Острые моральные выборы

— Уходи тихо или останься ради детей, — подумала Света, глядя на свое отражение в мутном кухонном окне. Цена... Цена за это решение уже начала капать, как из пробитой трубы. Медленно, но неотвратимо заливая все их семейное «счастье». Света вытерла руки о фартук. Пальцы мелко дрожали. Она только что закончила мыть гору посуды после ужина. Андрей, как обычно, сидел в гостиной, а из детской доносился его вкрадчивый, почти медовый голос. Он читал сказку? Нет, Света знала — это были не сказки. Она приоткрыла дверь в детскую ровно настолько, чтобы видеть щелку света...

— Либо мать, либо жена, — Вадим бросил ключи от машины на мраморную столешницу. Звук вышел сухим и окончательным, как выстрел в затылок. — Я не собираюсь превращать свой дом в филиал хосписа, Вера. Выбирай. Сейчас. Вера замерла с половником в руке. В соседней комнате послышался глухой стук — это мама, Анна Павловна, снова пыталась встать с кровати без помощи. Мама угасала тихо, как старая свеча, иногда забывая имена, но все еще узнавая родные глаза дочери. — Вадик, но ей некуда идти... — голос Веры дрогнул, предательски сорвался на шепот...

— Не смей рассказывать правду — сказал отец, и голос его был не криком, а тем тихим стальным скрежетом, который Маша помнила с детства. Тихий и страшный. Она стояла посреди кухни, где пахло вчерашним борщом и свежим кофе, и не могла сдвинуться. Руки дрожали так, что чашка с остывшим чаем казалась неподъемной. Все тело сразу же стало ватным, чужим. — Пап, это... — начала она, но он ее оборвал. — Это ради семьи. И точка. Он сидел за столом, директор крупной строительной компании, человек-гора, которого она всегда боялась и которым гордилась...

Наталья помнила эту фразу как отче наш — «На тебе держится весь дом», — и с этим ощущением жила последние десять лет. Дом-то он держался, да только в Наталье самой что-то уже начало трещать по швам. Отец, Иван Петрович, сидел в любимом кресле, смотрел новости о курсе доллара и кряхтел: мол, вот, молодежь нынче совсем бестолковая пошла, никто работать не хочет. А кто ему лекарства покупает, кто коммуналку оплачивает, кто этот старый дом на себе тащит, об этом он будто забывал. — Наташа, иди сюда, — позвал он голосом, требующим немедленного внимания...

Галина смотрела на Марию с брезгливостью, прямо как в детстве — так смотрят на кошку, которая сходила в туалет мимо лотка. Не зло, а просто… фу. — Знаешь, я тебе, конечно, денег подкину, — Галина отодвинула чашку, словно боялась, что Мария до нее дотронется. Они сидели на кухне — на идеальной, начищенной кухне, которую Галина выдраила после смерти матери. Это Галина въехала в однушку. Мария, как и всегда, осталась «на подхвате». — Мне эти твои деньги… — начала Мария, но Галина ее оборвала, даже не подняв голоса...

Она всегда была его надежным тылом — Ирина. Не просто жена, а стена, к которой Денис, ее Дениска, мог бы прислониться, если вдруг устанет. Ей всего двадцать девять, а выглядит на все сорок от этой нескончаемой усталости. Утром работа, вечером свекровь Елена Петровна, которая уже год «при смерти», но все еще способна звонить пять раз в день с требованием «привезти именно вот те, французские, таблетки». — Ты сильная, справишься, — заявил ей Денис утром, когда она спешила на работу. Он лежал под одеялом, красивый, беззаботный...