Рассказы | Роман Некрасов

Утро было обычным. Серый свет за окном, горьковатый запах кофе, привычный щелчок мышкой — открыть браузер, войти в банк, оплатить счет за новую партию шерсти для ее студии вязаных изделий. Это был ее островок в общем бизнесе — небольшой, но стабильный источник дохода и кусочек души. Она уже мысленно составляла список, какие цвета закупить, когда пальцы привычно ввели пароль. На экране загрузился интерфейс. Александра прищурилась, пододвинула чашку, сделала глоток. И… не поняла. Сумма на основном расчетном счете была не просто маленькой...

Грязь на кухне была последней каплей. Но не для него. Для нее. Липкие разводы на столе, крошки, прилипшие к ладоням, жирная сковорода в раковине — весь этот вечерний хаос кричал, визжал, требовал немедленного внимания. А в гостиной, за тонкой стенкой, доносился ровный гул телевизора и изредка — короткий, довольный смех Сергея. Муж. Отец ребенка. Хозяин этого мирного вечера. Ирина вытерла лоб тыльной стороной ладони. Целый день с пятилетним Степой — это как пробежать марафон с препятствиями, где каждое препятствие задает один и тот же вопрос: «Мама, а почему?»...

— Ты должна бросить все и переехать к маме на месяц, — сказал Гена, не поднимая глаз от экрана телефона. Так, будто сообщал о пробке на Садовом кольце или о том, что кончилось молоко. Оксана замерла с картой памяти в руке. Вечерний свет мягко стелился по кухне, ложась на ее ноутбук, на чашку с остывшим чаем. Она только что вернулась со съемки — свадьба, шесть часов на ногах, улыбка до боли в скулах. Единственная мысль была — горячий душ, тишина и эти кадры, такие живые, такие эмоциональные. Ее мир...

Он привел ее в их дом. В тот самый, где они вдвоем замешивали первый в жизни ремонтный раствор, и штукатурка засохла комьями у них в волосах. Где на дверном косяке в прихожей синими чернилами отмечен рост их семилетней дочки — Маши, которая сейчас гостит у бабушки. Где пахло кофе, ее духами «Angel» и их общим сном. Лена сидела в гостиной, укутавшись в потертый плед, и пыталась читать. Но мысли были далеко — где-то между списком продуктов на завтра и тревогой, которая все чаще пролегала между ней и Олегом...

Кухня замерла в тяжелом, густом молчании. Воздух был спертым и влажным от пара над остывавшей картошкой в раковине. Тарелки, жирные от котлетного сока, стояли нетронутые — никто не решался первым нарушить этот хрупкий, колкий порядок безмолвия. Максим сидел напротив, его пальцы медленно, с нажимом, водили по клеенке, собирая хлебные крошки в аккуратную белесую кучку. Раз — два — три. Монотонно. Как будто от этого жеста зависело что-то важное. Анна стояла у раковины, спиной к нему, и смотрела в черное окно...

— Это квартира моего сына, а ты здесь никто! — свекровь, не снимая каблуков, прошлась по только что вымытому Ксенией полу, тыча пальцем в стены. Каблуки оставляли на влажном паркете темные, уродливые следы. Ксения замерла с тряпкой в руке, наблюдая, как аккуратные полосы, оставленные шваброй, превращаются в грязную кашу. В горле встал ком. Не от обиды. От бешенства. Того тихого, холодного, что сжимает виски и заставляет сердце биться медленно и гулко. Валентина Ивановна стояла посреди гостиной, осматриваясь с видом ревизора, заставшего врасплох...

— Девочка должна быть нормальной! — свекровь замахнулась на внучку с ножницами. Блестящие лезвия щелкнули в сантиметре от пряди Алисиных волос, пахнущих клубничным шампунем. Вероника замерла в дверном проеме, держа в руках поднос. Чашки жалобно звякнули. Еще пять секунд назад из гостиной доносился счастливый смех: Алиса показывала бабушке новую куклу. Татьяна Викторовна снисходительно улыбалась. Мир. Семейная идиллия, которую Вероника сама старательно выстраивала все эти годы. А теперь — это. Ножницы...

Ольга помешивала деревянной ложкой грибной суп, когда в кухню вошел Михаил. От супа поднимался густой пар, неся аромат лука, сливок и лесных грибов — запах двадцатого декабря, предвкушения праздника, которое он всегда чувствовал. Михаил стоял в дверях, еще в пальто, с белым конвертом-пакетом из дорогого бутика. Вернулся с работы, принес «то самое платье». Его взгляд искал ее реакции — ожидание благодарности, восхищения, ее суетливых движений. Как было всегда. — Оль, ты только посмотри, какое качество, — он положил пакет на стул, потирая замерзшие руки...

Тишину воскресного утра разорвал звонок в дверь. Резкий, настойчивый, не терпящий возражений. Именно так могла звонить только одна женщина на свете. Алина вздрогнула, не допив глоток кофе. Солнечный зайчик, лениво ползущий по столу, сжался и замер. В квартире пахло свежей выпечкой и покоем. Этому утру не хватало только одного — чтобы оно никогда не кончалось. — Кому бы это? — пробормотал Юра, не отрываясь от экрана телефона. Он вообще редко отрывался от экрана, особенно когда чувствовал приближение матери...

Он стоял под ее дверью, мокрый от дождя. Как будто сошел с экрана старого, порядком надоевшего романтического фильма. Только в его глазах не было ни намека на любовь — только загнанная, лихорадочная паника. Света замерла с ключом в руке. Внутри, где-то в солнечном сплетении, что-то сжалось в холодный, тугой узел. Это не был страх. Скорее… раздражение. Как порыв ветра, занесший в чистую комнату прошлогодний мусор. — Свет… — его голос сорвался на шепот. — Пусти. Ради бога. Она молча отступила, пропуская его в прихожую...

Они купили то шампанское в «Перекрестке» у дома. Дешевое, полуигристое, зато единственное с зелено-золотой этикеткой, похожей на праздник. Юля тогда сняла капроновые колготки, распустила волосы и села на запыленный пол в пустой гостиной. Коля аккуратно, ладонью, вытер горлышко. Пробка вылетела с жалким хлопком, ударилась о потолок с голыми проводами и закатилась куда-то за единственный подоконник. — За наше гнездо! — Коля чокнулся с ней своим пластиковым стаканчиком. Пена брызнула ей на запястье...