюрьме. За что – я так и не знал…
Я посмотрел на Шиндяя, думая, что же он мог такое совершить?
– Знаешь, как такая кружечка правильно называется? – спросил он, небрежно держа её за ручку одним пальцем. – «Зэчка», такие арестантам выдают. Большая ценность для каждого «пассажира». С виду-то – не бьётся, а уронишь, как говорится, ненароком, и всё – считается «запомоенной», из чего хочешь, из того и пей. А «запомоенную» – разве что «обиженным» отдать.
Он помолчал, глядя на кружку:
– А так посудина дрянь – руки оторвать тому, кто её придумал. Нальёшь горячее – за ручку уже не возьмёшься, разве что тряпочкой обмотать. Пить станешь – губы обожжёшь. Бывало, питьё то уже пристыло малость, а кружка раскалённая. Кто повыше рангом в камере, те от «зэчек» избавлялись, у них или совсем уж цивильные, или, по крайней мере, обливные, которые с эмалью.
– А ты что же, с этой не расстаёшься?
– Да, по старой памяти всё, привычка – страшная вещь.
Он задумался, а потом выдал, пожевав губами:
– Уж не знаю, стоит ли… да вот… хотел тебе предложить одну штуку. Не совсем хорошую, так скажем. Я ж с тех пор, как ты тут завёлся, тебя вроде как уму-разуму учу, ты вон и курить с моей подачи бросил, – он покосился. – Или не бросил, дымишь поди там под лавкой у Надьки?
Я покачал головой, хотя сама фраза звучала унизительно.
– Тянет иногда, даже ломает порой, волнами так находит, и отпустит. Но у меня и курева нет, так что пока не сорвался.
– А про чифир, поди, слышал что?
Я неуверенно кивнул.
– А пробовать – нет? И правильно, не надо. Я и сам, знаешь ли, завязал. От него ковы бывают не хуже, чем от табака, может, чуть послабее держат. Тех, кто на чифир крепенько так подсел, сразу видно – нервные, дёрганые. Такие чифирят по пять-шесть раз на дню, приняли – и вроде бы как ничего, зэки как зэки, а нет – так словно героинщики. Здоровье ни к чёрту, мотор посажен, зубов или нет, или чёрные все, как у чушкаря какого. С чифира слезть, если втянулся, не так и просто, голова при отказе ломит сильно, тремор, сна нет, всё бесит. Это я тебя просто предупреждаю, как Минздрав, – он снова покачал пустую кружку. – Может, и правда не стоит затеваться…
Я не знал, что ответить: не напрашиваться же на этот неведомый чифир, большую страсть и отдушину заключённых. Понятия не имел, какой от него эффект, но, наверное, весьма «забористый»…
– Сам-то я вообще покупной чай не уважаю, а другой пью, местный, который тут на каждом углу растёт, – продолжал Шиндяй. – Его время сбора как раз подошло. Для похода за ним силы как раз и нужны. Так что, пожалуй, ради этого и дёрнем, один раз – не грех, – размышлял он. – Только в порядке исключения!
Шиндяй поставил кружку на записку от Пинди, принялся греметь и рыться по шкафам. Наконец извлёк помятую жёлтую пачку чая с профилем индийской принцессы – я такой не раз встречал в продаже, но никогда не брал – он ведь самый дешёвый:
– Витёк, у меня дома в сумке получше чай есть, крупнолистовой, хороший. Может, принести?
– Иди и гоняй его со своей Степашкой! – слегка огрызнулся он. – Такой годится, и никакой более! Можно ещё гранулированный, но получится слишком едкий, да его к тому же вываривать надо. Можно в принципе любой, но это когда выбора совсем уж нет. А в трудное время ещё знаешь, как делали. Брали вот такой, мелкий, и его руками совсем в пыль растирали. Тогда надо чуть поменьше, такая вот лютая экономия.
– А что, в тюрьме просто чай пить не дают?
– Почему, дают. Его называют хозяйский, или просто «хозяйка». Только в столовке такую вот пачку, – он ударил ногтём по профилю принцессы на пачке. – Варят в баке на четыреста литров, так что крепость – сам понимаешь, так себе. И вкус у «хозяйки» ещё такой, особенный. По слухам, из-за брома, который туда добавляют. Но кто знает – я к кухне приближённым не был.
Я ждал, что Шиндяй сразу же приступит к приготовлению этого тюремного «нар_котика», но вместо этого он отодвинул «зэчку» и чай в сторону, а сам пошёл в сенцы, и вернулся с картошкой в руках.
– Там что, и овощи нужны?
– Ты куда гонишь-то коней, парень? Садись лучше отдохни, или приляг на Пиндино место. Хотя давай на моё – мало ли, чем этот дятел лесной болен был.
Шиндяй включил электроплитку:
– В штанцах наварим, или в мундире – как тебе больше нравится, так и называй. У вас там в Москве картошку хоть едят ещё?
– Конечно. Фри – так вообще в любой забегаловке еда номер один.
– Фри. Звучит как брызги с конского рта. Что за гадость?
– Ну такая, в масле делают, во фритюре.
– А, понял, в жиру. Чтоб жирели все, как американцы. Это в Макдаках этих?
– Да, не только.
– А вот так, по-русски, по нормальному то есть, в кожуре, никто уже и не варит дома?
– Почему, в ресторанах даже заказывают – но чтобы вместе с кожурой и есть.
Шиндяй поперхнулся:
– Чего они, рухнули, что ли?
– Правильное питание, так и называют по первым буквам – пэпэ.
– Пэ-пэ – я другое такими буквами называю, да и ладно. Я тоже с кожурой ем, но только молодую картошку. Или вот так, в мундире. Знаешь, почему? В картофеле всё самое полезное – рядом с кожурой, если ножом чистить, считай, всё самое ценное срезаешь и выбрасываешь. Народ наш никогда наук не изучал, а сам по наитию дошёл. Поэтому именно вот так варить, счищать тонкую кожурку и есть – самый правильный способ.
Вода закипела, Шиндяй чуть присолил:
– Поесть надо, и хорошо так закусить. А потом только можно и чифирнуть. Чуть попозже. Железное правило, кстати.
– Почему?
Он посмотрел с усмешкой:
– Да вывернет тебя всего наизнанку, парень, если на пустой желудок. И я ещё виноватым останусь, – он потёр рукой щетину, и я вновь посмотрел на разукрашенные наколками пальцы.
– Эх, Макдоналдсы-фигоналдсы. Я, когда на свободу вышел, помню, зашёл в какой-то попен-маркет этот. Когда попал в места, как говорят, не столь отдалённые, таких магазинов у нас ещё толком и не было, а вышел – так на каждом шагу выросли, как грибы. Так вот зашёл, и почти сразу выскочил – не могу…
– Что так? Толпа народу, или что?
– Да нет… понимаешь, зарябило в глазах от красного, белого, от яркого сочетания. В тюрьме таких ядовитых цветов нет попросту, с непривычки глаза разболелись, слезятся. Ещё к тому же непривычно, что всё самому надо набирать. Вроде бы все ходят, трогают, берут, а мне как-то неловко – не моё же, а вдруг кто замечание сделает, чего это я лапаю товар? Шампунь нужен был – а их пять полок разных видов, пойди разберись! Мужской, женский, конский.
– Какой? – я засмеялся. Слушая Шиндяя, я и правда решил прилечь на его койку у печки. Она немного поскрипывала, но местечко было уютным. Над кроватью висела выцветшая репродукция – три скакуна мчатся по полю.
– Да конский, тебе говорю, что ржёшь то?! Я такой самым первым в руки и взял. Мерин намалёван, а ниже написано – «Лошадиная сила»! Это крупными буквами-то, а что поменьше и читать то стыдно! То ли это и правда шампунь, а то ли прости господи…
– О да, лошадиная сила! – смеялся я. – Самая та!
– Вот-вот, и какое место им мыть – не прочёл, на полочку обратно от греха поставил, и давай к выходу. – Шиндяй всё это время говорил, сидя на низком стульчике, на котором не так давно восседала жена Пинди. Он ударил себя по коленям и встал – трико смешно оттопырились на коленях «пузырями». Подошёл к холодильнику:
– Тоже анекдотец какой-то ещё есть, на тему… холодильник у него, говорит, двухкамерный. Холодно, как в карцере, – он постоял, держась за отрытую дверку. – Нет, не вспомню.
Шиндяй достал пару отварных яиц, завёрнутый в целлофан кусок сала с прослоечкой, нарезанный на тарелке слегка подсохший хлеб, банку горчицы с изображением короны.
– Ещё огурчиков пойду посмотрю, может, проклюнулись. Лето дурное совсем… Хоть дождей немного капнуло на них. Конец июня в деревне – оно, знаешь ли, всегда без разносолов, это тебе, братец, не сентябрь…
– Витёк, а тебя ещё что-то удивило?
– В смысле?
– Ну, ты начал говорить, что вышел на волю, глаза зарябило. А ещё? Мир вообще поменялся, как тебе показалось?
– Ещё бы, поменялся! Да подурел он! Меня и не было то каких-то шесть лет! Все эти перемены, кстати, на твоих глазах тоже происходили, просто постепенно, плавно прошли, да ты и сам в них втянулся, как в зыбучий песок… зыбучий блин, чуть не оговорился. У меня как картинка перед глазами вот так, – он щёлкнул пальцами, – смотрю и фонарею: люди ходят по улицам, и все в телефоны эти уткнулись! Не один, не два, а считай все, как один! Ну, кроме тех, кто постарше, но и те тоже выглядят, как зомбанутые. Раньше такого не было.
Он помолчал.
– Потом вот ещё, случай был. Решил я, значит, устроиться на работу.
– В Тамбове?
– Ага. Ну это, как вышел-то. Пришёл в одну конторку по объявлению – на столбе висело, я и сорвал номерок. Пришёл – думаю, а, ладно, возьмут – не возьмут. Поглядим. Сидит в этом офисе девочка такая вся разукрашенная, ноготочки, тили-дили, я ей объяснил, кто и зачем. А она мне такая: «Ваше резюме!» Я ей, само собой – «Чего?» Смотрит, ясно дело, как на идиота, объясняет – где, что. Я ей: «А, трудовой путь описать?» Она смешками брызжет. Ну я что, пришёл домой, весь вечер убил, представляешь! И на следующее утро ей – на двух листах, это самое резюме, убористым таким почерком…
Я едва не скатился с кровати со смеха.
– Во, и она также. Влип мир наш в какую-то х_рень, так тебе скажу! Нет и не было вот у меня, у простого человека, никогда этих компьютеров, я в том не виноват и того не стыжусь совсем. Вы молодые, вам одно, только зачем смеётесь-то, глупые? Такой смех – признак незрелости, да и… ладно, не буду. Вот скажешь, что это брюзжание, может быть. Только эти компьютеры пусть не во всём, но – бесовское поветрие. Я просто по тому сужу, что все эти виртуальные реальности с людьми делают. Ведь сказано же – по плодам судите. Есть хоть один пример, например, что человек ушёл в эту сеть, а вышел из неё добрым, внимательным, отзывчивым, любящим родителей, светлым? Ну хоть один, а?
Я-то прекрасно знал, намного лучше Шиндяя, как люди тратят не просто часы жизни, а всю её без остатка, просиживая у экранов впустую. А настоящая жизнь проходит мимо, незаметно, словно кто-то её крадёт … или люди сами вот так бездарно отдают. Да что там, я же сам из таких… был, по крайней мере, до самого недавнего времени. Знал я и тех, о ком говорил Шиндяй – кто стал самым настоящим бесонутым от «виртуального мира».
– То-то! – сказал Шиндяй, правильно расценив моё молчание. – Так, я метнусь на огородик-то, а ты поваляйся пока. Хорошо лежишь, не стесняйся!
Когда он ушёл, я поднялся – мне захотелось быть полезным в хозяйстве. И я достал из кастрюли разварившиеся картофелины – шкурка на них уже лопнула, обнажив жёлтую, похожую на сливочное масло мякоть. Я такой картошки раньше никогда и не видел. Та, что покупал в московских магазинах, обычно была серенькая, или бледненькая, чахлая. Не такая жёлтая, твёрдая, прямо мясистая! Вот он какой, знаменитый тамбовский картофель!
Да, есть что-то особенное в том, чтобы есть картошку вот так – сварив в шкурках! В штанцах, как сказал Шиндяй. Ведь даже запах какой-то другой… Мне вспомнилось, как мама в детстве, когда у меня был насморк, заставляла дышать над картошкой. Над такой вот и заставлять не надо.
В голове щёлкнуло – под такую картошечку и сто грамм... Как сказал бы Шиндяй, бес на ухо шепнул. Ну что ж, я бы его послушал, если было. Да товарищ мой из трезвенников, так что и мне подобает соответствовать. И так хорошо сидим… А сейчас ещё и чифирок этот будет, вообще хорошо.
Шиндяй принёс перья зелёного лука и огурчики – такие маленькие и кругленькие, словно бочонки для игры в лото:
– Это сорт такой, ранний, для наших мест, бедной песчаной земельки самый подходящий, – сказал он, когда мы сели за стол. – Называются огурцы «муромские». Город Муром – это во Владимирской области, отсюда не так уж и далеко будет, он славится огурцами. Старинный сорт самый… это уж потом новые, современные пошли. Эти, длинные, которые в магазинах продают, смотреть стыдно, не то что в рот брать.
Мы ели картошку, похрустывая «муромскими» малышами. Они были сочные, с крупными семенами. Шиндяй разламывал картошку и солил – прямо в рот.
После ужина, отдохнув, он приступил к «таинству» – сходил в колодец за свежей водой, наполнил кружку – полностью, но не до краёв. Как я понял, в ней была половина литра. Пока она медленно закипала на плитке, он рассказывал:
– Да, напряжение совсем слабенькое у нас, да хоть такое есть. А то бывает, в бурю повалит сосну, провода побьёт, так без света надолго можем остаться, – он помолчал. – А вообще видов «зэковского» чая несколько, и это только наша, если можно так назвать, традиция, русская, за рубежом ничего такого не встретишь. Ну, это по рассказам бывалых арестантов, опять же. Многие на зоне вообще пьют обычный чай. Но чифир тоже называют чайком, так что если его не любишь, лучше уточни, какой чаёк тебя погонять зовут сокамерники. Хотя что я несу – тебе, надеюсь, все эти познания никогда не пригодятся, не приведи…
– А ты бы сам хотел… отказаться от этого опыта? – вода закипела, и Шиндяй смотрел, задумавшись, как поднимаются со дна кружки и лопаются на поверхности пузырьки.
– Жалею ли я о времени, проведённом в тюрьме, так вопрос стоит? А я вот даже и не знаю сам… Тюрьма – тоже часть нашего мира, далеко не самая лучшая и тем более не светлая, но всё же… Там свои законы, как говорят, понятия, уклад, язык.
– Язык – это феня?
– Не знаю, так не говорили – феня. Есть такая штука – фенечка, что-то вроде скороговорки. А общались опытные арестанты на «босяцком языке» говорят, но я от всего этого был далёк, хотя его понимаю. Я же не из «блатных», из «мужиков» простых. Конечно, побывав там, я стал совсем другим, по-иному теперь смотрю на вещи. Меня и не перекроить теперь обратно, да что там говорить… Но, ты извини, я не стану тебе ничего рассказывать.
– Да и не…
– Вот и я не очень хочу. Сейчас уж точно, может, потом когда, – он снял кружку с плиты. – Но вот про эту штуку могу рассказать. Сам только не увлекайся потом, мы договорились, ладно? Прибегай к чифиру только в случае каком-нибудь особом. Например, если спать нельзя долго, за рулём надо ехать, ты меня понял.
– Ты начал было, что есть разные виды «зэковского» чая, – Шиндяй тем временем достал спичечный коробок. Я удивился. – Надо его ещё и поджигать?
– Нет, ты не болтай, а наблюдай. Так, чиркаш откладываем, – и он, разобрав коробок, высыпал спички. Взяв пачку, захрустел, набрал полный коробочек – с горкой, и бросил в кружку, потом ещё один. – Если один коробок, по-тюремному он называется «кораблик», на такую посудину, то получится просто крепкий чай, это «купец», или «барский купчик». Два – то, что надо, будет чифир – одна «замутка».
Заварка пока лежала на поверхности горкой:
– Мешать что, не надо? – спросил я.
– Не, ни в коем случае! – и он аккуратно накрыл «зэчку» алюминиевой крышкой от кастрюльки. – Подождём пока минут десять, чифир должен «упасть». Потом его только можно тусануть аккуратно.
«Сколько новых слов, – подумал я. – Странно, но в обычной жизни Шиндяй и правда ни разу не пользовался тюремными терминами, этим «босяцким языком», как он его назвал».
Мы стали ждать, и я спросил:
– Ты говорил, что в Мордовии срок отбывал. Какая она?
– Ну, в тех местах что – леса да болота, ничего вообще хорошего. Люди именно там, где я сидел, исторически никогда вообще и не жили, климат, как говорится, дурной. Поживёшь – и быстро зачахнешь. Но потом порешили, уж не знаю, при Сталине, наверное, или раньше, сделать те места краем арестантским. Проложили по тамошним гиблым местам железнодорожную ветку, на каждой станции построили по два лагеря, посёлки для охраны, они потом постепенно народом обросли. Названия мордовские, Потьма, например, значит глухой край.
– Символично…
– Сейчас уже этой «железки» нет, а всё равно понятие «ветка» осталось. Там самые разные колонии – женские, мужские, есть даже особые, со строгим режимом, где сидят ма_ньяки пожизненно, душегубцы, за плечами которых целые «города мёр_твых». Да и нормальные люди, ни в чём не виноватые, если по совести судить, через те лагеря прошли немало.
– Это ты про себя?
Он скривил рот:
– Я за дело отсидел. А говорю, например, про Андрея Синявского. Ты молодой, наверное, про такого и не слышал.
– Не скажи. Было такое дело, знаю, Синявского и Даниэля, показательная порка интеллигенции. Я же филолог вообще, если что…
– Фи-фи.. ло_х? Это как? Ну да ладно. Молодец, коль слышал краем уха. Жена атамана Махно там же страдала… а вообще по лесам да по топям мордовским много душ бродят сирых и неоплаканных. Сколько там меж старых деревьев клад_бищ убогоньких арестантских, сколько мог_ил, к которым никто никогда не придёт и голову не приклонит... О них только дождик плачет, в целые речушки слёзы небесные выливаются – Виндяй и Явас они называются… Вот как красиво заговорил прям… А знаешь, что я первым делом сделал, когда на свободу вышел?
Я покачал головой.
– Прошёлся босыми ногами по траве. Я об этом знаешь сколько мечтал – чтоб так, спокойно, вволю, без дозора и окрика! Я, брат, с тех пор многое переоценил – воздух, землю, свободу уважать начал. Наверное, если бы не тюрьма, я не стал бы тем, кем стал, и сюда бы и не переехал никогда. Город – он тоже ведь, как тюрьма, и чем больше город, тем строже режим. А самое главное, время начал ценить. Мало его. И чтобы сберечь… чифирнуть порой не грех.
Шиндяй откинул крышку, заварка осела, но не вся. На поверхности плавала густая коричневая пена.
– Готово. Чифир можно и подварить – еще разок вскипятить, но это уж… Тогда такой «змей» получится, что хоть Пиндю со «скорой» возвращай, чтоб и нас тоже забрали на откачку.
– А сахарку туда можно?
– Спятил? Если сердца не жалеешь, то давай. Есть совсем уж любители, те добавляют сгущёнки да ещё кофе растворимого несколько ложек, получается уже «конь». С такого «коня» носиться будешь, и прям как мерин. Но иногда чифир всё же пьют вприкуску с конфеткой – стекляшкой, «барбибулькой», как только зэки ни называют, по-разному. Но мы уж с тобой давай совсем правильно, раз уж замутили вечерок под чифирок! – и он отошёл к печи, и что-то вкусно так, заманчиво хрустнуло.
Шиндяй вернулся с двумя крепко засушенными рыбками:
– Вот самое то! – крякнул он. – Какие плотички!
– А что, на двоих разливать не будем?
– Так не принято! Из одного чифирбака, по два небольших глоточка, и друг другу передают.
– Прям как индейцы «трубку мира»!
– Да, что-то такое ритуальное есть. Опытные арестанты говорили, что по два глотка – это за «людское» и «воровское», но мы в такое с тобой чужие дебри вдаваться не станем.
Он протянул «зэчку» мне первому. Сделав совсем небольшой глоток, я поперхнулся и закашлялся. Ничего более горького я не пробовал! Мгновение – и во рту всё сжалось, словно кто-то прошёлся из разных уголков невидимой иголкой и стянул нить:
– Вяжет? О, это хорошо! Давай мне! Ничего удивительного: сколько пил, а меня тоже каждый раз передёргивает, и глаза из орбит. Это нормально.
– Ничего себе –нормально! – я не знал, куда мне бежать.
Шиндяй отхлебнул, но его лицо, в отличие от моего, расплылось в блаженной улыбке. Выглядел он теперь как самый заправский зэк, и я понял, что чифир – это его единственная, но настоящая слабость:
– Я, кстати, с помощью чифира прогоняю алкогольного беса, обманываю его, – сказал он. – Ты думаешь, мне стакан водки опрокинуть не хочется? Сколько лет не пью – а постоянно хочется. И, когда уж совсем невмочь, чифирнёшь, в голове помутится, вроде бы как и выпил. Бес обманывается, уходит, я тебя уверяю!
Я сделал ещё несколько попыток глотнуть, но понял, что зря. Такое «удовольствие» явно не для городских «рафинированных» ребят вроде меня. Прилива сил и настроения не ощутил, наоборот – в голове закружилось:
– Плохо? – засмеялся Шиндяй. – Только тут не надо, сбегай вон за кусты! Лето, ночь, звёзды, букашки трещат! Самое дело – побле...
– Да ну тебя с твоим проклятым чифиром!
– Не нравится – не пей! Это тебе не коньячок пять звёздочек.
– Лучше бы я за фляжкой сбегал, это да..
– Пьянству – бой!
Я вышел, покачиваясь, на веранду. Вдохнул свежий воздух – и стало немного отпускать. В тишине пели сверчки, пахло соснами. Шиндяй тоже вышел, накинув на плечи потасканный пиджачок. Он разломил рыбку аккуратно вдоль спинки и ел, соль и жир поблескивали на губах:
– Свежо! – он шумно втянул ноздрями воздух, и икнул. – Ну вот, началось, теперь не отвяжется.
– Так говоришь, спать не будем вообще?
– Не. Скоро уж светать начнёт. Я очень люблю вот так выходить и рассвет наблюдать, он ведь каждый раз особенный и неповторимый. Сколько я таких рассветов по своей глупости недосмотрел за жизнь? Теперь вот спешу наверстать. Сейчас немного подождём, и пойдём с тобой чаем запасаться. Не таким, а нормальным.
Он ушёл, а я слушал, слушал звуки ночи. Подумал: спит ли сейчас Стёпа? Ещё бы – наверное, устаёт там, на этой лесной практике. Она же «делом занята», в отличие от меня, московского лодыря. А если не спит, то о чём думает? И чтобы ей сказать такого при встрече? А лучше – что бы такого сделать для неё? Хорошая она, язва, с характером, и тем она мне и нравилась!
Я посмотрел на звёзды. Если от них что-то зависело, то я просил, просил их расположиться так удачно, чтобы помочь мне.
– Помогите, звёзды! – прошептал я, а синяя ночь плыла и плыла над макушками сосен и крышами спящих в уютной неге домиков Жужляйского кордона.
...
Часть 3
...
Автор: Сергей Доровских
https://proza.ru/avtor/serdorovskikh
С удовольствием ПРИНИМАЕМ на публикацию не опубликованные ранее истории из жизни, рассуждения, рассказы, повести, романы на почту Lakutin200@mail.ru Оф. сайт автора канала https://lakutin-n.ru/
Автор фото: Екатерина Никитина. Разрешение на использование имеется.
Тёплые комментарии, лайки и подписки приветствуются, даже очень...
