Дождь – умиротворённый, спокойный, блуждал по округе и будто шептал: заждались, так я пришёл, надолго, мне здесь нравится!
Я вернулся и лёг спать под этот шум, и на этот раз уснул быстро. Снились мордовские сокровища, довольное лицо Шиндяя – он поминутно выглядывал из глубокой ямы в саду и аккуратно выбрасывал на кончике лопаты очередную порцию смешанной с глиной земли. Я присмотрелся – вокруг ямы блестели небрежно разбросанные украшения, и их становилось так много, что, сделай я шаг, обязательно бы наступил!
Пришла Стёпа, заглянула в глубину, и крикнула, глядя на меня со злобой:
- Что творите?! Это же древняя могила! Вас обоих самих тут зарыть надо!
Потом снился какой-то другой, уж совсем бессвязный бред, и, когда я проснулся, солнце сияло высоко. Я умылся, и решил прогуляться к реке – наверняка Шиндяй сейчас там, ведь он, когда мы прощались, сказал, что после дождя стоит попробовать половить на комнатную муху: рыба после ливня активно ищет прибитых к воде насекомых.
Когда я дошёл до Цны, увидел, что Шиндяй сидит в укрытой кувшинками, как ковром, лодке на выходе из залива, а на берегу, ссутулившись и оперев косматую голову на ладони, грустил Пиндя. Я лёг на живот рядом. Прибрежный песок был влажным от дождя, но тёплым, мягким.
- А, это ты, - сказал он, утерев нос. – Знаешь, сижу вот, думаю. У меня что-то слова Шиндяя вчерашние из ума не идут.
- О пчёлах, что ли?
- Да нет, - он подёргал щуплую бородёнку. Я хотел спросить, почему он так нервничает, но не стал. – Шиндяй вчера кое-что другое, вскользь так сказал, а мне его слова, прям как ножом по сердцу резанули. Вот ты, - он посмотрел на меня как-то по-новому – строго, внимательно. С моего лица стёрлась усмешка: так уж сложилось, что я, как и все, воспринимал его лишь снисходительно, с иронией. Но теперь он был неузнаваем.
- Ты же смотришь на меня с усмешкой! – он будто прочитал мысли. – Можешь не отвечать, почему. Что заслужил, то и получаю!.. А Шиндяй вчера упомянул, что каждое живое существо стремится подальше семя бросить. Для того и плоды сладкие у растений, чтоб их съели и отнесли подальше, с отходами потом извергли семена. Вот у меня – трое детей, все в люди вышли, и разбросало их по белу свету – кого куда. Одна только младшенькая Ульянка в Тамбове живёт, хотя я и её уж не помню, когда последний раз видел. А остальные-то уж и позабыли про нас со старухой. Вроде бы не мне роптать, не звонят, не пишут – значит, наверное, всё у них и хорошо. Иначе бы быстро прибежали, коль припрёт, верно ведь говорю? Никого ближе родителей на свете нету, и, коль беда, к ним и бегут. Не бегут – стало быть, и нету беды. И, стало быть, всё хорошо.
Пиндя свернул цигарку, закурил. Причём сделал это ловко, пальцами одной руки скрутив спиралькой обрывок газеты, а другой – насыпав крупно нарубленной тёмной махорки.
Он чиркнул и глубоко затянулся. Дыхнул – и мне нестерпимо сильно захотелось курить! Я уж расслабился, думая, что оставил в прошлом эту мерзкую зависимость, а тут даже закралась мысль, словно чёртик с перекрёстка дорог ко мне вмиг примчался и шепнул на ухо: «Попроси у него, угостит ведь, это ж самосад сладкий, натуральный, на земле рос, без химии! Тем более всего один разок попробовать, а потом всё! Всего один разок – не страшно! Можно! И нужно!» Я посмотрел на Шиндяя: он отвлёкся от удочки, и, приложив ладонь к глазам, всматривался в нашу сторону. И наваждение отпустило, будто бес испугался колдуна.
И всё же я не мог запретить себе с удовольствием вдыхать дым – лёгкий ветерок дул как раз в мою сторону.
- Пожар ещё этот, будь он неладен, - продолжал Пиндя. – Живу теперь вон, сам знаешь, у Шиндяя, без прав считай. Ильинична моя меня ж и видеть-знать не хочет! После стольких-то вместе прожитых лет! А ты ведь и не поверишь, если скажу, что раньше я совсем другим человеком был, не таким вовсе, что сейчас! Совсем другим! Скажи мне кто лет тридцать назад, что буду вот так на полусогнутых бегать, да ошиваться, да унижаться, да я бы придушил за такие слова! Я ведь, верь или не верь, много чего хорошего в жизни сделал, много чего добился. Я таким мужиком в свои годы был! Поверь уж, Москвич, не треплюсь! И самое главное достижение – это дети мои, им я всё что мог, то отдал. Даже квартиру трёхкомнатную в Тамбове – и в той младшая живёт. А сам теперь что ж, бездомный. Себе я такого никогда б не пожелал. Ну что ж. Эх… Но, выходит, всё же верно, верно Шиндяй сказал. Про семена наших детей. Верно. Разбросал, развеял их по миру, теперь и помирать можно со спокойной душой. Пора мне уж туда, на покой... У меня и дружок лучший был, товарищ, Вихранок, прозвище у него такое было, по-уличному. Пом_ер пору лет назад. Вот скоро с ним и свидимся. То ли читал, то ли в кино каком-то слышал, что счастье – когда тебя понимают, верно ж… Он один меня и…
Я сначала слушал его не очень внимательно, мысли о куреве сбивали, потому и смысл последних фраз как-то не сразу долетел до меня. Шиндяй тем временем собрал снасти и поднял со дна большой гладкий камень, служивший якорем.
- Глупости, что за ерунду говоришь! – произнёс я, не умея найти походящих слов. А Пиндя только вздохнул, пожал плечами. Встал, посмотрел недолго, как Шиндяй налегает на вёсла, и ушёл, бросив обсосанный окурок в воду.
Мне стало жалко Пиндю, захотелось догнать его, обнять, утешить. Его дом сгорел, но я и предположить не мог, пожар какой силы не утихал в его душе! И, может быть, всё поведение его – смешное, неуклюжее, комичное, и было нужно ему только для того, чтобы скрыть от людей правду об этом пожаре. Он будто прятался за маской старика-скомороха. А теперь вдруг – всё, огонь прорвался наружу, уже не скрыть, не удержать…
Я нагнал его, тронул за плечо. И он обернулся – поникший, сутулый:
- Вот он, Шиндяй, говорит, что в природе всё правильно устроено, - сказал Пиндя. – Выходит, и то, что старики доживают век, брошенные, позабытые детьми, – тоже не ошибка, так и должно быть. Верно ведь? Я всё вчера слушал внимательно, будто мне и про меня Витёк рассказывал. Старые пчёлы, коль непригодны для общего дела стали, их же тоже выгоняют. Лети куда хочешь, хоть на край света, и там помирай себе тихо и молча. Эх… Но только зачем тогда жить-то надо было вообще, в толк не возьму... И зачем дети живут… они же ведь не знают, не задумываются пока, но и их такой же горький финал поджидает.
Слушая Пиндю, я задумался, и впервые (даже не знаю за какое время – впервые!) вспомнил о моих родителях. Когда мы в последний раз созванивались? Я ещё в Москве был, недели полторы назад, наверное. О чём был наш последний разговор? А когда я вообще к ним заезжал?! Я давно стал жить отдельно, после учёбы, когда начал работать. Они же мне первое время со съёмом квартиры помогали. Да и сейчас деньги нет-нет, да шлют на карточку, хотя я прошу не делать этого, самому бы уже впору им помогать.
Думая об этом, я и не заметил, как ушёл Пиндя. Я дождался, когда лодка Шиндяя причалит. Друг мой был молчалив, задумчив. Сказал только, что не клевало совсем.
Я вернулся, не зная, чем себя занять. Время шло к обеду, в маленькое окно я увидел, как вернулась Стёпа. Она ещё утром уехала на велосипеде заниматься своими «важными делами» по лесной практике. Настроение было на нуле, и перед глазами стоял образ Пинди и его последние слова. О том, что он собрался поми_рать, видимо, сказал серьёзно. Да что там, впервые – так серьёзно!.. Через полчаса ко мне зашёл Шиндяй. Я снова заговорил было о рыбалке, о том, что можем вместе попробовать на вечерней зорьке, но тот и не слушал, заговорил огорчённо:
- У тебя аппарат этот, телефон, или как его теперь называют, сеть ловит? Я имею ввиду интернет. Надо что-то делать, срочно! Пиндя, видать, поми_рать вздумал. Совсем расклеился старик. Я было его урезонить хотел, на ноги поднять грубо, схватил его было за грудки – а у него жар прям, горит весь, сгорает…
Я снял смартфон с зарядки, и мы пошли к Шиндяю. Впервые я переступил порог его хибарки. Всё ждал, когда это произойдёт, но не думал, что по такому поводу. Не было в его скромном жилище чего-то особенного, тем более колдовского, загадочного. Тёмные сенцы, ведущие в единственную душную комнатёнку, угол которой занимала серая угловатая печь. Подвешенная к стене кровать, которую правильнее назвать нарами, кухонная утварь, и грязный матрас прямо на полу. На нём и лежал, укрывшись одеялом из лоскутков, Пиндя. Это было теперь его место…
Что-то в нём внезапно переменилось – лицо пылало жаром, но казалось больным, осунувшимся. Глаза провалились глубоко в череп, и веки стали коричневыми, как кожица гнилого яблока.
- Прихожу вот, и вижу картину, полюбуйся теперь сам! – сказал Шиндяй. Он снял с подключённой к большому красному баллону газовой плитки чайник, пар бил вверх белой струёй. Отошёл к углу и вернулся с пучком травы, заварил в большой железной кружке. – Что с ним такое приключилось, никак в толк не возьму… Но тебя не я – он позвал. Говорит, мол, приведи московского с интернетом.
Я присел на корточки. Пиндя очнулся, с трудом разлепил веки:
- Это ты? – он поводил глазами по тёмной комнате, и, хотя я склонился прямо над ним, он будто бы меня не различал. – У меня к тебе просьба, брат заезжий, отнесись к ней как к последней. Она же, говорят, священная, эта последняя просьба упокой_ника, - Шиндяй, слушая его, окунал пучок в кипяток и что-то неодобрительно бурчал под нос. – Найди в этом самом окияне-интернете моего старшего сына, не знаю, как с ним ещё связаться. Он, видать, телефон давно поменял, а нам, родителям, новый не сказал. Забыл, забегался, не успел как-то в общем, у него дел много. Я уж пробовал, - Пиндя достал из-под одеяла большой кнопочный телефон с длинной антенной, вероятно, одна из первых моделей конца девяностых годов. – Набираю, дивчина какая-то отвечает, что абонент не того, ну ты понял. Найди его в общем – зовут Несдоба Трофим. Фамилия у нас нечастая, да и имя у сына тоже не из тех, что каждому второму дают. Думаю, найти его на просторах этих интернетов можно, если постараться. Ты у нас продвинутый малый, у тебя то уж точно получится!
- Да, лишь бы связь была, - я посмотрел. Была одна «палочка», и та всё время пропадала.
- Напиши ему, мол, батя поми_рает, пусть всё бросает и едет сюда. А заодно и с остальными свяжется – с Ванькой средним, и с Ульянкой младшенькой. Пусть все съедутся сюда ко мне, это, наверное, последняя мечта моей жизни. Чтоб их вот тут, как говорится, у одра сме_ртного повидать. Проститься. Правильно так напиши, чтоб дошло до него, негодника!
- Если интернет будет работать, дойдёт.
- Чтоб до сердца дошло! Его пробить нужно!
Я загрузил стартовую страницу поисковика – и это заняло несколько минут. Хорошо, что она не сбросилась, не пришло сообщение о том, что нет связи. А тем временем у домика Шиндяя началось движение – кто-то шёл к нам. Заскрипел тяжело порог, дверь открылась, и свет заслонила фигура жены Пинди.
- О, жена твоя, Пётр Дмитрич, допустить до тебя, иль нет? – сказал Шиндяй. Он всё равно, как я понял, хотел максимально сбавить трагичность. И мне сказал:
- Прямо как Софью Андреевну к поми_рающему Толстому…
Впрочем, жена спрашивать дозволения войти и не собиралась. Пиндя, лишь увидел её, повернулся на бок к стене и накрылся с головой одеялом. Он дрожал – то ли от страха, то ли его бил озноб.
- Проходи, Ильинична, что ж в дверях стоять, - сказал как можно миролюбивее Шиндяй, но сам стоял в стороне, будто тоже не знал и боялся её реакции. Женщина была крупная, лицо – властное, но усталое. Её, похоже, сильно подкосил пожар, сделавший её в один миг нищей без крыши над головой. Я только теперь подумал, что, если у стариков и были какие сбережения, то они, наверное, сгорели. Также, как и все их документы… Не знаю, как бы я стал относиться на её месте к Пинде, чья случайно брошенная во хмелю цигарка так перевернула их и без того нерадостную жизнь.
Возникла неловкая пауза, и мы понимали: Ильинична сама не решалась, как быть дальше. Подбородок подрагивал, и она вот-вот могла сорваться на крик, или истошное рыдание. Смартфон же в моей руки «мяукнул», как котёнок, и все на миг посмотрели в мою сторону. Звук означал, что появилась хорошая связь, и до меня дошли сообщения о пропущенных звонках. Я решил быстрее воспользоваться этим, набрал в браузере имя сына Пинди, и не сразу, но вспыли ссылки на страницы в социальных сетях.
Я открыл одну из первых и увидел фотографию Трофима Несдобы – мужчина лет сорока с шикарной бородой. Подумал, что следить за такой «растительностью» и так завивать усы самому трудно, наверняка он постоянно посещает какой-нибудь салон. Столичный – ведь в строке «город» стояла Москва. Информации о месте рождения не было. Если бы он обозначил Жужляйский кордон, значило бы, что я нашёл нужного человека. Но такие люди обычно скрывают своё «сельское» происхождение. Я снова посмотрел на снимок. Снято профессиональным фотографом в студии, выражение лица – как у коуч-тренера, мастера проведения всяких тренингов и интерактивов. «Я уверен в себе, и научу вас быть таким же!» - будто бы говорило это блестящее достатком и здоровьем лицо. Впрочем, и «статус» на страничке стоял соответствующий. «Всякое достоинство, всякая сила – спокойны», – гласило изречение.
И всё же это был сын Пинди и Ильиничны, настолько угадывались в холёном лице их общие черты. Особенно много от матери – я несколько раз робко поднял на неё глаза, чтобы сопоставить.
И тут заговорил Пиндя. Он едва высунул нос из-под одеяла:
- Танюш, это ты, да? Танюш, ты это, прости меня, ради Бога, дурака старого! Я не хотел, правда, дом-то, палить, не со зла. Как морок на меня тогда какой нашёл…
- Знаю, какой морок на тебя изинизошёл, - последнее слово прозвучало, как проход зубьев пилы по дереву. – Алкаш проклятый! Всю жизнь мне перегнул, сколько намаялося я с тобой, окаянный чёрт! А теперь вишь, по твоей милости по чужим углам отираюсь, и людям, людям! – она напирала на букву «я». – В глаза смотреть совестно!
Шиндяй отошёл к печи, поставив рядом с чугунком кружку с заваренной травой. Я тем временем уже писал сообщение. Для начала набрал: «Трофим, здравствуйте!» и проверил, дойдёт ли. Если нет – то и смысла нет писать больше. По крайней мере, отсюда. Стоит пойти тогда поискать связь где-нибудь на взгорке. Или даже найти способ доехать до цивилизации.
- Что там, не ответил мой-то? – спросил Пиндя, и снова стал трусливо посматривать на жену. – Поми_раю я ведь, плохо мне. Дотянуть бы, чтоб деток увидеть. Я вон, москвича нашего попросил Трофимку разыскать.
- Где ж, найдёшь его. Занят, поди, у него дела, в люди вышел, зарабатывает! – с гордостью сказала Ильинична. – Не то что ты, беспутный! Не в отца сын, слава Богу, не в отца!
Она поискала глазами, и грузно присела на низкий табурет, расправила передник. Казалось, он треснет под ней и расползётся, но ничего, выдержал.
- Ты что ж думаешь, я его после пожарища и так, и эдак найти пыталась, Ульянке в город звонила. Она говорит, тоже у неё нового номера его нету. Ни у кого, видать, нету.
- Московский вон, сейчас в интернетах его сыщет, - сказал Пиндя и слегка приподнялся. – Я его попросил. Говорят, в современном мире человека сыскать – не проблема. Они сейчас все в этих интернетах днюют и ночуют.
- Может, и правда найдёшь? – спросила она, удостоив меня внимательным и тяжёлым взглядом.
- Надо найти. Отца хоронить должен же приехать! – с трагизмом сказал Пиндя, и закашлялся.
- Да типун тебе на язык, ирод! – Ильинична покачала головой. – Ты чего удумал, старый? Народ вон весь взбаламутил, уж весь посёлок токмо про тебя и говорит. Больше смеются, конечно! Мол, иди к своему, душу решил Богу отдать. Им смешно!
- Да так и есть, мать, так и есть, - промямлил он. – Мне поми_рать, а им индешь от – смешно! Обхохотаться можно.
- Доктор скоро должен быть, в райцентр уж звонили, - сказала она.
- Это ещё зачем? – Пиндя чуть не вскочил с матраса. – Не надо мне никаких докторов! Лучше о гро_бе позаботьтесь, да мог_илку выройте. Мне рядом с Вихранком, с дружком моим закадычным, вместе с ним лежать хочу!
- Думаешь, и там, под песочком с ним горькую гонять будете? – Ульяна покачала головой. – Самогонный аппарат там наладите, трубу промеж мог_ил высунув?
- Да ну тебя, старая! – Пиндяй брякнулся и застонал. – И ты туда же, со всеми, значит! Ну смейся, чего уж, давай! Хохочи!
Сообщение Трофиму я отправил, сжато объяснив суть. Обрадовало то, что на странице загорелось, что он находится «онлайн». Такой важный человек всегда остаётся на связи и доступен. Работа требует.
И вот телефон «мяукнул»:
«Добрый день! Передайте отцу моё пожелание скорейшего выздоровления! Номер мой я сейчас вам скину, но мне сейчас лучше пусть не звонят! Я всё равно не могу ответить. Я на Бали. Как только вернусь в Москву, я с ними сразу же свяжусь! Дней через пять примерно!»
- Что там? – спросил Пиндя.
Я не ответил, набрал, нахмурившись:
«Трофим, вы меня, наверное, не поняли, всё серьёзно. Ваш отец умирает, вызвали доктора. Важна каждая минута, он ОЧЕНЬ вас просит приехать как можно быстрее! Ему нужна помощь!»
Шиндяй тем временем аккуратно приподнял голову Пинди, подложил большую подушку, и поил его с ложечки отваром. Тот морщился, глотая:
- Небось, лапки летучих мышей заварил с когтями ведьмы? Знаю я тебя, чернокнижник!
- Пей, не бурчи! – сказал он, и обратился к старухе. – А то, что доктора позвали, это правильно!
Мне пришло сообщение:
«Пришлите мне фото отца, ведь он рядом с вами? Простите, по-другому я не могу, хотя не подумайте, что я не доверяю. Просто формальность. После фото я через мобильный банк сброшу вам деньги, передайте как-нибудь родителям! В Пичаево есть банк, снимите там! Я отблагодарю вас за хлопоты! Очень прошу, помогите им!»
- Так он что там, пишет что-то? – спросила Ильинична.
- А? – я сделал вид, что не услышал. – Да нет, это я не с ним. Вроде бы есть его страничка, но не отвечает. Занят, наверное. Может, потом ответит.
- Конечно, занят. Он большой человек у нас, вырос, зарабатывает хорошо, по миру ездит! – сказала Ильинична. – Трофим с детства таким рос, в школе хорошо учился, хотел всего добиться сам. И смог. А главное – он заботливый, нас с отцом любит и уважает. Он обязательно приедет, когда прочтёт! – женщина достала платок. Её трясло от слёз.
Шиндяй подозвал меня пальцем. Я наклонился:
- Родители всегда хвалят детей больше всего за то, чего в них нет, - сказал он, и теперь уже обратился к Пинде. – Старик, раз уж ты говоришь, что всё так серьёзно, может быть, мне сходить?..
Пиндя посмотрел на него:
- Сходи! Прошу да – сходи за ним!
Ильинична тоже завопила сквозь слёзы:
- Вить, ты уж на нас не обижайся и зла не держи, коль мы тебе какое грубое слово когда сказали! Но ить и я, коль хочешь, на колени встану, но – молю тебя, сходи, приведи инока! Пусть он помолится за нас, грешных! Ведь ить видно, небушко на нас, грешных, за что-то прогневалось, пожар, разорение… может он, человек Божий, хмарь от нас отгонит! Пусть помолится!
- Да какая там хмарь, чего ты несёшь, глупая? Меня, грешника, пусть отпоёт! – прохрипел Пиндя. – За этим его позови, а не тучи над дураками разгонять, объясни, что и как. Иначе же может и не пойти.
- Да, может отказаться, он же обет дал – жить отшельником, пустынником, - сказал Шиндя.
- Давай я с тобой пойду, Вить! Я сама ему в ноги упаду! – причитала Ильинична.
- Этого ещё не хватало, да ты туда по буеракам и не пойдёшь!
Я посмотрел на Шиндяя. Он кивнул.
- Побудьте пока здесь. К вечеру, даст Бог, вернёмся!
Мы вышли.
Я попросил Шиндяя дать мне несколько минут.
- Ты что, зачем ещё? У него жар самый настоящий! Под сорок точно! Можем и не успеть!
- Я мигом, - и показал ему телефон. – Нужно позвонить… отцу, а потом матери. Правда, важно.
- Ну, тогда ладно, - он улыбнулся. – Я пока соберу кое-что в дорогу. Не хочу идти к пустыннику с пустыми руками. А этот, Трофим… и не говори, я всё понял.
Я кивнул, набирая номер.
- Мам? Как ты там, мам? Со мной всё в порядке, прости, я не звонил долго…
...
Часть 3
...
Автор: Сергей Доровских
https://proza.ru/avtor/serdorovskikh
С удовольствием ПРИНИМАЕМ на публикацию не опубликованные ранее истории из жизни, рассуждения, рассказы, повести, романы на почту Lakutin200@mail.ru Оф. сайт автора канала https://lakutin-n.ru/
Автор фото: Екатерина Никитина. Разрешение на использование имеется.
Тёплые комментарии, лайки и подписки приветствуются, даже очень...