Была пятница. Нина спешила на работу, необычную суету на проходной заметила ещё до того, как успела приложить пропуск к турникету. У самого входа стояли двое из милиции — в тёмных фуражках, с лицами, с которых будто ветром сдуло какое-то ни было выражение. Один курил и смотрел в пол, другой о чём-то говорил с охранником. Дверь в приёмную директора была открыта. Изнутри доносился шум — кто-то громко хлопал бумагами, двигал стулья, ругался вполголоса.
— Нина Ильинична, — охранник глянул на неё, будто увидел призрак. — Вам, наверное, лучше подождать. У нас тут… происшествие.
— Что за происшествие? — она побледнела. — Я же секретарь. Мне нужно к директору.
— У нас ЧП. Стреляли на предприятии. Ночью. В цеху, — он понизил голос. — Семёна задело.
Нина медленно подняла руку, прижав пальцы к губам.
— Как — Семёна? Моего Семёна?
Охранник кивнул, виновато отводя взгляд.
— Скорую вызвали. Увезли его. Говорят, не смертельно, но тяжело ранен… В грудь.
Она не слышала, что он говорил дальше. Колени предательски подогнулись. Она облокотилась о стену, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Мир вокруг будто затих, осталась только одна мысль: «Семён. Ранен? О, господи!»
***
Двадцать лет. Ровно столько они были вместе. Высокий, видный Семён, с которым она познакомилась ещё в техникуме, был неплохим мужем. Они поженились сразу после учёбы, сначала снимали квартиру, потом, когда родились двойняшки — Лиза и Артём — несколько лет жили у её мамы, благо там большая квартира, не тесно. А мама помогала много — одна Нина с двоими не справилась бы...
Потом Нина вышла на работу — не по специальности, устроилась секретарём директора в типографию, где муж работал мастером печатного цеха. Купили свою квартиру, выплатили ипотеку, и всё вроде бы устоялось. Дети учились в последнем классе школы, готовились поступать...
На обедах Нина с мужем пересекались в столовой — коротко кивали друг другу, обменивались парой фраз. Дома обсуждали проблемы детей и коммуналки. Иногда спорили или ругались, иногда ездили на море — кто не так живёт?
То ЧП в цехе, тот выстрел в грудь Семёну разделил их жизнь на «до» и «после».
***
Нина видела, что все что-то недоговаривают, отводят глаза. Ну да как тут что-то скроешь! Через час она знала всё. Добрые люди шепнули: на Семёна покушался не просто пьяный на улице. Это был муж его любовницы. Женщина работала в бухгалтерии соседнего предприятия. Симпатичная, моложе лет на десять. Нина её видела несколько раз, мельком — сотрудники того предприятия ходили на обед в их столовую. То ли Люда, то ли Люба — ходила в обтягивающих платьях — фигуристая, всегда при макияже и с причёской.
— Он спал с ней, — прошептала подруга Лариса. — Месяца два. Все знали.
Все знали. Кроме неё.
Нина терялась, не зная, что делать. Первым порывом было ехать в больницу, к нему — помочь, поддержать. Но предательская мысль — «Вдруг там возле него... та?» — останавливала.
Было стыдно смотреть в глаза сотрудникам и невыносимо слышать шепотки за спиной. Директор, глядя на неё с сочувствием, без разговоров подписал отпуск на неделю. Нина уехала домой.
Она пыталась вспоминать — когда он стал холодным? Когда перестал целовать её утром? Когда его глаза начали ускользать в сторону телефонов, окон, чужих силуэтов? Ей казалось, что всё у них нормально, и вот...
Два дня она не знала, куда себя деть. На третий всё таки поехала в больницу. Совесть не давала покоя. Хотелось бы сказать, что поехала из-за беспокойства, из-за любви — но, скорее, из чувства долга. Из привычки заботиться.
Больница большая, с трудом нашла нужный корпус, поднялась на третий этаж.
— Он в 306-й, — сказала санитарка, сочувственно глядя на неё. — Самый дальний коридор, налево.
Палата была полутемной, воняло лекарствами и ещё чем-то. Семен лежал, повернувшись к стене. Рубашка — с пятнами йода, под рукой — свернувшаяся простыня. Он кашлял, сипло и болезненно, будто из глубины самого тела вырывался этот звук.
— Семён, — тихо позвала Нина.
Он повернулся. Лицо постарело лет на десять. Глаза — воспалённые, с желтыми белками. Потрескавшиеся губы попытались изобразить улыбку.
— Привет, — прошептал он. — Не думал, что придёшь.
— А ты думал, я тебя совсем оставлю?
Он опустил взгляд. Молчание длилось минуту.
— Врач хоть смотрел тебя?
— Вроде нет никого… Теперь же выходные. Говорят, врач завтра будет...
— Ты пил воду?
Он покачал головой. Рядом стояла пустая кружка.
Она спустилась в хол на первый этаж, купила несколько бутылок минералки, сняла с банкомата все деньги, что были на карте. Нашла ту санитарку, чтобы убрала в палате.
Через двадцать минут она уже кричала в кабинете дежурного врача:
— Что это за свинство?! Он лежит с температурой, никто не подходит! Ранение в грудь, у него абсцесс! Вы его что — похоронить решили, а не вылечить?!
Мужчина за столом устало взглянул на неё:
— Успокойтесь. У нас кадровый голод, вы же знаете. Лечащий врач будет завтра…
— Я не завтра пришла! Я пришла сейчас. Он в пятницу поступил, а сегодня воскресенье! Вы что, хотите, чтобы он умер здесь?! Он работает всю жизнь, налоги платит! Если с ним что случится, вы будете отвечать!
Вечером Семена отвезли в операционную.
Месяц прошёл, как в тумане. Нина почти забыла о детях, спасибо, мама подменила. Сама не вылезала из больницы, ездила по аптекам, носила еду, прятала слёзы, и платила, платила, платила... Врачам, медсёстрам, санитаркам. За лекарства, за операцию, за массажи, физпроцедуры, реабилитацию...
Взяла на работе ссуду без процентов — директор пошёл навстречу. На работе врала начальству, что всё под контролем. С сотрудниками делала вид, что ничего не произошло. Как будто её муж не лежит под капельницей, с половиной вырезанного лёгкого. Как будто она не знает, из-за чего всё случилось.
Но она знала.
***
Семен вернулся домой спустя полтора месяца. Худой, как тень. Покалеченное лёгкое мешало дышать, он быстро уставал. Иногда сидел у окна и смотрел на улицу. Из красивого сильного 42-летнего мужчины он превратился почти в старика — худого, задыхающегося. Иногда он рыдал ночью, думая, что она не слышит.
Нина за ним ухаживала. Готовила диетические супы, поила чаями, делала компрессы и массажи. Помогала переодеваться. Иногда говорила с ним сухо, иногда молчала. В ней шла внутренняя война: жалость и сочувствие боролись со злостью, отвращением, горечью. Но самое худшее — не проходило ощущение предательства. Потому что он не просто вверг семью в проблемы. Он предал.
***
Однажды он тихо сказал:
— Прости.
Нина, стоявшая у окна, даже не обернулась.
— За что?
— За то, что причинил тебе боль.
— Нет. Не за это.
— А за что ещё?
— За то, что я была для тебя пустым местом. Готовила, стирала, рожала детей. Работала, держала всё на себе. А ты спал с этой… — она запнулась. — И ты думал, что я никогда не узнаю. А когда всё вскрылось... Вот что вышло! Никому ты не нужен оказался. Ты бы умер, если бы не я. Никто, кроме меня, не бился за твою жизнь.
Он молчал. Потом всхлипнул, но она не обернулась.
Через месяц он более-менее адаптировался к жизни дома. Оформили инвалидность, назначили пенсию. Мизерную, конечно. Нина сама бегала, собирала документы, возила мужа на ВКК, подписывала в собесе.
Ещё ерез неделю она собрала вещи. Дети были в школе, после школы велела им ехать к бабушке. Сама спокойно собрала чемоданы. Папка с документами. Пакеты с одеждой детей. Вызвала такси.
Семен сидел на диване, укутанный в плед. Он знал.
— Нина… Ты уходишь?
— Да.
— Ты же спасла меня…
— Именно потому и ухожу. Потому что не могу больше спасать того, кто не дорожил мной.
Он опустил голову.
— К маме переедем, — сказала Нина. — Там мне будет спокойно. Дети будут заходить, помогать. А я — я всё.
Семен не пошевелился. Только глаза — полные боли, вины, немого крика.
— Не оставляй меня... Что я буду делать тут один? Как жить?
— Ты будешь жить как все. Ты сам выбрал это. Позвони своей подруге — может, поможет чем. У неё муж в тюрьме, она одна. Можете начать вместе новую счастливую жизнь
Она закрыла дверь. Медленно, без хлопков.
***
На кухне у матери было пахло какой-то выпечкой. Нина сидела за столом, держа кружку двумя руками. Мать жарила блины, размешивала тесто, как будто ничего особенного не случилось.
— Сейчас дети из школы придут, будем обедать.
Нина молча кивнула. Мать взглянула на неё, вздохнула.
— Всё правильно ты сделала, дочка, — тихо сказала она. — Жизнь одна. Терпеть — не подвиг. Подвиг — уйти, когда тебе плюнули в душу.
Нина снова кивнула.
А потом впервые за много недель — заплакала. Не сдерживаясь, не стыдясь. Просто плакала. За себя, за детей, за ту женщину в обтягивающем, за этого глупого, сломанного мужчину на диване. Плакала — и чувствовала, как в ней медленно оттаивает сердце. И освобождается место. Для новой жизни.
Читайте ещё истории из жизни: