Дуня прожила в своём дому всю жизнь, замуж не вышла, таких в их селе было много, да разве только в этом селе?! В России, особенно в деревне, семьи всегда были большие, но войны окаянные на родимую сторонку сваливались, гибли мужики. И многие, даже очень красивые женщины, так и оставались незамужними.
Мама у Евдокии прожила девяносто с лишним лет. Всё время на ногах, только маленько и полежала перед смертью. Улыбаясь, говорила:
– Ой. Сроду не лежала. А теперь гляико, улеглась как царица. И чего лежу?
Улыбнётся маманя этим словесам, да сама же и ответит на вопрос жизни:
– Нет сил, вот и улеглась. Цаго же сделашь.
В Нижегородской, потом Горьковской, потом снова Нижегородской земле, старики на букву «ц», вместо буквы «ч» наворачивали, и на «о», вместо «а». Современные дети уже так не разговаривают, но помнят, как разговаривали их бабушки. Зацокала где-нибудь бабушка и человек по-доброму улыбнётся – живая речь! А мы, современные люди, порою будто и не живые вовсе – грустим часто, и слово какое поганое вызрело – «депрессия».
Уходят старики, а современные люди к современному тянутся. Но Дуня, торгуя на базаре корзинками, которые всю жизнь делала своими руками, цокала, и люди – улыбались…
Дуня ухаживала за больной матерью, покупала ей бананы, полюбились они мамочке. Бывало, скажет мама Татьяна Ивановна:
– Мяконьки оне, жевать не надо, зубов нет, вот и гоже, что такая еда есть.
Дуня благодарила Бога, что дал пожить маме столько лет, а так бы одной пришлось доживать. Каково это, доживать в одиночестве, она узнает потом.
Когда в их деревне тянули трубы водопровода, то многие провели себе холодную воду. А Дуня по-прежнему таскала воду из колодца. Земляки, мягко говоря, недоумевали, почему она так делает.
Совсем одинокая стала родная деревня. Много людей жило в ней, и всех видела, как наяву, Евдокия, а их уже давно и в живых нет. Встанет, подумает: вот ведь жизнь! Цаго такие мысли в голову лезут, целая напасть от них. А вроде не одна в деревне, по-прежнему с земляками родными. Вон Вовка бежит в рубашонке, мамка Мария только постирала рубашонку, ещё речной водой пахнет рубашка, а уже измарался, сорванец.
Говорит ему Дуня:
– Ух, мама ругать будет.
А вот уж все мальчишки и девчонки на реку бегут купаться, визгу-то, лето, трава, теплынь…
Очнётся Евдокия Андреевна – нет никого. Идёт поутру к колодцу, набирает воды, поздороваться не с кем, тишина. Всё нутро болит, желчный удалили давно, может, благодаря колодезной воде и жива! Старинное тут всё, и вода легендами обросла, говорят, что в старину люди за этой водой издалека приезжали. Серафим Саровский в нашу деревню Леметь приходил.
Звали родные сёстры с братом жить Евдокию в Сибирь – не поехала. Как поедешь, всю жизнь здесь прожила. Спасибо, конечно, что зовут, приятно одинокому человеку внимание.
Магазин в соседнем селе давно закрыли. Приносит специальный работник Дуне пенсию, а социальный работник хлеб с молоком, другие продукты. Идти в дом престарелых Дуня отказывается, не любит телевизор, и то, что показывают по нему. Как только её социальный работник не уговаривала – и тепло там, и накормят, но Евдокия Андреевна упрямилась.
Понять социального работника Наташу можно. Кто сейчас в заброшенной деревне дорогу чистит? Никто. Добираться до Дуни зимой тяжело, сугробы, а когда распутица, так и вовсе. С большим запасом везёт Наташа продуктов Дуне.
Двор у Дуни давно бы упал, держится на дровах. Много заготовила Дуня дров, стоят аккуратно сложенные, держат забор. Ведала Дуня, что другие одинокие старики в доме престарелых живут в тепле. Дуня же, просыпаясь рано утром, топила свою печь. А ещё племянница Лена и жена племянника Анатолия, Ира, привезли ей прибор, который дует тёплым воздухом, и его включает теперь Андреевна.
Наталья уж сколько раз злилась на упорную старуху, другие сдаются, едут в комфорт, а эта – нет. Ну что с ней делать?! Всё Богу молится. Даже холодильника у неё нет, лезет всё в свой подпол, разве кто сейчас так живёт как Дуня?! Настоящая Агафья Лыкова получается. Богу всё молится, этим и держится.
***
И вот теперь, когда самой Евдокии Андреевне было восемьдесят восемь, она перебралась переждать осень, зиму и весну к Прасковье. Доводилась она ей роднёй дальней. Её матери родной брат дядя Вася, у него дочки, так одна из них и родила Прасковью. Вот и родня получается.
До жуткой боли в душе жаль было покидать родной дом. А что делать? Сил уже нет себя обслуживать, дровами топить печку силы надо, а вот ушли куда-то силы, взяли и ушли! Почему так? Понимала, что стара стала, что всему свой предел, но всё равно недоумевала, словно дикарь.
Да и то сказать, она и жила в деревне именно как дикарь, её так и называли.
Боязно жить у людей, а что делать!.. Дуня всегда очень боялась этого, страшилась чужбины. Дома она сама себе хозяйка, чего хочу, то и делаю. Хочу утепляю дверь, хочу нет. Ягодок насобираю. Много домов брошенных, а ягодки, та же малина, смородина, растут, яблоки растут. Вареньице сделаю, гоже.
Дивилась Дуня, почему внуки не приезжают в брошенные дома бабушек? Яблок бы набрали, а то покупают в городах втридорога. Не приспособленные к жизни люди!
В деревне всего два дома жилых осталось, третий иногда оживает, когда Сашка приезжает. На летний сезон ещё один или два дома оживают, картошку люди садят.
И даже в такой скукотище кромешной Дуне жилось спокойно. Видя опустевшие дома, она, конечно, грустила, каждый брошенный дом ей известен. Кто из хозяев улегся на погосте, кто в район перебрался, кто в город.
Идёт деревенский житель Евдокия Андреевна по улице, несёт поклажу. Её называли старожилом деревни. А вот теперь она проживает в районном посёлке. При советской власти это был райцентр, теперь посёлок, мельчает Русь народом. В том смысле, что не восполняет себя детьми. Скажи современному человеку: родите с женою шесть детей. Кто согласится? Современным людям квартиры большие, дома, машины подавай, живут, как сами говорят, для себя.
Раньше и в голове такого не было – для себя жить. Для детей жили, за стариками ухаживали. У пожилого человека аппетит какой? Никудышный, а попросту говоря, нет его совсем, отсутствует, едрёна корень. Снова завтрак, и Прасковья ругаться станет, что не ем ничего. Дуня огоревает ложки три каши, сидит, думает. Не лезет каша. А ну как Прасковья обидится?! Ух. Запихивает силком в себя кашу, тяжело после этого, в пот бросает.
Прасковья с мужем Василием наблюдают: видят, тяжело человеку. И Прасковья скажет:
– Ну ладно, будит, будит тебе, Дуня. Не злись на меня, что кашу заставляю есть. Если не есть, то смерть, не живёт человек без еды. Нам самим, думашь, охота есть?! А вот заставляем себя. Если в больницу отвезут, дети переживать будут. А зачем детей тревожить? Иной раз, чтобы заставить себя поесть, и лапшу совсем неполезную «Ролтон» ешь, а после вроде есть аппетит. Врач говорит: следите за собой, обязательно, даже если неохота, заставляйте себя поесть хоть немножко. При нынешнем изобилии ешь, что хочешь. А мы – состарились. Обидно, что раньше ничего не было. Но зато ране продукты все были настоящие, вот мы и живы до сих пор потому. А нынешние молодые никого не хотят слушать. Приедут внучки, я им кашу, они не едят. А мы, бывало, радовались пшёнке, ох, радовались.
Всё это время, пока говорила Прасковья, Евдокия молчала, и когда та умолкла, произнесла:
– Так у меня нет детей. За меня некому волноваться.
Прасковья ответствовала:
– Ну как же, сродники из Сибири звонят постоянно, сколь раз приезжали к тебе, помогали. Чего ты? Грех жаловаться. Знаешь ведь, как у других бывает.
Евдокия тихо отвечала:
– Знаю, как у других. И как у себя, знаю. Вот так. А цаво же сделашь. Назола.
Прасковья собрала со стола и отправилась к своим любимым козам кормить их остатками еды, а те уж и ждали лакомства…
Когда Евдокии Андреевне исполнилось восемьдесят девять лет, ей звонили из Сибири, из далёкого Братска сродники, поздравляли, говорили о жизни. Радовало, что есть телефон, в любой момент можно позвонить родному человеку. А раньше, бывало, только бумажного письма и жди! Складывались в стопки такие письма, по сто раз перечитывались и бережно хранились. В этих письмах любовь сыновей, дочерей, внуков. Глядишь, внук ещё толком писать не умеет, а уж выводит какие-то иероглифы. И хранятся теперь эти бумажные письма в старых деревенских домах. А в городах есть люди, которые выкидывают письма. И скандалы случались, как же, родную память выбросили! Глядит внук на деда, и чего они с бабушкой ругаются?! Подумаешь, бумажку выбросили, мама вон сколько бумаги каждый день в мусорное ведро выбрасывает. История семей в письмах, история…
***
Евдокия Андреевна поднималась рано, раньше шести утра, так многие старики живут. Молилась подолгу. Потом садилась на диван, а думы – о доме. Стоишь ты одинокий, мой домишко. Сколько радости и горя в тебе пережито, сколько молитв прочитано в твоих стенах.
И воспоминания вновь и вновь всплывали в голове. Как брат Сергей из армии вернулся, полна изба народу была, кажись, разопрёт избу-то, нет, все поместились, хотя и не верилось.
Как сёстры приезжали из далёкого Братска. Племянники Галя, Вова, Толик, Лена. Брат и две сестры, а детей на троих всего четверо. Вот тебе и город, жили бы в деревне, у каждого по пятеро бы было, а то и больше, а тут дрожи над единственным дитём, ух.
Мечтает Евдокия Андреевна, что когда станет тепло, вернётся она в свой дом, что даст Бог пожить ей там летом. Но и понимание того, что силы заканчиваются, не покидает её, сердешную.
Опустела без Дуни деревня. Вся округа знала, что живёт в деревне человек, старожил, последняя лампадка деревни. И только жизнь покажет, вернётся ли Евдокия Андреевна в деревню.
В это почти не верится. Почему почти? Просто человек жив надеждой, нельзя нам без надежды, никак нельзя, потому как мы – люди.
Много лет звали к себе в Сибирь сродники дорогую свою Дуняшку, не ехала, и теперь уже не приедет. А дом стоит и ждёт свою Дуню…
Те, кто покинули деревню, уже не вернутся. Хотя приезжают поклониться, отдать последний поклон. Была такая Вера – хорошая, добрая. К кому было ехать, все родные умерли. Приехала в деревню, а дом её родной почти завалился. Залезла она в почти упавший дом, иконы вынесла и ещё что-то дорогое для души.
Дуня пока живёт у Прасковьи, а её племянник Анатолий пишет этот рассказ…
P.S. 10 декабря 2025 г. сообщили, что моя тётя, Евдокия Андреевна Куванова, умерла. Сколько рассказов о ней было на страницах «Стакана Молока»…
Project: Moloko Author: Казаков Анатолий
Другие истории этого автора этого автора здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь
Книга Анатолия Казакова здесь