Тоша так и не понял, как он докатился до этого «звания». Сколько Тоха себя помнит, детей он всегда любил. Когда был маленьким, всё представлял, как будет для своих примером: станет водить в походы, на шашлыки, сплавляться с ними на байдарках, водить по музеям. И что ещё там положено детям? Не то, что его никудышный отец-алкоголик, отравлявший каждый день жизни матери. Он всё сделает по-другому.
Когда река жизни завернула не в то русло? Тоша, действительно, хотел быть хорошим отцом для Ани. Когда Сонька сообщила, что беременна, он, вопреки здравому смыслу, почти что обрадовался. Как честный человек, сделал предложение, несмотря на то, что даже толком не понял, как они начали встречаться. Справляли как-то Новый год в одной компании, а потом он проснулся с этой миниатюрной интеллигентной блондинкой. На трезвую голову он и посмотреть бы в её сторону побоялся!
Как ему все завидовали! Казалось, Она — само совершенство: скромная, изящная, милая! Как поднимет серые глазки — хотите верьте, хотите нет, как сердце в руке сожмет. Тоша помнил щекочущее чувство гордости, когда он, уличный мальчик, стоял рядом с ней у алтаря. Соня в воздушном белом платье казалась ему чуть ли не принцессой. Такой недоступной, прекрасной, далёкой. Он и за руку-то взять её трусил.
То, что он не любит жену, да и не любил ни одного дня, Тоша понял в первый месяц брака, когда «принцесса» закатила омерзительную истерику из-за того, что он оставил после себя на столе несколько хлебных крошек.
— Свинья! — вопила, как резаная, новоиспечённая жёнушка и кидалась в растерянного Анатолия хлебом.
— Я бы потом убрал крошки. Протёр бы стол, — пытался оправдаться наш герой. Не убрал бы, конечно, если бы не напомнила. Он бы их и не заметил даже, но зачем так кричать? Поздно. Жена уже плакала, запершись в комнате, звонила всей родне, методично расписывая, какой у неё противный неряха-муж. Она до этого только столик протерла! Нет, не ценит он ни Соню, ни её усилий! Тоша слышал плаксивый трясущийся голос из-за двери и понимал, что последние ростки нежности, которые он упорно взращивал, прижимая Соню к сердцу ночами, загнивают под водопадом её истерик.
«Она - мать твоего ребёнка. Что ты творишь? Ты должен её уважать» — убеждал себя Тоша. Но всё чаще ловил себя на мысли, что ему не
слишком-то хочется возвращаться домой. Стал проводить больше времени с друзьями. «Перетерпи. Ты же знаешь, у них - женщин, того, гормоны! Моя вон вообще заставляла посреди ночи добывать ей то арбуз, то дыню, то ананасы!» «А моя! Как-то послала за куском мокрого асфальта - ей, видите ли, захотелось его понюхать» — утешал то один, то другой. И смотрели на Тошку с плохо скрываемым сочувствием.
Соня свирепела ещё больше.
— А ну, отвечай! Что они там про меня тебе наговаривают?! А ну дыхни! — приставала она, стоило ему переступить порог, — ага, снова от тебя пивом воняет! Они тебя спаивают. Вот станешь алкоголиком, как твой отец! Говорила мне мама: «Не ходи за него! У него дурная наследственность!»
Маленькая, смешная из-за огромного живота, Сонька теперь напоминала миниатюрную, злую, постоянно потявкивающую собачку. Тоша отводил глаза. Почему-то из-за её укоров ему становилось мучительно стыдно. Вина накрывала удушливой жёлтой волной, будто он действительно всё время был смертельно неправ.
А потом появилась она. Анечка. Как только увидел этот маленький сопящий свёрток, понял: вот она, любовь всей его жизни. Так много говорят и пишут о материнским инстинкте. А об отцовском - ни слова. Тоха мог бы рассказать о нём всё. Он захлебывался от нежности. Целовал усталое лицо жены и клялся: «Мы начнём всё сначала, слышишь? Ради неё! Я исправлюсь, слышишь?! Мы будем очень и очень счастливы! Обещаю!»
Тошина уверенность в том, что это возможно, длилась недолго. Едва они приехали домой, Соня обрушила на него новый град упрёков. Зарабатываешь мало! Вот у Оксанки муж! Внимания не уделяешь! Я уже забыла, когда мне дарили цветы и говорили, что я красивая! Ты меня не любиииишь, ты дочь не любишь, ты, ты! Ка
ждый день рядом с этой изнеженной, созданной для обожания девушкой, превращался для него в муку. И лишь маленькая, похожая на сопящего хомячка Анечка, связывала их между собой.
Тоха всё чаще оставался с друзьями до поздней ночи, чтобы хоть ненадолго забыть то, во что превратилась его жизнь. Прежние товарищи отдалились, у них свои семьи, свои жены, некогда. Круг знакомых постепенно и незаметно начал меняться. Как-то раз Толя обнаружил, что проводит время точно так же, как и его отец. Пьёт то же, говорит то же. Даже врёт так же. А жена, как и мать когда-то, плачет, закрываясь на два-три часа в туалете. Уже не «потявкивает», не «пилит». Просто становится всё бледнее, тоньше, грустнее, будто растворяется... И так страшно ему от этого сделалось! Так тоскливо!
Однажды, когда Тоша обещал Соне вернуться не позднее восьми вечера, а приполз на порог к пяти утра, жена не пустила его домой. На утонченном личике бывшей «принцессы» было столько брезгливости, будто она увидела таракана или что-то ещё более мерзкое. Он больше не молил о прощении, не врал, что исправится. Только шептал:
— А как же Анечка? — протягивая к Соне красные, шершавые от мороза руки.
— Анечка? — глаза жены метали молнии. — Может быть, Анечка, не видя тебя, ещё вырастет приличным человеком!
Тоша согнулся, будто Соня ударила его в живот. Пошатываясь, ушел. И больше к ней не возвращался, исчез из жизни жены навсегда.
Лишь изредка приходил к прежнему дому. Смотрел, как Анечка растёт: смешные комбинезоны сменили изящные платьица с рюшечками и бантиками. Она уже сама ходила, когда у девочки появился новый папа. «Он был в космическом путешествии, а теперь специально для тебя вернулся,» — воодушевлённо рассказывала Соня дочке. Её щёчки зарумянились, и сама женщина похорошела, будто бы скинула десять лет. От «вернувшегося» папы пахло дорогим одеколоном, он подарил Анечке столько всего: и кукольный замок, и сервиз посуды для игрушек - стеклянный, почти как настоящий!
Но Аня маме не верила. Иногда, когда мама отпускала её гулять во двор, её окликал по имени усталый, рано постаревший человек. Он всегда давал Ане кулёк дешёвых конфет, липких ирисок и карамелек, которые та прятала (мама один раз обнаружила кулёк у дочки и ой как её заругала). Мужчина обнимал Анечку. Плакал так, что у девочки щемило в груди.
— Плохой я папка, Ань! Всё я пропил. Тебя, считай, пропил.
— Ничего не плохой, слышишь?! Для меня хороший! Для меня самый хороший! - гладила его девочка по лысеющей голове.
И в глазах Тохи зажигался слабый огонёк надежды. Он осторожно брал дочку за руки, любовался её маленькими нежными пальчиками, стараясь запомнить этот момент и держаться за него, как за спасательный шест, упрямо карабкаясь из ямы, куда он угодил. Он берег этот миг пуще золота и бриллиантов, до тех пор, пока не набирался смелости снова прийти во двор.
Если есть хоть одно существо, которое его любит и в него верит, и это существо - его дочка, значит, есть, для кого жить и стараться. Не всё потеряно. Не всё пропало...
