(против чего боролись, на то и напоролись)
Ответ на эссе Бориса Агеева «Цепь молчания, или «Чёрт всё устроит» («Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова как роман-инициация)
ч. 3
Камень преткновения
Да, роман Булгакова несовершенен, что мы подробно рассматривали в предыдущих своих исследованиях. Так же несовершенен был Булгаков и в своей философии. Однако несовершенство это – как художественное, так и философское, – вовсе не мешает проявлениям гениальности. Роман несовершенен, но в нём есть гениальные прорывы.
Тут, конечно, требуется определение гениальности. На наш взгляд, таковым является нечто – идеи, мысли, образы, – способное расширить оперативное пространство и не имевшее проявления раньше – по крайней мере, в обозримом пространстве. И подобных проявлений в рассматриваемом булгаковском творении мы находим 2.
Первое из них – образ Воланда. По сути это ключ к роману и ко всему булгаковскому миру, к его философии. Без этого ключа нет туда входа.
Одна из ранних редакций романа имела рабочее название «Великий канцлер (Евангелие от Воланда)» – там не было ещё ни Мастера, ни Маргариты, не было двойной и тройной фабулы, всё заключалось в том, как некто Воланд рассказывает поэту Бездомному и редактору Берлиозу историю Иешуа и Понтия Пилата.
В окончательной версии эта история расслоилась на рассказ Воланда и роман Мастера, однако и в таком случае совершенно ясно, что в основе всего остаётся что? Евангелие от Воланда!
В результате возникает какое-то странное чувство – ощущение какой-то бессмысленности – то, что так настойчиво «вскрывает» Агеев, и то, что пугает Малютина, – оказывается совершенно на поверхности, с ходу объявляется открытым текстом.
Но отсюда вопрос: а почему это так пугает? Да потому что Воланд – это кто у нас?.... ну как же, понятно кто – чёрт рогатый, сатана, дьявол... и Борис Агеев, а вместе с ним многочисленная армия читателей – тех, кого это пугает, и кого, напротив, привлекает, – абсолютно в этом уверены.
Три разных понятия
Но присмотримся к размещённым в тексте Агеева нескольким его формулировкам.
«По человеческим представлениям сатана – злой всеведущий дух, приобретающий различные облики и могущий воздействовать на сферу материального мира». – То бишь какой-то злой дух из «Тысячи и одной ночи» или же из шаманской практики – уж больно размытое, неопределённо-сказочное обозначение.
«Сатана ведь «лжец и отец лжи» (Ин.,8, 44), его имя переводится как «клеветник» и «разрушитель», он обезьяна Бога, жалкий подражатель Творца, не могущий ничего создать, а только губящий Его творение». – А это уже чисто церковное, официально принятое определение врага рода человеческого.
«Не забудем и мы, что Воланд – изгнанник, осуждённый и «спадший с неба» дух разрушения…» – А здесь видим обращение к легенде о Люцифере, также входящей в церковно-христианский символ веры.
Но исходя из данных формулировок, хотелось бы спросить всех читающих эти строки: вы ничего странного не замечаете? Если нет, тогда задам наводящий вопрос: а какое отношение все эти определения имеют к образу, выведенному в булгаковском романе?
И сам же отвечу: взаимосвязь строится исключительно по наименованию – раз в тексте он назван сатаной и дьяволом, стало быть, к нему подходит всё то, что об этом персонаже «известно» из других источников. Как говорится: назвался груздём, полезай в корзину.
Обратим, однако, внимание на тот факт, что все три агеевских определения взяты не из Булгакова, а со стороны. И что сие значит? А то, что это совсем другое пространство, другая система координат, другие образы.
Потому для того чтобы разобраться в предмете, необходимо прояснить значение, с одной стороны, таких понятий как сатана, дьявол, Люцифер, а с другой – уяснить кто же такой Воланд в пространстве булгаковского романа.
На обширном материале, различных примерах из религиозных и философских доктрин, а также из художественной литературы, мы провели системный анализ («ПАДЕНИЕ ЛЮЦИФЕРА. Первообразная функция») и пришли к заключению, что Люцифер, сатана, дьявол – три совершенно разных понятия, по определенным причинам ошибочно отождествленных в официальном церковно-христианском каноне.
Сатан – сам принцип «против». Против Бога значит против интеграции, принцип дифференциала. Дьявол – как распад и обособление, болезнь и деградация – 15 аркан. Люцифер – аркан 7, нисходящий Логос, ниспадение духа в материю. А есть ещё понятия Дракона, Тьмы-Тиамат – а это совсем уж другое…
Главная ошибка
Но кто такой Воланд – вот в чём вопрос! Ещё в первом своём эссе на данную тему «Прощание с Мастером» с помощью текстов Карла Густава Юнга («Дух Меркурий») и Шарля Бодлера («Литании Сатане») мы сформулировали не озвученную ранее мысль о том, что булгаковский Воланд есть не кто иной как Гермес, Меркурий, посланник богов.
А развивая тему в эссе «Возвращение «Мастера и Маргариты», вышли на такие понятия как Трикстер и Нулевой аркан. И ещё на понятие Третьего из неоконченного романа Леонида Андреева «Дневник Сатаны» – не поленюсь ещё раз процитировать этот фрагмент ввиду того, что он выводит из прокрустова ложа бинарного мышления.
«Сегодня ровно десять дней, как Я вочеловечился и веду земную жизнь… Скажу заранее, – чтобы ты не слишком разевал твой любопытный рот, мой земной читатель! – что необыкновенное на языке твоего ворчания невыразимо. Если не веришь Мне, сходи в ближайший сумасшедший дом и послушай тех: они все познали что-то и хотели выразить его… и ты слышишь, как шипят и вертят в воздухе колесами эти свалившиеся паровозы, ты замечаешь, с каким трудом они удерживают на месте разбегающиеся черты своих изумленных и пораженных лиц? …Я мог бы сочинить тебе одну из тех смешных историек о рогатых и волосатых чертях, которые так любезны твоему скудному воображению, но ты имеешь их уже достаточно, и Я не хочу тебе лгать так грубо и так плоско… А правду – как ее скажу, если даже мое Имя невыразимо на твоем языке? Сатаною назвал Меня ты, и Я принимаю эту кличку, как принял бы и всякую другую: пусть Я – Сатана. Но мое истинное имя звучит совсем иначе, совсем иначе! Оно звучит необыкновенно, и Я никак не могу втиснуть его в твое узкое ухо, не разодрав его вместе с твоими мозгами: пусть Я – Сатана, и только. И ты сам виноват в этом, мой друг: зачем в твоем разуме так мало понятий? Твой разум как нищенская сума, в которой только куски черствого хлеба, а здесь нужно больше, чем хлеб. Ты имеешь только два понятия о существовании: жизнь и смерть – как же Я объясню тебе третье? Все существование твое является чепухой только из-за того, что ты не имеешь этого третьего…»
И посему первый промежуточный вывод: главная ошибка в восприятии романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» состоит в том, что читатель – как в нашем случае Борис Агеев – наглухо утыкается в собственные представления о предмете, почерпнутые не из субстанции романа, а из церковного учения. И это перекрывает всякую возможность мыслить в другом направлении. Читает Булгакова, а перед ним… не Библия даже, а катехизис. И раз сказано сатана, дьявол, то, значит, тот самый…
(окончание следует)
