Евгенька так уставала с детьми, что к вечеру валилась с ног. Маленький Николай спал с ней, потому что иногда просыпался ночью и плакал. А Мария не могла его укачивать и успокаивать.
От частых стирок и домашней работы руки Евгеньки распухли. На ладонях появились мозоли. Болела спина. Иногда ей казалось, что на плечи кого-то посадили.
Одни дни сменялись другими. Когда засыпал Николай, Евгенька укладывала его в люльку и ложилась сама. Но потом и это перестала делать. Рядом с ней малыш спал всю ночь, не просыпался. А с шести утра уже требовал еду. И тогда дочь Полянского несла к Марии своего младшего брата и смотрела, как тот жадно впивается в материнскую грудь.
Поначалу было отвращение ко всему этому. Потом привыкла. Уже не мутило от запахов и чмоканья. Как только наедался Николай, в комнату заносили двойняшек. Те на молоке Марии, казалось, росли не по дням, а по часам.
Привозила детей няня по имени Глаша. Ростом она была под два метра и больше всего походила на мужика. Её выдавал только голос. Писклявый такой. Он никак не соответствовал её мощи. И если на руках Евгеньки двойняшки смотрелись как богатыри, то у Глаши они казались маленькими гномиками.
Те дети ели долго. Евгенька замечала, что Мария устаёт. Но сейчас это было их спасением. Евгения вообще не представляла теперь себе жизнь без Марии. Если бы не она, то неизвестно что ждало бы дочь покойного Полянского.
К декабрю неожиданно исчез сосед-мужичок, который доставлял продукты из города. Просто не приехал со своей очередной поездки, а деньги-то взял.
Евгенька нервничала. Сначала ничего Марии не говорила. Ждала несколько дней, а потом от Глаши узнала, что по пути в город нападают на людей. И мужики, и бабы по одиночке больше не ездят, а стараются кучковаться и добираться вместе.
Евгеньке было тревожно. Еще месяц назад по совету Марии она купила картошку на всю зиму. А мясо заказывала еженедельно.
А теперь кого просить, Евгения не знала. Без мясного наваристого супа молоко у Марии стало понемногу убывать. Его стало хватать только сыну, а двойняшки сосали пустую грудь и кричали так громко, что вскоре Глаша перестала их привозить.
Зимней декабрьской ночью Евгеньке не спалось. Первая бессонная ночь с момента смерти отца. Евгения пыталась заснуть. Ворочалась. Потом прикрыла Николая одеялом, вышла из комнаты. Проходя мимо комнаты, где жил раньше Иван, остановилась. Постучалась тихонько. Закрыла глаза. Представила его себе.
— Открывай, Ванечка, — прошептала она. — Открывай мой дорогой! Ты же вернулся давно. Прячешься от меня, как я от тебя когда-то. Я прощу тебя за это, подожду. Ты же ждал меня долго, выпрашивал у отца. И я подожду… Дождусь…
Но дверь никто не открывал. Евгенька села на пол, прислонилась к двери спиной и заплакала. Какими неестественными были воспоминания! Как будто сон какой-то приснился. Вот идёт она к кузнице с подружками. Хихикают, посмеиваются. А Иван так и прожигает её взглядом. И взгляд у него горячее, чем металл, что он обрабатывает.
Жарко стало Евгеньке. Расстегнула ворот. Поднялась, спустилась вниз. Подбросила в печку дрова. Топила умеренно. Не сказать, что было холодно в доме, но и не жарко. Не хотелось как при отце надеть на себя всю одежду.
Мария обитала в гостевой комнате на первом этаже. Где родила, там и осталась.
Старший сын Марии Пётр спал в комнате с матерью на отдельной кровати.
Подойдя к комнате мачехи, Евгенька услышала, как Мария поёт.
— Ночкааа тёёёёмнаяя,
Я спокооойнаяя!
С божьей помомощьююю
Я накоооормленааа!
С Божьей помощьююююю
Я жиииивууууу!
Это «живууууууу» Мария тянула очень долго.
Евгенька хотела было постучаться, но боялась, что разбудит Петеньку. Открыла тихонько дверь и обомлела. В комнате тускло горела лампа, а Мария стояла у окна и тянула свою песню.
Калмычка увидела Евгеньку, замолчала, присела на корточки, а потом на четвереньках поползла к кровати.
Евгения даже не знала, что сказать. Она была в таком недоумении, что даже не сразу поняла, что Мария её обманывала всё это время. Закрыв дверь, дочь Полянского пошла в свою комнату. Прижалась к Николаю и уснула. Как ни странно, но ребёнок не проснулся рано. В комнате было уже очень светло.
Петенька настойчиво стучал в комнату. Никогда без разрешения не входил.
— Ну чего тебе? — спросила Евгенька ласково.
— Маменька ждёт, не могёт уже терпеть.
Евгенька махнула рукой и сказала грубо:
— Подождёт, не переломится.
— Худо ей, — всхлипнул Петенька. — Горячая она вся. Тебя требует и Коленьку.
Несмотря на свой ранний возраст, Петенька говорил очень хорошо. Уже в год он говорил так, будто какой-то взрослый рядом, а не ребёнок вовсе.
Пётр Николаевич гордился сыном. И чтению его пытался учить, и письму. Какие-то знания остались у Пети. Иногда на земле палочкой выводил буквы. А карандаш и бумагу Евгенька не давала ему. Поначалу обижался Петя, а потом просить перестал. Видел, понимал, как не сладко им живётся. А бумагу в случае чего можно было и продать.
Николай проснулся ближе к обеду. Когда Евгенька принесла его в комнату к Марии, та вся горела.
Смотрела на падчерицу выпученными глазами.
— Вставай, — скомандовала Евгенька. — Хватит за нос меня водить. Я её и купала, и кормила, и детей подносила. Тьфу…
Поднесла Николая к материнской груди. Тот присосался. И вдруг Евгенька схватила ребёнка на руки и отошла в сторону.
— Хочешь кормить, — сказала она, — забери его у меня.
Лицо Марии было красным.
— Да я неожиданно… — прошептала она. — Первый раз так получилось. А теперь не могу! Ради Бога, дай мне сына. Грудь налилась, худо мне, Женька.
Но Евгения не унималась. Сделала назад ещё несколько шагов.
— Давай, давай, поднимайся. Один раз вышло, значит можешь и ещё.
Мария ёрзала на кровати. Кое-как поднялась. Шаталась как берёзка при сильном ветре.
Сделала два шага и упала.
Голодный Николай разрывался на руках у сестры.
— Ты смотри, актриса какая! — взвизгнула Евгенька. — Я тут за вами как служанка. И готовила, и убирала, и воду носила. А ты отлёживала тощие бока.
Мария не реагировала.
Николай ненадолго притих. Уснул то ли от бессилия, то ли кричать устал. Евгенька присела рядом с Марией. Та, казалось, совсем не дышит.
Положив Николая в люльку, с трудом оттащила Марию на кровать. Благо калмычка недалеко ушла. Мария была лёгкой, словно пёрышко. Её нижняя губа чуть подрагивала. Лицо из красного превратилось в белое. Глаза были закрыты так плотно, словно зажмурены.
— Да корми, корми, — испуганно прошептала Евгенька. Вытащила из люльки ребенка, поднесла его к груди. Тот, почуяв запах молока, присосался. Маленькие капельки пота скопились над его верхней губой.
А Мария так и была без сознания.
Продолжение тут
Все мои рассказы по главам в путеводителе
