Любите ли вы мои шрамы, как люблю их я?
Ну или хотя бы свои... А стоит. Стоит их полюбить.
Тело - самое первое, что у нас есть. Кожа - самая родная наша одежда. По шрамам, родинкам, татуировкам, пирсингу и другим следам на наших телах нас запоминают любимые, а родные опознают в морге. Ну, последнее необязательно. Хотя меня вот есть, по чему опознать, и я рада, что все мои примечательные точки известны моим близким. Это избавит их от мучительных мыслей, что похоронили кого-то "не того".
Каждый мой шрам - это история любви. Причем некоторые стали ими стихийно. Например, однажды я разнимала двух дерущихся котов: рыжего и черного. Рыжий был моим невероятным любимчиком. И вот он в запале раскроил мне правую руку от запястья и до локтя в нескольких местах. Меня отвезли в "травму", наложили повязку, чем-то смазали. Помню, я тогда работала на съемках и какое-то время не могла взять в руки фотокамеру. Спустя пару лет мой рыжий умер. Я очень переживала. С тех пор прошло более 10 лет, и когда я скучаю по той своей жизни конца нулевых - с фотостудиями, внезапными поездками в Питер, с самыми лучшими друзьями и вкусными коктейлями - я внимательно разглядываю свои шрамы, глажу их и вспоминаю светлые моменты того прекрасного времени. Боль переросла в опыт, ставший светлым.
Боль - это вообще очень интересный опыт, с культурологической точки зрения. Боль может оставлять или не оставлять видимые следы, но она навсегда отпечатывается в сердце. Больное тело или тело, испытывающее боль, может вызывать страх, брезгливость или, наоборот, может служить объектом сексуализированных фантазий.
Самый яркий пример - фетишизация чахоточного тела в культуре 19 век. Туберкулез тогда называли чахоткой и считали весьма аристократичной болезнью. Из-за постоянно повышенной температуры глаза чахоточной девы приобретали блеск, а кожа - специфический румянец. И вот уже в литературных произведениях появляются Маргарита Готье и Катерина Ивановна Мармеладова, чей опыт страдания чахоткой служит не меньшим доказательством ее благородства, чем грамота о танце с шалью при выпуске из пансиона.
Интерес к телу, испытывающему боль, не угасает и в наши дни. Тема активно эксплуатируется кинематографом. Только причины болезни и "модные" диагнозы несколько изменились. Однако, в данном случае боль - это то, что необходимо победить. Современная медицина работает на победу над болью. Боль, которую нельзя проконтролировать, и которая может настичь каждого из нас - считается однозначным злом.
Другая боль - это та, на которую идут сознательно.
Татуировки, шрамирование, пирсинг - практики, оставляющие видимые следы на коже. По мнению экспертов (ист.: https://lifehacker.ru/bolno-li-delat-tatu/), человек набивает татуировку в определенный момент жизни, когда хочет изменить что-то в себе или отметить уже свершившиеся изменения. В этом смысле практики модификации смыкаются с практиками психоанализа. Боль и семантика рисунка как бы ставят точку на временной шкале, отмечая момент получения этой отметины.
Такие следы, нанесенные преднамеренно, модифицируют тело. Фактически, именно шрамы и татуировки притягивают к себе взгляд и тем самым формируют зону повышенного внимания. Носитель модификации сам указывает зрителю, куда смотреть, формируя тем самым направление взгляда Другого.
Интересно, что наши шрамы - полученные стихийно или намеренно - стареют вместе с нами. Они вообще живут своей жизнью. Мои шрамы, к примеру, меняются с годами, и я всегда предвкушаю перспективу летнего загара как раз потому, что на загорелом фоне они проступают ярче.