Валюша и Раечка, как они друг друга называли, были словно сёстры. Они дружили уже много лет. Их дружба началась когда обе еще не были замужем, а продолжилась на кухнях их хрущёвок, за чаем с сушками и бесконечными разговорами о детях, внуках и погоде.
И вот, баба Валя с замиранием сердца слушала свою подружку Раечку, которая с восторгом описывала свою новенькую квартиру, полученную по реновации:
— Валюш, ты не представляешь! Светло, чисто! Хороший ремонт! Белоснежная сантехника. А какая прелесть этот лифт - прямо до моего этажа! Не надо с сумками шкандыбать по лестнице к себе на четвертый. А окна… Окна во всю стену, и видно не гаражи во дворе, а полрайона нашего! А небо - сколько вокруг неба!
Раечкин дом попал в первую волну реновации. Тогда она ютилась с дочкой Иришкой, зятем Сергеем и внуком Алешкой в небольшой двушке в 45 квадратных метров в одном из спальных районов.
Теперь же у Раечки своя отдельная однушка в новенькой современной высотке, целых 38 метров! И не сравнить: вместо тёмного, узкого подъезда – просторный холл с консьержем, вместо старых окон – стеклопакеты, а вместо протекающих труб – новая сантехника.
— А Иришке какая квартира досталась? — спросила Валя.
— Двухкомнатная, Валюш! Пятьдесят шесть квадратов! Раздельный санузел, лоджия во всю комнату, кухня-гостиная… Они теперь как люди зажили! Моя Иришка довольная - кухня теперь, как отдельная комната. Спальня большая и у внука Алешки теперь своя уютная детская. Красота!
Валя слушала и радовалась: Вот повезло! У неё была почти такая же ситуация. Её дом, правда, попал во вторую волну реновации, но ждать оставалось совсем недолго.
И вот прошло несколько лет. Красавец- новый дом вырос прямо на глазах бабы Вали. Не сегодня-завтра начнется переезд.
Валюша тоже собиралась разъехаться со своими детьми, точнее со своей дочкой и внучкой Катюшей. Девочке уже десять, пора жить в отдельной комнате, а не с мамой.
Шесть лет назад Валя прописала к себе дочку с маленькой внучкой. Это случилось сразу после того, как дочка разошлась со своим непутевым мужем и переехала к ней в хрущевку. Как говорится, в тесноте, да не в обиде. Родные люди. Тем более, они очень скоро ожидали сноса их старенькой пятиэтажки, вместо которой город обещал им одну большую и светлую квартиру, с новым ремонтом. А может быть, и две отдельных, как у ее давней подружки Раечки.
Одного не учла баба Валя, что за ее приватизированную квартиру в доме под снос, дадут только одну квартиру. Она, правда, будет побольше площадью, но расселять их никто не собирался.
Оказалось, что совсем не важно, сколько их там прописано. Если бы стояли в очереди на улучшение жилищных условий, тогда да. Повезло бы, как ее подружке Раечке.
Узнав об этом, Валя с дочкой сразу же подали документы на улучшение жилищных условий и ожидали ответа.
Но на очередь их так и не поставили, метров много, сказали. А как же много? Всего 45,2 кв. метра. Повернуться даже негде. На кухне все не помещаются за столом, едят в комнате. Коридор маленький, комната проходная. В общем, хрущоба- она и есть хрущоба.
Расстроилась Валя. Рассчитывала, что дом пойдёт под снос, а они с дочкой разъедутся. Будут, наконец, жить отдельно друг от друга.
Но оказалось, что мечта о двух квартирах была лишь сладкой иллюзией. По закону, её приватизированная «хрущёвка» подлежала обмену на одну равноценную квартиру. И всё. Новость стала ударом не только для Вали, но и для её дочери Светланы. Но, что делать. Оформили одну новую квартиру в 59 квадратных метров, переехали.
Три поколения женщин продолжали жить вместе, только теперь уже в новой двухкомнатной квартире. Но всем по-прежнему не хватало личного пространства.
Внучка подрастала, стала слушать громкую музыку, грубить бабушке, ругаться с мамой. Баба Валя чувствовала себя виноватой за несбывшиеся надежды.
Их жизнь превратилась в тихую войну на истощение. Ссоры вспыхивали из-за мелочей: кто последним брал соль, кто громко включает телевизор, кто не вынес мусор. Любовь и родственная связь трещали по швам под гнётом вынужденного совместного быта.
Баба Валя видела, как тускнеют глаза дочери, как Катя всё больше замыкается в себе. Она пыталась говорить со Светланой: «Может, возьмём ипотеку? Снимете что-то?» Но на скромную пенсию бабушки и зарплату медсестры в районной поликлинике об отдельном жилье нечего было и думать.
А тем временем Раечка цвела. Она звонила каждый день, с восторгом описывая свою новую жизнь: «Валюш, я записалась на йогу для пенсионеров! В нашем же доме Центр Московского долголетия!», «Выспалась сегодня, сижу, как королева у себя на кухне! Так я рада, что живу одна. Сплю, сколько хочу».
Каждое такое сообщение было для Вали уколом в сердце. Она радовалась за подругу, но её собственная жизнь на контрасте казалась окончательным провалом.
Однажды Раечка пригласила Валюшу в гости на день рождения. Баба Валя нарядилась, надела новые бусы, надушилась, купила подарок.
Дверь открыла сияющая Раечка. Квартира действительно была прекрасна: просторная, светлая, уютная. На столе — изобилие. Пришли Иришка с мужем и уже взрослым Алешкой. Они были счастливые и веселые, Раечка громко смеялась и радовалась.
И вот, когда они остались вдвоём за чаем, Раечка спросила:
«Ну как ты, Валюш? Как жизнь в новом доме? Я вот всё думаю, что ты такая грустная, задумчивая. Не нравится тебе?"
Валя не выдержала. Всё, что копилось месяцами, вырвалось наружу потоком слёз и горьких слов. Она рассказала всё: про одну квартиру вместо двух, про вечные ссоры с дочерью, про то, что она в своём доме чувствует себя лишней, старой мебелью, которую некуда поставить.
Раечка слушала, и её лицо менялось. От сочувствия оно постепенно стало грустным, даже виноватым.
«Валюш… — тихо сказала она. — Я не знала, что у вас так…».
Валя ждала поддержки. А вместо этого увидела, как Раечка отодвинула свою чашку и вздохнула с непривычной для неё сухостью.
«Валя, я что виновата, что мне дали отдельную квартиру, а тебе -нет. Мы-то вон сколько лет стояли в очереди, вчетвером жили в тесноте, без балкона, и квартира у нас была в соцнайме. Нам было положено две квартиры. А ты с дочкой и внучкой не так долго прожила. И в очереди не стояла, и квартира у тебя приватизированная. Что ж ты хотела? Могла бы порадоваться за меня. Я что ли твою квартиру забрала? Что заслужила, то тебе и дали!»
Эти слова прозвучали для Вали как приговор. И несправедливый, и обидный. Внутри всё закипело.
«Это что же я заслужила? — голос Вали дрожал. — Ты забыла, сколько я с Витькой своим алкашом и Светкой в 9-метровой комнате ютилась? А мамашу его вечно недовольную сколько терпела? Ты-то уже свою квартиру отдельную от завода получила. А я - только через 4 года. Забыла, как я рыдала у тебя на кухне? Или это я виновата, что меня учиться послали, а я потом мастером стала, а ты все сборщицей работала? А может быть, это я поехала в Чехословакию по путевке? А меня тогда бортанули? Сидишь тут, как королева. Йогой она занимается!"
Раечка вспыхнула. Её королевская жизнь, которой она так гордилась, была поставлена ей в упрёк.
«Так я что, виновата, что ты свою жизнь устроить не смогла? Я тебе каждый день звонила, делилась радостью, а ты улыбалась в трубку, а сама чёрной завистью исходила! Я думала, ты мне подруга, а ты... Жаба ты завистливая!»
Эти слова повисли в воздухе, тяжёлые и ядовитые, как угарный газ. Пятьдесят лет дружбы, общие слёзы и смех, тысячи чашек чая на тесных кухнях — всё в один миг рассыпалось от этих слов.
Валя медленно поднялась. Глаза стали сухими и колкими.
«Да, я может быть и жаба завистливая, Раиса Петровна. Только я всегда завидовала твоему уму. И уж никак от тебя не ожидала таких слов. Да ты всегда была себе на уме. Это я - дура вовремя тебя не разглядела. Думала, мы с тобой подруги, думала, как сестры. Оказывается, дружба дружбой, а тарифы у всех разные. Спасибо за науку. Больше не потревожу твой покой! Живи себе тут одна!»
Валя взяла свою сумку и вышла, хлопнув на прощанье дверью погромче.
Раечка осталась сидеть за праздничным столом одна. Она долго смотрела на захлопнувшуюся дверь. Гнев ещё кипел в ней, но его уже начала разъедать горькая обида. «Сама виновата! Надо было умнее свою жизнь прожить! За Витьку не надо было замуж выходить! И проворнее самой надо было быть. Не зевать по сторонам, а хватать, что в руки плывет» — пыталась она убедить себя, но с каждой минутой всё холоднее становилось у нее на душе.
С тех пор они не разговаривали. И не звонили друг другу. Каждая страдала, но первой мириться не хотела. Очень уж разобиделись подружки и никак не могли найти сил примириться и простить друг друга.
Новоселье Вали так и не состоялось. В новой квартире пахло не счастьем, а отчаянием. Ссоры с дочерью участились. Однажды Светлана, придя с тяжелой смены, не выдержала упрёка Вали по поводу немытой посуды и крикнула: «Мама, я с ума сойду в этих стенах! Мне уже снится, что я одна в комнате!» Валя поняла, что ситуация накаляется до предела.
Она стала реже бывать дома, бродила по улицам. Как-то раз её ноги сами принесли её в старый сквер. Она села на лавочку, ту самую, на которой они столько лет сидели с Раечкой и обсуждали всё на свете. И заплакала. Плакала о своей сломанной жизни, о несбывшейся мечте, о дочери, которую не могла сделать счастливой. И о подруге, которую потеряла из-за обиды и гордыни.
В этот момент в сквере показалась Раечка. Они увидели друг друга. Испуганные, постаревшие за эти месяцы. Раечка медленно подошла и молча села рядом.
«Прости меня, Валюш, — прошептала Раечка. — Я сказала тогда ужасные слова. Я не хотела.»
«И ты меня прости, — с трудом выговорила Валя. — Зависть — это такой грех... он сердце разъедает, как ржавчина. А что нам с тобой делить? Много ли нам осталось?»
Они сидели на холодной лавочке, две пожилые женщины, чья дружба не пережила испытания счастьем одной и бедой другой. Слезы высохли, оставив после себя лишь усталую пустоту.
«Знаешь, Раечка, — тихо сказала Валя, глядя куда-то вдаль, — а ведь я тебе тогда соврала. Я не завидовала твоему уму. Я завидовала твоему одиночеству. Твоей тишине. Той самой, от которой ты сейчас, наверное, устала. А я… я так и не узнаю, каково это — проснуться в своей квартире, где тебя никто не упрекнет брошенным словом».
Раечка молча кивнула, сжимая в руках сумочку. Прощение было произнесено, но мост между ними остался хрупким, как тонкий лед. Они договорились иногда звонить, но обе понимали — звонки будут редкими и неловкими.
Валя вернулась в свою новую квартиру, пахнущую не счастьем, а вынужденным компромиссом. Она застала дочь Светлану, которая молча мыла посуду. Их взгляды встретились в отражении окна, за которым горели окна таких же, как у них, новостроек. И в этом молчаливом отражении не было ни злобы, ни любви — лишь усталое принятие неизбежности их общего быта.
А Раечка, вернувшись в свою тихую, светлую однушку, впервые за долгое время почувствовала не королевское уединение, а гулкую, давящую тишину. Она подошла к своему большому окну, за которым виднелось полрайона, и увидела в одном из тысяч окон едва заметную тень — одинокую фигуру у стекла. И ей вдруг страшно захотелось позвонить Вале, чтобы просто спросить: «Валюш, а помнишь, как мы на кухне чай с сушками пили?» Но рука так и не потянулась к телефону.
Их дружба закончилась. Не громким скандалом, а тихим, будничным осознанием, что пути назад нет. А впереди у каждой была своя правда: у одной — правда тесноты и чужих взглядов, у другой — правда одиночества в четырех стенах. И неизвестно, чья правда была горше.
Они могли стать только старыми знакомыми, но «подругами» — никогда. Вопрос же о том, кто же все-таки виноват в этой истории, так и повис в воздухе. Виновата ли Валя, позволившая зависти затмить радость за подругу? Виновата ли Рая, не увидевшая за фальшивой улыбкой настоящей боли? Ответа нет. Есть лишь два окна в соседних домах, из-за которых две женщины смотрят в один и тот же вечерний город, и между ними — невидимая, но непреодолимая стена из обид, обстоятельств и несбывшихся надежд. А могло ли всё быть иначе?