Это будет история об Оле. О сумасшедшей девчонке с рыжими волосами и заразительным смехом. О девушке, которая никогда не носила зонтик и больше предпочитала ходить в поход в горы, чем тусоваться в клубах. К сожалению, я не успел сказать ей, что она самая замечательная девушка, которую я знаю... Теперь ничто не заполнит пустоту, которую она оставила после себя...
Я познакомился с ней на вечеринке в общежитии политехнического института. Она была с параллельного курса. Я не обратил на неё особого внимания, пока она сама не подошла ко мне.
— Привет. Я Оля, а ты — мой будущий муж. Как тебя зовут?
Она выпила чуть больше, чем следовало такой хрупкой девушке, покачивалась на высоких каблуках, которые ей не шли, и счастливо улыбалась, демонстрируя красивые белые зубы, передний из которых чуть-чуть находил на другой...
— Давай уйдем отсюда и пойдём есть шашлык? На перекрёстке есть одно кафе, которое работает всю ночь, — неожиданно предложила она.
— Э-э... я вегетарианец. Извини, — я выскользнул от неё и побежал к Вите, которая тогда мне нравилась. Я избегал Олю до конца вечеринки, хотя, насколько я помню, она и без меня прекрасно проводила время.
***
Но несколько дней спустя я снова столкнулся с ней после лекций. Она ждала меня возле буфета, сунув мне под нос какую-то гадость в пластиковом судке.
— Салат из капусты и манго! — торжественно объявила она. — Я приготовила это специально для тебя, лучшая еда для вегетарианцев!
Я совсем забыл, что ляпнул тогда про вегетарианцев. Мне стало неловко, поэтому, чтобы искупить свою ложь, я зашёл вместе с ней в буфет и быстро слопал салат, не забыв поблагодарить.
С тех пор она не отходила от меня ни на шаг. Сначала я пытался отмахнуться от неё, избегать, делать вид, что она мне мешает, но в конце концов я смирился с её присутствием в моей жизни, считая её безобидной сумасшедшей. Да, сумасшедшей, которая иногда позволяла мне списывать на контрольных, умела вкусно готовить и обладала прекрасным чувством юмора.
Скажу прямо: она мне не нравилась. Она была не в моём вкусе. В ней было слишком много наивного оптимизма, слишком много детской радости и веры в людей. Она была прямой и открытой и не любила двойных смыслов. И это в то время, когда в нашей студенческой среде было модно слыть сложным и загадочным, а любимой поговоркой было «простота хуже воровства»...
К тому же, в ней было мало женственности, она ходила всегда в брюках и мешковатой футболке, с небрежно завязанными волосами. Говорила прямо, что думала, и не обижалась, когда её кто-то подкалывал. Для меня она была обычной подругой — из тех, с кем не нужно быть начеку, а можно расслабиться и быть собой.
Меня это устраивало, потому что в то время я был без ума от Виталины, Виты — стройной брюнетки, немного надменной и неприступной, но невероятно умной и сексуальной. Оля же была полной противоположностью.
— Знаешь, какая есть пословица для таких как ты? — спросила она меня как-то, когда после лекций добрая половина нашей группы сидела в студенческом кафе. — Говорят: «Не всё то золото, что блестит», слышал такое?
Она так пристально посмотрела на меня, что я почувствовал её взгляд на своём лице.
— Ты пялишься на неё, как сорока на бусину, — пробормотала она раздражённо, видя, как я наблюдаю за Витой, которая сидела неподалёку в объятиях какого-то придурка.
— А ещё есть поговорка, что сердцу не прикажешь, — возразил я, задетый её колкими замечаниями.
— Хорошо, я поняла. У меня есть два билета в кино. Моя очередь тебя развлекать. И пиво за мой счёт, — вздохнула она.
— Правда? — я обрадовался, потому что был на мели. —Только никаких слезливых мелодрам, иначе пойдёшь одна!
И мы отправились в кино. Потому что Олька была моей подругой, вернее, другом.
***
Мы подружились, потому что этого хотела она, а я просто сдался, потому что, честно говоря, мне это недорого стоило. Мы оба выиграли от этого. К тому же, Оля не читала мне нотаций, не упрекала. Она понимала, что между нами ничего не будет, и не давила на меня.
Она приняла тот факт, что я влюблён в Виталину. Слушала мои вздохи, кивала, а потом, как ни в чём не бывало, брала меня со своей компанией в горы или на концерт. У неё была своя компания друзей не из нашего института, в основном из туристического клуба. Благодаря им я познакомился с необычной для себя музыкой — бардовской песней под гитару...
Я отвечал ей взаимностью — представлялся другом, а в экстренных случаях — ходил с ней в качестве партнёра на студенческие мероприятия.
Даже не помню, как прошли следующие два года. Я смеялся над двусмысленными замечаниями одногруппников, глупыми шутками об Оле за пивом. В конце концов, все привыкли. Даже если мои друзья не понимали, что существует дружба между мужчинами и женщинами, они перестали придираться.
Лишь однажды, в горах, после Нового года, когда она повела меня на прогулку, пока все ещё спали после ночи веселья на турбазе, мы поднялись на покрытую инеем гору, белую от снега под солнцем, она прижалась ко мне, обняв за талию. Я чувствовал запах ромашкового крема, которым она намазала свои щёки и нос, и исходящее от неё тепло. Она ничего не сказала. Когда она отстранилась, я посмотрел на её лицо. Оно было мокрым от слёз.
— Эй, малышка, что-то случилось? — удивлённо пробормотал я.
— Не обращай внимания... — ответила она. — Это из-за этих невыносимо красивых гор и из-за того, что мы стоим здесь вдвоём, только ты и я... Удивительно, правда?
Именно это промелькнуло у меня в голове. Я до сих пор вижу, как подпрыгивали её волосы, когда она сбегала с горы по скользкой тропке. Она поворачивается ко мне, раскрасневшаяся, с улыбкой во весь рот, словно этот трудный подъём был лёгким и приятным, и протягивает мне руку. Такой я её и запомню.
***
А потом всё произошло быстро и безжалостно. Наступила зимняя сессия и экзамены. Головокружительный темп, сумасшедшее время. Я даже не заметил её исчезновения. В довершение всего, у меня появилась слабая надежда, что Виталина наконец обратила на меня внимание...
Поэтому я столкнулся с Олей только в начале марта. И не узнал её.
— Стас! — кто-то дернул меня за рукав посреди коридора. — Эй, это я...
— Олька! — ахнул я.
Передо мной стоял призрак. Худая как палка, с тёмными кругами под глазами и взъерошенными коротко стриженными волосами.
— Господи, Оля, что случилось?! — пробормотал я. С первого взгляда было ясно, что с ней что-то не так.
— Спасибо, ты всегда был мастером говорить комплименты, — улыбнулась она, и на долю секунды я заметил в её глазах знакомый блеск протеста и озорства. Но тут же она погрустнела.
— Не знаю, вирус какой-то, наверное. Переутомление. Врачи говорят мне больше спать и меньше тусоваться. Не могут поверить, что я и так ничего не делаю... Завтра меня кладут в больницу. Я хотела попрощаться.
Мне было её жаль. Чёрт, я совсем забыл о ней! Меня накрыла волна стыда.
— Я тебя отвезу в больницу. Всё будет хорошо, вот увидишь! Подлечишься.
Мне хотелось сказать: «Прости, это я виноват, надо было раньше обратить внимание и проверить тебя», но вместо этого я обнял её. Я чувствовал её тонкие кости. Её беспомощное, на удивление хрупкое тело прижалось к моему.
— Всё будет хорошо, малыш... — прошептал я. Но это было не так. Уже на следующий день, после серии обследований, мы поняли, что это серьёзно. Я остался с ней в больнице. Она была напугана. Впервые в жизни она не улыбалась больше двадцати минут. Она засыпала, держа меня за руку, а когда просыпалась, сразу же искала меня. И я ехал в больницу вместо лекций.
— Ты провалишь экзамены, — тихо сказала она однажды.
— Чепуха! Ты только не расстраивай меня, ладно? — строго сказал я. — Мы сдадим экзамены вместе, когда выйдешь.
Через несколько дней диагноз подтвердился — рак. Мы молча смотрели друг на друга в ужасной больничной палате. Её серое, осунувшееся лицо было почти неузнаваемо.
— Оля, я с тобой, — сказал я ей, взяв ее за худую, почти прозрачную руку. — Это не приговор. Люди выздоравливают и от рака... Мы справимся.
Знаю, как это по-идиотски прозвучало, но я, честно говоря, не знал, что сказать. Она часто заморгала, губы её задрожали, и вдруг по её щеке скатилась крупная слеза.
— Обещаешь? — прошептала она.
— Конечно! — я пообещал бы ей все на свете.
***
Я в самом деле провалил экзамены, но тогда мне было всё равно. Я не мог смотреть, как она сдаёт. Это была не та Оля, которую я знал. В те долгие больничные дни и ещё более долгие ночи мы разговаривали почти непрерывно. Именно там, в больнице, я начал по-настоящему узнавать её.
Я узнал, что она выросла в детском доме. Поэтому её навещали только подруги из группы. И что её мечта — дом и четверо детей. Что она хочет всю жизнь печь торты и вязать разноцветные шарфы. И что ей нужна собака. И походы в горы.
— А ты? — спрашивала она. — О чём ты мечтаешь?
Я мог бы сказать правду. Что я хочу уехать, устроиться на хорошую должность по своей специальности, заработать немного денег. Что я хочу жить полной жизнью и жениться на Виталине. Но я ответил:
— В принципе, я мечтаю о том же... Горы, собака и жена, которая вяжет мне шарфы...
Я уже тогда знал, что она была влюблена в меня. Её дружеское поведение было лишь маской. Мной двигали не жалость или сочувствие. Я просто хотел, чтобы в её не очень счастливой жизни произошло что-то хорошее. Чтобы она услышала наконец то, чего так ждала. То, что она заслужила.
Она улыбнулась. Может быть, она поняла, что я лгу? Но с того дня что-то изменилось. Она начала сопротивляться. Шутила с медсестрами, флиртовала с врачами и дразнила меня. Я вздохнул с облегчением, поверив, что она выздоровеет.
После первого курса химиотерапии её охватила эйфория. Она попросила принести книги, составила список журналов, которые хочет прочитать, и даже отправила меня в магазин за новой пижамой, потому что, как она сказала, хочет выглядеть хорошо. Врачи были осторожны в своих прогнозах, но она отказывалась допускать мысли о том, что что-то может пойти не так. Её энтузиазм передался и мне. Я стал оставлял её одну на более долгие периоды, занявшись наконец учёбой, но регулярно звонил а иногда приходил и оставался с ней до вечера. Постепенно я вернулся к жизни за пределами больницы.
***
Однажды в больничном коридоре меня перехватила её лечащий врач.
— Ольге нужен второй курс химиотерапии, — молодая докторша опустила глаза, делая вид, что ищет что-то в кармане. — Ваша девушка нас всех покорила. Она замечательная... Очень хотелось бы, чтобы это сработало. Но при таком типе рака… Метастазы слишком обширные...
— Сработает, — перебил я её. Я не стал говорить, что мы просто друзья. Меня раздражал её смиренный тон. Как это? Одна химия, другая, а потом — просто «хотелось бы»? Я просто не верил, что моя подруга не выздоровеет.
Оля восприняла новую «химию» как вызов. Может, она не знала, что врачи не видят никакой надежды, а может, просто такая уж она была?
— Давай сделаем селфи, — сказала она мне однажды. — Обнимешь меня или боишься заразиться?
Её стриженые ёжиком волосы скрылись под складками шарфа, которым она обмотала голову, а глаза казались вдвое больше. Я нежно обнял её. Она положила голову мне на плечо.
— Ты выложишь это в сеть? — спросил я обеспокоенно. Мысль о Виталине всё ещё билась где-то в глубине моего сознания.
— Угу, — пробормотала она. — Давай ещё одну. Подойди поближе.
Она никогда не выкладывала их в своем профиле. Думаю, она делала эти фотки просто для того, чтобы они были. Иногда, когда я приходил к ней и она спала, я видел телефон в её руках, прижатый к груди. Она не хотела оставаться одна. Или, может быть, просто хотела, чтобы я был с ней...
***
Я очень хорошо помню тот день. Солнце светило как сумасшедшее, было начало лета. Мне пришлось задёрнуть занавески, чтобы свет не резал ей глаза. Она была слишком слаба, чтобы двигаться.
— Если у вашей девушки есть родственники... сейчас самое время им сообщить, — сказала мне та же врач, теперь со слезами на глазах. — Извините. Это непрофессионально, — прошептала она.
Оля спала. Её поверхностное дыхание было нечастым. Я всё прислушивался к следующему вздоху. Она была такой слабой уже несколько дней.
— Она должна жить! Это не может так закончиться... — сказал я, не желая принимать того, что говорит врач. — Должен же быть способ помочь!
Она покачала головой.
— Если вам нужен психолог или священник...
— Мне не нужен этот чёртов психолог! — закричал я. Мне хотелось ударить по стулу, разбить эти призрачно-белые ширмы и скрипящие тумбочки. Мне хотелось увезти Олю отсюда, домой, или в её любимые горы, на благоухающий луг, куда угодно!
— Я увезу её, — решил я в одно мгновение.
— Нельзя! Она слишком слаба...
— Оля… — я нежно потряс её за плечо, не обращая внимания на возражения доктора. — Оля… поедем домой? У меня уже был план в голове. Я поселю её в комнате сестры. Сестра училась в другом городе, комната пустовала, красиво, по-женски обставленная. С мамой договорюсь, она поймёт.
Оля с трудом открыла глаза. Какое-то мгновение она смотрела на меня пустым взглядом. И наконец медленно улыбнулась. Я опустился на колени. Мне нечего было терять.
— Ольга Петрова, — я глубоко вздохнул. Мой голос дрожал. — Ты выйдешь за меня замуж?
Она быстро заморгала, нахмурившись.
— Оля, дорогая, решай скорее. Если ты хочешь, я немедленно заберу тебя отсюда, — настаивал я. Она коснулась моей щеки прозрачной рукой.
— Ты шутишь, да? — тихо спросила она. — Кому нужна такая, как я?
— Тебе всегда обязательно спорить? — я изобразил, что сержусь.
— Да, — едва расслышал я. Она прикрыла рот рукой, рассмеялась, а потом закрыла глаза руками. — О боже, да! То есть… нет, мне не обязательно спорить. И да… я выйду за тебя замуж…
Я поцеловал её. Её сухие губы были горячими и слегка дрожали. Это был наш первый поцелуй...
***
В тот же вечер мы были у меня дома. Моя мама оказалась на высоте, хотя известие о помолвке её немного смутило. Но она всё поняла.
— Она боец, — сказал я, когда Оля уже спала. Было далеко за полночь, и мы сидели с мамой на кухне за остывшим чаем. — Ей просто нужен повод, причина, понимаешь... Если будет зачем жить, она справится, — отчаянно убеждал я то ли маму, то ли себя. Мама кивнула, задумчиво глядя в чашку.
— Я понимаю, сын... — сказала она.
...Оля умерла на следующий день в шесть вечера. У меня на руках, свернувшись калачиком, в красивой пижаме, под тёплым одеялом, в уютной комнате, которой у неё никогда не было.
В комнате играла какая-то тихая музыка, которую я включил по её просьбе, в открытое окно доносились крики детей...
Прежде чем позвонить в скорую, я надел ей на палец обручальное кольцо, которое купил утром. Мне хотелось плакать, я ничего не мог с собой поделать. Потому что я не смог сказать ей, что она самая классная девчонка, которую я знал. Что мне нравился её громкий смех, и то, как она ела мороженое, и то, как она пожимала плечами, притворяясь, что не волнуется...
Я не успел сказать ей, что не знаю, когда и как я влюбился в неё. И ничто никогда не заполнит пустоту, которую она оставила после себя...
Читайте ещё истории из жизни: