Отгремела свадьба брата Вити. Мама всё переживала, чтобы еды гостям хватило. Василий подошёл к заветной калитке своего дома – вдвоём теперь с маманей жили. Три сестры вышли замуж, уехали в другие сёла, тятя на погосте лежит, такую страшную войну пройти, даже с его богатырским здоровьем и то надорвался. Сколько мать его выхаживала, но разве выходишь?!..
Отец, он и не лежал вовсе, только последние три дня, а так – всё по дому помогал. Тяжело ему эта помощь давалась, вроде совсем маленько походил, а вся рубаха хоть выжимай. Мать ругала, отдыхать заставляла, а разве удержишь?
Бывало, встанет отец ещё затемно, мать ему: куда, мол, спи. А он говорит: нет сна! Пока семья просыпается, а он чё-то сделал уже – табуретку ли, или просто дудочку. Ну за табуретку мать хвалила отца, а за дудочку – досталось. На кой, говорит мать, она тебе, столько время угробил! А тятя улыбнётся, вытащит из-под лавки спрятанные, укрытые дерюгой две новые корзинки. Мать рада-радёшенька, как же, корзинки и самим надобны, и на базаре хорошо покупают.
А всё, бывало, допытывает мама: ну зачем свистульку-то делал?! Отец улыбнётся да скажет: для души, ребятишкам подарю, рады будут.
Вы читаете продолжение. Начало здесь
Отец чуял смерть свою, сколько он на войне её видел, потому и чуял.
Стал делать себе гроб, мать ругалась несусветно, а он – молчит и стругает. Потом, когда почти обессилел, Василия помочь попросил, ух, Васька старался изо всех сил. Мать выскочит из избы, глянет, скажет: смотри, пупок не надорви. А отец показывает, как правильно стругать.
Хоронила отца вся деревня. Так раньше было принято, и хорошо, что именно так. Жили земляки дружно… Глубоко всё это, старь великая, тут невольно задумаешься, ох, задумаешься.
***
Василий, стоя радом с калиткой, вспомнил о любимой Вале. А насчёт того, что не перед кем оправдываться, это, видать, я накаркал на себя. И впервые за долгое время Василий улыбнулся…
Колхоз их к тому времени ещё работал, как и другие хозяйства по всей нашей необъятной стране. Люди жили по-разному, но было главное – уверенность в завтрашнем дне.
Работал Василий шофёром на бортовой машине. Комбайнер заболел, попросил председатель Василия, он подменил. В самую страду работал.
За лето и бык здоровый стал, и свиньи выросли, и деньги Василий подкопил. Но Валентина встреч избегала. Он уж и так, и эдак, как в песне – со словами и без слов; только веток и дров не ломал, а просто жил и работал. Хотя как тут скажешь – просто жил, душу саднит! Надо бы семью создавать. На ком попало не женишься, надо же чтобы нравился человек! «Истории, конечно, разные бывают, жизнь, но всё же люди сходятся, когда любят друг друга. Ну или какую-никакую симпатию имеют друг к другу», – думал Василий.
Дело поправилось неожиданно, потому так и врезалось в память Василию Прядову. Приехал в конце лета Виктор и отдал половину денег брату. Василий стал было отказываться, но старший брат сказал упрямо:
– Бери. Знаю, за Валентиной ходишь. Она завистливая, брат, знай об этом, и характер плохой, злая она, прямо говорю. Ты вроде не дурак, чуять должен, но дело твоё, сердцу не прикажешь. Но знай, мне тебя жалко! Ты брат мой, я бы любому человеку так сказал. Понимаешь, люди бывают такие, что пытаются скрывать что-то плохое, но другие люди это, как не крути, всё равно заметят. Вот какая жизнь. Но не все это понимают, прямо скажу, и не хотят понимать. Вон, Галя, краля моя городская. Кра-си-ва-я-я, вот и клюнул как окунь на крючок…
Виктор помолчал, выпил полковшика холодной колодезной воды, закурил, два раза жадно затянувшись папиросой, продолжил разговор:
– Пойми, брат, я не жалуюсь, у нас порода другая. Выпендривалась поначалу, а из магазина за недостачу попросили уволиться. А денег где взять, чтобы недостачу покрыть?! Ух! Брат! Задача! У меня ещё твои деньги оставались после свадьбы. Говорю ей, это Васи, брата моего деньги, запомни, он тебя выручил. Ты знаешь, переменилась моя Галя, и как только я заработал, говорит, вези брату, хоть половину отдай. Вот я потому и говорю, только когда приспичит, только когда шибанёт жизнь, чего-то башкой они начинают думать, а так – ни в жизнь.
Мы, Вася, с тобой не хитрим, работаем, и слава Богу, что такими нас родители родили. И, главное, работа нас воспитала! Закидаем сено на сушила, в поту все, устали, обмоемся в бане, и на танцы, а в душе – радость, теперь на зиму корове хватит сена. Нет, не на показ радость, не ходишь же, в самом деле, никому об этом не говоришь, а радость от того, что видел, как мама довольна, отец рад. Побольше бы в душе такой радости.
В городе с этим сложнее. Мама потом будет молоко по немощным старикам носить, не за деньги, я знаю, и легче мне на душе от этого… А Галю – как подменили. Деревенщиной меня уже не обзывает, с работы ждёт, вкусно кормит. Ну вот почему такой бы сразу не быть?! Ну и чё, что красивая?! Вертит носом. А как тряхнуло… Ну, ладно, хватит о грустном, давай обниму тебя, брат.
И в этот самый момент, когда разговаривали братья, к Полине Семёновне заглянула соседка, бабка Фрося. Подслушала разговор братьев, и об его содерждании вскоре Валентина узнала. Василий долго ремонтировал комбайн, возвращался домой по темну, и вдруг его окликнула Валентина:
– Ну! Чего перестал пастись возле дома моего? Куда запропастился? Жених! Я, понимаете ли, жду его, жду. Может, другую нашёл?
Василий удивился, и был рад увидеть Валентину, да ещё в таком расположении, с такими, как показалось ему, добрыми вопросами. Оживившись, отвечал охотно:
– Дак, работа, лето, страда, сама знаешь. А стоять возле дома… Разве чего выстоишь, ты вон какая неприступная. Я о тебе часто думаю, Валя.
Валентина хитро посмотрела на Василия:
– Говорят, брат тебе деньги отдал, что занимал? Правда, что ли?
Сколько мыслей в голове Василия всколыхнулось! Неужели я ей нужен? Неужели хочет со мною быть? Да не может такого быть, ну не может же!..
– Брат, он хоть бы и не отдал вовсе мне этих денег… Мне-то что! Руки-ноги есть. Брат меня как выжить учил. Вот что главнее всего, а, тем более, денег.
Валентина не сводила хитрый взгляд с Василия:
– Ну, не передумал жениться-то на мне? Деньги ему не главное. А на что люди живут? На деньги. Глупый ты! Ну, не передумал? Как мне с тобой жить?
Василий смутился. Да, мелькнула какая-то нехорошая мысль: почему такой тон, если про свадьбу разговор?! А как себя удержишь? Молодость, любовь, держи хоть вожжами, хоть толстой верёвкой конопляной, нет, сроду не удержишь!
– Валентина! Если ты согласная, давай тогда свадьбу гулять после уборочной.
Валентина, задумавшись, произнесла загадочно:
– Если не будешь ду//раком, да деньги всем раздавать, я согласна. Но если не понравится что, уйду, так и знай. Такую, как я, надо заслужить, так что повезло тебе, Васька.
Василий поднял на руки Валентину, закружил, мысли в его молодой голове крутились разные, никакая танковая артиллерия их, кажется, не сдержала бы. Любовь, едрёна корень, ну, надо же, согласна! Это я теперь Валю могу целовать сколь хочу, обнимать, а о другом даже подумать страшно! Вот – жизнь! За что мне такое счастье? На нашей, деревенской, женюсь, ура.
Валентина громко, и показалось Василию, с радостью в голосе заговорила:
– Поставь на землю, голова кружится. Обрадовался. А у вас, мужиков, голова не кружится?
Василий задорно отвечал:
– Я, конечно, не космонавт, но совсем не кружится, Валечка моя.
И была богатая по тем временам свадьба. Колхоз строил для молодых семей, тех, кто остаётся работать в колхозе, новые дома. И Василий с Валентиной заселились в новенький дом.
И детишки у них пошли. Сначала дочка родилась, Дашенькой назвали, потом Лёшка. Как не уговаривал Василий завести корову, Валентина наотрез шла в отказ, зло говоря:
– Время другое пришло, не все корову держат в деревне. Я в конторе весь день сижу, считаю отчёты. И чё, должна после, как домой приду, корову доить. Вон, мама моя даёт нам молока, твои тащут. Сколько прокисает, я уж банки мыть замучилась, не выпиваем ведь молоко, хорошо, что скотина есть, та всё спорет.
Василий, глядя с любовью на жену, говорил:
– Валя! С прокисшего молока можно и блины, и оладьи сделать вкусные.
Валентина гневно:
– А ты откуда знаешь, что вкусно? Завёл себе кого? Угощала вкусненько? Отвечай!
Василий снова улыбнулся:
– Ты у меня бухгалтером в конторе работаешь, про тебя говорят – ты умная, интеллигентная. А того как будто не ведаешь, что из прокисшего молока готовят вкусную еду. Мама моя нам частенько блинов, оладьев, ватрушек приносит. Во даёт, сама их трескает, а такие вопросы задаёт. Вон как поправилась, все старые платья малые стали. Новых сколько накуплено, хорошо жить стали.
Лучше бы не говорил этих слов Василий. Полетели в его сторону кастрюли со сковородками, Валентина кричала:
– Ах, полная я стала, ах, толстая. А сам чё мне говорил? Глаз не отвести. Ко//белина. Все вы, мужики, хищники. Но не на ту напал!..
Неделю Валентина не разговаривала с мужем. Спали раздельно. Валентина как царица, тут тебе и подушки новые, большие, мягкие, пуховая перина, всё новое, чистотой пахнет, благоухает. А вот Василий в гараже на старой железной кровати, укрывшись телогрейкой, спал.
И, может быть, если бы спал в дому, не почуял бы раньше всех запах дыма. Загорелся соседний дом, побежал он и вытащил наружу троих спавших детей, потом соседей, Глашу с Григорием разбудил, те спали, словно мёртвые, еле распихал, даже заматерился на них, после матов проснулись, опомнились.
Детишки стояли заспанные, напуганные, плакали. У Василия от этой картины защемило сердце…
Продолжение здесь Начало рассказа здесь
Project: Moloko Author: Казаков Анатолий
Другие истории этого автора этого автора здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь
Книга Анатолия Казакова здесь