На одном из сайтов был размещён текст, в котором излагались некоторые принципы зонирования в США.
Коротко: в США допустимо, чтобы тот или иной муниципалитет либо та или иная даже корпорация собственников устанавливала бы особенные правила, которые ограничивали бы использование земельных участков по родовому признаку или даже вообще прямо предписывали такое использование. Например: можно установить, скажем, правило, согласно которому на таких-то участках не может располагаться животноводческое предприятие или на таких-то участках могут быть только жилые постройки, но не постройки производственного назначения. В качестве обоснования такого вот ограничения приводятся и примеры, когда постройка того или иного здания, например, полностью нарушала инсоляцию зданий, стоявших рядом с ними.
Я знаю достаточное количество сторонников такого ограничения прав, а потому мне лично весьма и весьма хочется, чтобы эти сторонники ограничения, в сущности, понимали бы за что они, собственно, выступают.
Оговорюсь сразу: моё понимание собственности — классично и характерно именно для самой развитой правовой системы мира — права германо-романской правовой семьи, а не для англо-американского права, находящегося, к сожалению, по своей структуре ещё в раннем Средневековье.
Право собственности для меня лично и для любой юрисдикции германо-романской правовой семьи это триада правомочий: владения, пользования и распоряжения. Основания такой триадности раскрыты в серьёзном философско-правовом гегелевском труде под длиннющем названии на немецком: Grundlinien der Philosophie des Rechts oder Naturrecht und Staatswissenschaft im Grundrisse. Почему и как образуются такие правомочия, а также почему их именно три я обсуждать сейчас не буду. Это — отдельный разговор. Заметим, что англо-американское право никакого систематического определения собственности не знает вообще. Если подходить строго, то даже соответствующего строгого термина, соответствующего понятию «собственность» в английском языке просто нет.
(Это не свидетельство неразвитости языка, а, скорее, свидетельство невидения самого денотата, который должен был бы носить соответствующее имя. Так было, например, со словом «нравственность» в украинском языке до 1993 года. В последнем случае денотат был виден, но необходимости в его именовании на украинском языке просто не было. Между прочим, до сих пор термин, изобретённый философами Украины в 1993 году — моральнiснiсть, — в реальности тоже по чужим калькам: от английского morality, — в законодательстве Украины не прижился и в законодательных текстах оной по-прежнему существует терминологическая путаница между «моральностью» и «нравственностью»)
Заметим, что с точки зрения классической и строгой правовой философии любое ограничение права возможно только как частичное и только как временное. Будем строгими: я говорю сейчас не об осуществлении права, а именно об ограничении его как такового. Правомочие владения, например, может быть ограничено на определённое время при обеспечительных мерах суда в случае, когда такие меры связаны с передачей вещи на хранение иному лицу, несобственнику — в этом случае временно ограничивается правомочие собственника владеть вещью. Может быть запрещено и распоряжение на тех же основаниях. Кроме того, временным образом могут быть те или иные правомочия переданы и на основании договора. Однако тотального отчуждения правомочий не допускается, так как в этом случае речь должна идти именно о переходе права собственности в полном объёме, то есть именно всей триады правомочий.
С другой стороны, кроме права как такового существует ещё и осуществление этого права. Если само право есть потенция воли субъекта, то осуществление права есть актуализация такой воли. В этом смысле в советское время ходил следующий анекдот, который анекдотичным может показаться лишь людям, которые не видят различия между правом и его осуществлением: «— Скажите, а вот имею ли я право? — Имеете. — Но тогда я могу… — А вот мочь-то — не можете! ». Понятно, что тотальный запрет осуществления права есть ни что иное как принципиальная невозможность актуализации некоторой потенции, а следовательно, и отрицание такой потенции вообще, и следовательно же — отрицание права как такового.
Так вот, в классическом романо-германском понимании право или существует или не существует, а ограничение на его осуществление может вводиться только и исключительно тогда, когда такое осуществление нарушает иное право или право иного субъекта. Именно на этом строится система ограничений, связанная, например, с тем, что собственник недвижимого имущества имеет право потребовать от другого собственника такого имущества прекратить любые действия, которые нарушают право первого собственника или угрожают его правам или свободам. Иными словами, с точки зрения романо-германского представления право ограничено быть не может и ровно из этого тезиса вытекает тезис о ситуативном ограничении осуществлении такого права. Осуществлении права! но не о самом праве.
Это означает, что системные ограничения могут вводиться не на само право, а лишь на осуществление такового и конкретная актуализация такого ограничения может быть обоснована только и исключительно конкретным нарушением или угрозой нарушения конкретного права конкретного субъекта в конкретной ситуации. Следовательно, вопрос ограничения осуществления права собственности предполагается вопросом не общего запрета в законодательстве или нормативном акте, а лишь вопросом применения соответствующей конкретной нормы, охраняющей те или иные права. А вопрос применения нормы есть вопрос не законодателя, а исключительно суда. Неважно какого суда: государственного ли, третейского!.
Есть другая позиция, характерная как раз для государств, в которых нет системного подхода к системе права вообще и права собственности — в частности. В таких государствах считается допустимым ограничивать родовым образом и тотально, без ограничения по времени, само право, а вот в этом случае осуществление этого права практически не ограничивается.
В реальности подходы, которые я описал выше, в их чистом виде не соблюдаются, насколько позволяют мне знания полагать, ни в одном из реальных законодательств. Но мало ли чего не придерживаются законодатели честно и последовательно! Деятельность законодателя в конце-то концов никак не есть критерий истинности представлений о правовой объективности. В противном случае таковая объективность перестала бы быть объективностью вообще.
Итак, мы видим два похода. В одном случае право — абсолютно, а ограничивается его осуществление. В другом случае само право является не абсолютным, а осуществление его как раз не ограничено ничем. При этом можно подумать, что результат того и другого всё равно одинаков.
Попытаюсь объяснить, почему именно это не так, хотя бы в большинстве случаев результаты и были схожими.
В данном случае схожесть результатов лишь материальная, физическая. И в том и в другом случае, например, будет невозможным построить дурно пахнущий свинарник рядом с жилыми кварталами. Но вот на этом всякая схожесть и заканчивается. И начинаются существенные различия.
Пока посмотрим, что будет при системе романо-германского права и его ограничениях именно на осуществление.
Пусть действительно существует жилой квартал и пусть некто рядом решил учредить свинарник или курятник. Имеет ли право этот некто такой свинарник учредить, если он является собственником того участка, на котором он желает разместить свинарник? «Да, несомненно! » — говорит нам право. Однако жители соседних домов вовсе не желают наслаждаться запахами свинарника, а потому они возражают против того, чтобы там был возведён именно свинарник. Для романо-германского представления о праве собственности речь идёт о том, что собственник такого вот участка вознамерился использовать этот участок так, что, как считают жители других участков, будет нарушено их право на нормальное использование уже своих участков и их личные права. В этом случае они вправе доказывать, что именно такой вот свинарник, который задумал сделать их сосед, угрожает их правам или нарушает их права. С другой стороны этот сосед также может пытаться доказывать, что осуществление им его права возвести свинарник никак правам других людей не угрожает, например, потому что конструкция возводимого им свинарника абсолютно герметична и не может приводить к вредным или неприятным воздействиям на соседей. Если он и в самом деле докажет, что его свиньи не пахнут для жителей района, то жители проиграют соответствующий иск в суде, и свинарник будет-таки возведён и будет функционировать именно пока и поскольку он никак не нарушает права и свободы других субъектов и никак не угрожает нарушением таковых.
Теперь давайте представим себе ситуацию второго взгляда. Там, где есть представление о зонировании земельного участка и имеется прямой положительный запрет на возведение на конкретных участках именно животноводческих производств как таковых. То есть право собственника именно ограничено как таковое, а не в его осуществлении. Заметим, что все резоны, по которым такое ограничение произошло, судом уже рассматриваться не могут, так как этот вопрос оказывается вообще не для суда, — что, кстати, и происходит весьма часто в англо-американской правовой системе, где законодательство просто изобилует ситуативными регуляциями: о ситуациях. в которой был принят тот или иной акт давно уже и позабыли, а вот запреты остаются; и рассуждать о разумности таких запретов вне законодательных собраний считается вообще дурным тоном, ибо Law is law. Суд лишь в этой ситуации будет проверять наличие или отсутствие права у субъекта строить свинарник как таковой на конкретном участке, а не воздействие конкретного осуществления этим субъектом имеющегося у него права на права и свободы других субъектов. В этом случае герметичная конструкция свинарника вообще никакого значения не имеет, даже если она и действительно обеспечивает необходимую изоляцию. Почему? А ровно по той самой причине, что самого права возвести свинарник как таковой у «собственника» участка вообще нет. И тогда уже не важно как он осуществляет то право, которого у него нет: его поведение в любом случае признаётся противоправным.
Мало того, оба эти взгляда на вещи существенно различаются и в самой идее права.
В первом случае право выступает как чистая идея, которая не требует сама по себе даже и положительного закона. Положительный закон в этом случае влечёт только ограничение права, причём только и исключительно в осуществлении такого права, а не самого его как всеобщего и вытекающего из порядка вещей, права как объективности.
Во втором случае право считается чем-то, что можно по произволу законодателя или иного нормотворца изменять и конфигурировать, а, если подходить последовательно, то именно порождать положительными актами. В этом случае наличие права обусловлено не порядком вещей, не природой, а исключительно субъективными действиями нормотворца. Правда, при этом считается, что в осуществлении такого вот «рукосотворённого» права человек остаётся свободен.
Если в первом случае из того тезиса, что свобода моих рук заканчивается там, где начинается лицо другого, следует то, что надо конкретно определять всякий раз — где именно это самое лицо находится,
то во втором случае считается допустимым сразу указать зоны, в которых вообще нет свободы моих рук только оттого, что там может находиться лицо другого. Причём если это самое «лицо другого» случайно выйдет из такой защищённой зоны, то оно вполне «непротивоправно» может подвергнуться весьма ощутимому и существенному насилию. Вплоть до уничтожения.
Вот, собственно, и всё, что я хочу сказать по поводу принципа зонирования земли, то есть введения тотального ограничения на право собственности.
Другой вопрос: а считаю ли я вообще допустимым право собственности на земельные участки? Но это именно иной вопрос, разрешение которого всегда будет зависеть именно от того, что мы, в сущности-то, понимаем под правом собственности и что понимаем под его осуществлением. Лично я придерживаюсь, повторюсь, именно первой, классической, романо-германской концепции права как наиболее логичной и стройной. Однако я готов выслушивать и противоположную точку зрения и разбирать её аргументы. Но только в одном случае: если это аргументы или ad rem или veritatem. Рассматривать иные аргументы не имею никакого желания.