Мои родители не были женаты. Они были вместе какое-то время — какое, я так точно и не смогла выяснить. Но не больше трех лет после моего рождения.
А когда мне было год и два месяца, отдали меня на воспитание бабушке. Она меня и растила до 8 лет.
Родители приезжали по выходным — по очереди. Папу я помню хорошо, он был бородатый, в модных джинсах, умел стоять на руках и показывал фокусы.
Мама — это отдельная история.
С мамой у меня отношения очень напряженные, а с папой я считала что нормальные. Мы перезваниваемся и иногда видимся. Папа лайкает мои посты в фейсбуке и фоточки в инстаграме (он пожилой, но продвинутый). Папа приходит ко мне на день рожденья и имеет успех. Все в восторге от папы — он очень компанейский, рассказывает анекдоты и истории про нашего великого деда. Всегда одни и те же, правда, этого все равно никто не помнит.
Но полтора года назад все изменилось.
Мы ходили в театр — играл мой сын Г., папин внук. Я иногда вожу папу в театр.
И по дороге домой я спросила — слушай, папа, я вот помню про детство, как ты купил 4 лишних билета в цирк и мы сидели в первом ряду, а про школьные годы у меня с тобой никаких воспоминаний нет, мы что, не общались?
Не общались, подтвердил папа.
А как же так вышло?
А там мама твоя замок в двери поменяла, ну и я решил прекратить с ней общение.
А как же я?
Ну и с тобой как-то прекратилось.
Не помню уж, как я доехала до дому — рулить мне было сложновато.
Мне и сейчас сложновато об этом писать без нагнетания.
Потому — сухие факты.
Когда я родилась, папа получил комнату в огромной коммуналке (как ее ему дали — отдельная история из советского бредового быта, которую папа мне с удовольствием в очередной раз рассказал. Вместо хоть какой-нибудь истории о моем детстве). Коммуналка была огромной, на 30 человек, а комната — маленькой, длинной и узкой, как трамвай.
Мы жили там с мамой, а прописан был папа, и поэтому он видимо считал комнату своей. И считал, что может приходить когда хочет (не помню чтобы приходил, но мама что-то такое рассказывала, наверное, когда я еще жила с бабушкой). И в какой-то момент решил, что мама поменяла замок (я ничего не меняла, пискнула мама, когда я ей пересказывала тот разговор).
И ПРЕКРАТИЛ ОБЩЕНИЕ.
Я просто пыталась прикинуть, как это было. У папы есть старший сын и еще две младшие дочки.
Когда я училась в школе, старший уже вырос, а младшие еще не родились.
Я была единственным ребенком, который на тот момент нуждался в папином внимании.
И вот ты такой просыпаешься в выходной. Мм, чем бы заняться? Масса дел! Баня (папа большой банщик, даже в городе был знаменит своим мастерством). Выставки, концерты, друзья, женщины — куча всего!
Что у тебя есть ребенок, который вскрывается в чудовищной коммуналке с мамой, у которой с каждым днем едет крыша — ты просто не вспоминаешь. Никаких дней рождений бабки с дедом (своего знаменитого деда я видела раз 5 от силы. Он был академик, они с бабушкой иногда привозили мне из заграничных поездок одежду — до нее надо было расти года три. Думаю, они просто не знали, сколько мне лет). Никаких поездок в другие города или хотя бы за город. Никакого кино и что там еще бывает.
Папа не советовал мне книжек, не учил меня плавать, не дарил велосипед или что там еще делают отцы.
В этом вся и проблема — я не знаю, что делают отцы. Говорят дочкам, что они самые красивые и любимые? Учат преодолевать трудности и стоять за себя? Требуют, чтобы ты была лучшей? Я была лучшей, никто правда не требовал.
Я даже не помню, чтобы он мне звонил.
(Зато папа платил алименты, тут всё чисто).
И тут мы переходим к части второй — материальной.
У папы много имущества, и я рассчитывала получить наследство. У меня единственной из всех его детей есть свои дети — два сына. Один носит нашу громкую фамилию — мою, папину, дедовскую.
В общем-то, у меня у единственной из его детей что-то в жизни получилось.
(Я даже злорадно думаю, что так вышло именно благодаря тому, что мы не общались, а не вопреки).
Спустя время после того разговора по пути из театра я решила с папой поговорить о наследстве. Я ходила консультироваться к юристу, выясняла, имею ли право на что-то претендовать, и думала, как построить разговор. Собирала мужество, прикидывала так и этак.
Папина жена очень прижимистая дама, и по-хорошему ничего мне не светило. Да и по-плохому.
Но я хотела попробовать. Услышать это от него.
Я хотела предложить папе загладить нанесенный мне урон. Написав дарственную на внуков — на одну из нескольких их квартир. Однушку на окраине, которая пришла как раз от дедовской родни.
Даже в беглом пересказе это звучит глупо.
О чем я думала? Не знаю. Думала, я хотела заставить его заплатить. Или вообще — хоть как-то обратить на меня внимание.
По большому счету всё, что я могла — это пригрозить, что я прекращу с ним общение. И внуки тоже.
Потому что это единственное, чему он меня научил.
Папа прекратил общение со своей сестрой при дележе родительского наследства. Это было уже почти 30 лет назад, я несколько раз пыталась их помирить, но ничего не вышло.
А потом — со старшим сыном, они поругались в фейсбуке.
Сын переехал жить за границу, а папа даже не был в курсе.
Папа действительно хорош в этом - прекращать общение.
Вчера папа позвонил и спросил, все ли в порядке — я не поздравила его с новым годом (кинула просто сообщение в общий чат). И рассказал, что они купили дом побольше рядом со старой дачей. Небольшой коттедж с удобствами и участком 12 соток. Отличное приобретение. Для этого пришлось продать одну из квартир — самую маленькую, как раз ту, которую я хотела попросить подарить внукам.
Я поняла, что наследства не будет. Даже к трудному разговору готовиться не пришлось — все решилось само. Поняла, что больше к этой теме я возвращаться не буду.
И стала прощаться.
Папа стал говорить, что хорошо бы мне помнить то хорошее, что они с женой для меня сделали.
А ему напомнила тот разговор в машине и сказала, что в общем-то так и не сумела его пережить.
Нажав отбой, я почувствовала себя совсем маленькой и отчаянно не нужной совсем никому.
Заплакать не получилось, я решила лечь спать.
Среди ночи проснулась — меня обступили люди, когда-либо причинившие мне зло. Я вспоминала всё в красках.
Я представляла маленькую девочку, которой была когда-то, и говорила ей, что у нас все будет хорошо. Это не очень-то помогало.
Но сегодня сиротство начало понемногу отступать.
Я почувствовала себя оторвавшимся тромбом — страх пополам со свободой.
Я поняла, что все это время ждала какого-то спасения. Все это время была той девочкой, которая отчаянно нуждается в помощи и защите. И старалась показать, что я в них нуждаюсь — довольно сложными способами, но они здорово меня подкашивали и ограничивали.
А теперь, когда помощи ждать неоткуда, я могу попробовать опираться на себя и свои ресурсы — а они есть, и будет здорово, если получится их оценивать трезво (обычно я их преуменьшаю, а заодно — свои заслуги и способности).
Это вовсе не значит, что у меня быстро получится перестроиться, что я в одночасье перестану себя жалеть и забуду все детские обиды.
Но я знаю, куда хочу попасть. И попробую это сделать.
