Парк рано утром дышал прохладой, запахом лип и чуть влажной листвы. Мир здесь ещё не успел проснуться: редкие собачники, бабушки с термосами, и он — Николай Иванович, аккуратный, седовласый, в белой рубашке и с газетой под мышкой. Он всегда садился на одну и ту же лавочку, расположенную в глубине парка, в уютной тени лип. Её покой напоминал ему о Тамаре. Здесь они любили сидеть вечерами, обсуждая жизнь, ругая власть или разглядывая прохожих.
В этот раз лавочка была занята.
На ней сидела женщина лет семидесяти, с густыми, красиво уложенными седыми волосами и серьёзным, задумчивым выражением лица. Она отламывала кусочки от белого батона и кормила голубей.
— Простите, вы не против, если я присяду? — спросил Николай, чуть склоняя голову.
— Если вы не сильно пахнете одеколоном — пожалуйста, — ответила она, не отрывая взгляда от птиц.
Он уселся аккуратно, будто боялся нарушить какой-то важный ритуал. Несколько секунд они молчали.
— Я тут всегда сижу по утрам, — сказала женщина. — С мужем сюда ходили. Ну… раньше. Это наша любимая лавочка была... Он умер полгода назад.
— Понимаю... — отзвался Николай Иванович. — Очень вас понимаю. Я сам похоронил жену уж больше года как. Мы с ней любили сидеть тут по вечерам. С Тамарой моей. Она любила пить чай из термоса и критиковать моду молодёжи, — он тихо усмехнулся. — Особенно девушек, что разгуливают в шортах в ноябре.
Ольга Ивановна (он узнал её имя чуть позже) улыбнулась:
— Да уж... Современная молодёжь — она такая. Я вот батон сейчас покупала в супермаркете у парка, девица на кассе сидит с накладными ресницами — прямо глаза открыть не может, такие тяжеленные!
— А! Знаю я её, видел. Я ей говорю: девушка, вы как ресницами взмахнёте — ветер поднимается!
Они рассмеялись. Вдруг эта утренняя встреча перестала казаться случайной. Они разговорились. О жизни, о детях, о лекарствах от давления. И с каждым словом в сердце обоих медленно оттаивало что-то застывшее.
Эта скамейка постепенно стала для них не просто местом в парке. Она стала мостиком — от одиночества к общению. Ольга Ивановна теперь каждое утро спешила в парк, прихватив термос с чаем (Николай Иванович так любит). А еще они нашли множество общих тем. Оба любили кроссворды, и Николай, покупая сборник головоломок в киоске, прихватывал экземпляр и для нее.
Оба любили сериалы и горячо обсуждали чужие киношные судьбы. А ещё Николай Иванович хорошо разбирался в международной политике, а Ольга Ивановна любила послушать, согласно кивая: «Как вы хорошо их приложили, Николай Иванович!»
***
Через несколько недель встречи на лавочке переросли в нечто большее. Николай Иванович стал приходить к Ольге Ивановне домой. Не каждый день — с возрастом люди становятся осторожными. Но регулярно.
У Ольги было уютно: скатерть с вышивкой, резные стулья, стеклянный шкаф с фарфором. И запах малины.
— Вы что, всегда варенье сами делаете? — удивлялся он. — У меня жена только покупала. Говорила, экономит нервы и газ.
— А у меня руки сами к банкам тянутся. Особенно осенью. Как увижу малину на прилавке — никак мимо не пройду, — усмехнулась она, подавая ему кружку с чаем.
За чаем и кроссвордами они вели беседы — о жизни, о детях, о покойных супругах. Оба удивлялись сходству своих судеб. Он рассказывал, как отдал свою «двушку» сыну после смерти жены — «молодым нужнее». Сам переселился в однокомнатную, которая досталась ему от матери и сдавалась в аренду. А Ольга рассказывала, как продала свою «трёшку» и купила себе и дочери по однокомнатной квартире — «пусть будет у неё своё жильё, она не замужем, а с квартирой и личная жизнь легче устроится».
— Ну надо же, — проговорил как-то, Николай Иванович. — Сколько общего у нас. Даже отчества одинаковые!
— Только я ещё шить умею, — заметила она. — А вы, надеюсь, мусор выносить?
— Непременно! — заявил Николай.
Смеялись часто. Он знал, как развеселить её, она — как заставить его немного волноваться. Но под всей этой лёгкостью неожиданной дружбы жил страх. Страх снова привязаться. И снова потерять.
Постепенно они перешли на «ты», и Ольга Ивановна всё чаще испытывала сожаление, провожая гостя.
Весной они решились.
— Я так подумал… Может, нам объединиться? — робко начал разговор Николай. — У нас уже как бы всё общее — чай, газеты, мнение о погоде и политике.
— Это ты сейчас предложил сожительство? Или я ослышалась? — прищурилась Ольга.
— Не сожительство, а объединение бытового ресурса и духовного капитала, — ответил весело Николай. — А что? Я даже с сыном поговорил — он не против.
— Да и Зоя не будет против, я уверена, — ответила Ольга Ивановна.
Зоя только пожала плечами:
— Как хочешь, мам. Это твоя жизнь... Если с ним ты чувствуешь себя счастливее, то почему бы и нет?
На следующий день они долго обсуждали, как лучше им съехаться. Сначала хотели жить у Ольги, а квартиру Николая сдавать. Но потом решили — не вариант. Уж слишком тесно ютиться двум пожилым людям в одной комнате. Вот если бы поменять две их квартиры на «трёшку» — было бы замечательно! У каждого из них была бы своя комната, а вечера можно было бы коротать в гостиной у телевизора... И если придут в гости дети с ночёвкой, им тоже нашлось бы место на диване в гостиной.
Так и решили: поменять две свои «однушки» на одну «трёшку». Чтобы была и её комната, и его, и общая гостиная — «для кроссвордов и сериалов». Их дети только посмеивались, выслушивая планы стариков.
— Главное — не ссорьтесь из-за пульта, — сказала дочь Ольги.
— И холодильник не делите пополам, — добавил сын Николая.
Пенсионеры взялись за дело с энтузиазмом. Риелтору пришлось нелегко: пара шутками и перебранками доводила его до икоты. Но нужная квартира была найдена. Первый этаж, магазин с аптекой рядом, парк через дорогу. Всё как по заказу.
— Я даже представила, — сказала однажды Ольга, — как буду читать в кресле у окна, а ты сидеть за кроссвордами рядом на диване. А захочется отдохнуть — я уйду к себе в комнату... Мы не будем друг другу мешать. Но и не будем одни.
И в голосе её звучала такая тёплая, робкая надежда, что Николай Иванович вдруг почувствовал себя не просто пожилым вдовцом, а мужчиной, от которого зависят чьи-то мечты.
***
— Слушай, Оля, я тут подумал, — сказал как-то Николай Иванович при очередной их встрече, — риелтор предложил: оформим квартиру в собственность пополам и сразу завещания сделаем. Я свою часть сыну, ты — Зое. Всё по-честному.
Она подняла голову.
— Завещание — это разумно, — согласилась Ольга Ивановна. — Но есть один вопрос... Если ты… ну… уйдёшь раньше, твоя доля перейдёт сыну — сразу или уже после моей смерти?
— Ну, я думаю, сразу. Ведь никто не знает, как всё сложится, и сколько ему придётся ждать наследства в ином случае... И твоя дочь точно так же, я думаю, не захотела бы ждать...
— Я просто хочу, чтобы мы оба были защищены, — мягко сказала она. — Если я умру раньше — я бы не хотела, чтобы ты был вынужден сразу съехать и искать новое жильё, если моя дочь захочет получить наследство сразу. Наши дети ведь пристроены и не нуждаются остро в жилье... А в старости трудно менять место жительства...
— Оль… я не думал, что ты боишься…
— Я не боюсь. Я думаю. Это разные вещи.
С того разговора между ними поселилось молчание. Это было первое разногласие в их такой, казалось, замечательной задумке. Оно не мешало говорить о погоде, но мешало говорить о будущем.
— Николай хочет, чтобы в случае его смерти его доля квартиры сразу же перешла к сыну, а это значит, что мне придётся продать квартиру, — жаловалась Ольга Ивановна подруге. — Я то думала, что если я умру первой, он сможет остаться в нашей квартире до самой смерти. Ведь в старости тяжело перезжать с места на место, снова продажи, покупки, да и не факт, что найдёшь что-то по душе. Я-то думала, что это уже навсегда, до конца — и моего, и его... Да и дети наши, и его сын, и моя дочь, не нуждаются так срочно в наследстве.
Подруга кивала. Как же это? После смерти одного из супругов — сразу продавать квартиру и съезжать? Куда? Разве это легко?
— Я теперь уже не уверена, — говорила Ольга Ивановна дочери. — Даже если он согласится на мой вариант, он же может в любой момент изменить завещание, а я об этом даже не узнаю...
— Да, мама, — соглашалась Зоя. — Он показал, что не особо заботится о твоем спокойствии и безопасности в будущем...
Сделка с квартирами сорвалась, к большому неудовольствию риелтора. Слишком много вопросов. Слишком мало доверия. Постепенно их отношения охладели — не со скандалом, не со слезами. Просто как чай, который остыл, пока ждали, когда он настоится.
***
Прошло два месяца.
Николай Иванович по-прежнему ходил гулять, только теперь выбрал лавочку на другом конце парка. Глядя на проходящих мимо людей, он обдумывал последние события.
«Правильно всё, — думал он. — Кроссворды — это хорошо, только разногласия в таком важном вопросе, как наследство — это не шутки. Конечно, Ольгу можно понять... По статистике-то женщины, считай, на 10 лет дольше живут, вот она и суетилась... А зачем моему сыну 10 лет наследства ждать после меня? Я помру, а моей собственностью ещё 10 лет будет пользоваться по сути чужая женщина... Нет, это не дело. Ни к чему такое. Значит, всё правильно...»
А тем временем Ольга Ивановна снова сидела на той же лавочке. С хлебом для птиц, с термосом и книгой. Осень уже коснулась листвы желтизной. Её время снова стало принадлежать только ей.
Иногда она вспоминала Николая Ивановича: как он кряхтел, садясь на диван, как называл её «генералом в отставке», как спорил по поводу ударения в слове «торты».
«Может, оно и к лучшему, что не сложилось, — думала она. — Зачем мне эти хлопоты на старости лет? Кроссворды кроссвордами, но всё же лучше жить одной. Хотя бы спокойно. Без зависимости от чьей-то прихоти. Без тревоги за завтрашний день. Пусть с книгой, а не с мужчиной. Но знать, что тебя не ждут никакие неожиданности, продажи и перезды, споры за имущество с чужими людьми... Нет, так-то оно лучше».
И всё-таки, иногда, по утрам, она смотрела на край лавочки и оставляла там немного места.
На всякий случай.
Читайте ещё истории из жизни: