Контакт с Иваном был для меня очень непрост.
Большинство сказанных мною вещей вызывали у него недоверие, которое временами переходило в открытое отвержение и обесценивание. Порой Иван смотрел на меня скептически, почти снисходительно. Иногда в его голосе я отчетливо слышала ноты сарказма. Эта часть нашего контакта была мне крайне неприятна и вызывала чувство здорового протеста.
Если бы я дала волю своим чувствам, я бы просто однажды выставила его за дверь, и сделала бы это с огромным удовольствием! Я совсем не склонна к мазохизму, просто, с моей точки зрения, быть доктором — это прежде всего быть Взрослым. Это значит владеть своими эмоциями и выражать их осознанно, не повреждая тех, кто пришел к тебе за помощью. Для себя я решила: пациенты не должны быть всегда приятными, особенно, если они приходят к психотерапевту. Это и есть одна из важнейших профессиональных задач: через понимание дать человеку возможность понять и принять себя. Разорвать контакт никогда не поздно.
Попробую использовать один шанс из ста, добраться до его подлинных переживаний. Хоть и очень бережно, но каждый раз я стала открыто говорить Ивану о том, что мне было неприятно. Я решила, что это станет частью моей тактики: раз уж у моего пациента такая беда с пониманием и выражением своих чувств, то я могу стать человеком, который покажет ему, как эти свои чувства можно выражать.
Иван поражал меня тем, что с самым едким сарказмом он относился и к самому себе — к своим телесным ощущениям, к своим переживаниям. Он совершенно не хотел воспринимать всерьез потребности своего тела, свою усталость. Откуда такая черствость по отношению к себе? Терапевтическое мышление уводило меня в сторону прошлого. Мне важно было узнать, какими были взаимоотношения Ивана с родителями. Зачастую именно отношение матери к ребенку становится основой отношения взрослого человека к самому себе.
Испытывала ли мать Ивана нежность, желание прижать и пожалеть сына, когда он плакал? Или испытывала раздражение, сожаление о том, что приходится отрываться от дел, нарушать планы? Хватало ли у нее времени и сил быть чуткой к сыну? Получалось ли у нее понять, почему он беспокоится? Пока я ничего об этом не знала. Но я видела факт: взрослый мужчина, образованный, начитанный, логичный, но при этом не замечающий своей неадекватной жестокости по отношению к самому себе. В его личности произошел серьезный перекос. При очень высоком интеллектуальном коэффициенте показатель эмоционального стремился к нулю.
Будучи философом по образованию, Иван интересовался устройством системы мироздания. Его глубоко занимали законы развития экономики, экосистемы, социума. Он стремился усмотреть системность и причинно-следственную связь явлений. Но он совершенно игнорировал целостность системы под названием «Иван».
Свою собственную жизнь он воспринимал фрагментарно. Это отнюдь не было результатом какого-то дефекта мышления или недостатком образованности. Он неосознанно разрывал связи между эмоциями, чувствами и состоянием тела. Несмотря на внешнюю апатию, подавленность и слабость, я ощущала, с какой неистовой силой внутри он нападает на себя и с таким же упорством противостоит этому. Он уже еле дышал, но продолжал делать огромный объем работы, не давая себе ни малейшего послабления.
К сожалению, мой клиент, как и многие другие сильные и неординарные люди, не мог применить свои знания, чтобы сделать свою жизнь счастливой. Напротив, он в полную силу использовал свой интеллект, изощренно защищаясь от признания факта самоповреждения.
Сталкиваясь в своей практике с такой ситуацией в очередной раз, я испытывала сильную печаль и сожаление — вновь находила подтверждение мысль: сами по себе сила интеллекта, память и объем знаний не определяют человеческую жизнь. Вспомнились слова Э. Фромма: «Информация может превратиться в такое же препятствие для мышления, как и ее отсутствие».
Важно, насколько человек открыт к познанию. Важно то, для чего он стремится знать. Потому что в знаниях не будет никакой пользы, если, поглощая книгу за книгой, человек продолжит использовать информацию только для построения все более крепких доказательств необходимости своих же внутренних ограничений.
В нашем общении Иван изощренно сопротивлялся поиску истинных причин своего страдания. Сам того не осознавая, он настаивал на своем страдании, защищал его. Его решение прийти за глубинной психотерапией прорвалось откуда-то из недр его интуиции. И оно было верным.
Использован фрагмент книги врача-психотерапевта, к. м. н. Ольги Лукиной «Бизнес и/или свобода».
