Глава 5. Скандал
Тишина в спальне после ухода Аслана была оглушающей. Лейла стояла посреди комнаты, прижав ладони к вискам, пытаясь заглушить гул в ушах и жгучую боль от его слов. «Тот нищеброд!» Эхо его крика билось о стены, о дорогие обои, о хрустальные подвески люстры. Он никогда, не позволял себе такого тона с ней. Никогда не называл ее чувства, ее прошлое – грязью. В его глазах она увидела не просто гнев, а настоящую ярость, смешанную с… с презрением. Это ранило сильнее всего.
Она медленно опустилась на ковер, туда, где упал конверт с фотографией. Его уже не было. Марьям. Конечно, Марьям. Она стояла за дверью, она слышала, она видела шкатулку. И она не преминула моментально доложить сыну. Лейла представила, как ее свекровь, с лицом, сияющим от торжествующей злобы, вручает Аслану улику, шепчет на ухо свои ядовитые интерпретации. Как она наверняка добавила масла в огонь, припоминая старые обиды, рисуя Лейлу вечной предательницей.
Лейла схватилась за край кровати, чтобы подняться. Тело не слушалось, ноги подкашивались. Она доползла до трюмо, ухватилась за него. В зеркале отразилось бледное, искаженное страхом и стыдом лицо с красными, опухшими от слез глазами. «*Что я наделала?*» – пронеслось в голове. Но тут же всплыло другое: «*Он ждал… Двадцать лет ждал…*» Два противоположных чувства – вина перед Асланом и щемящая, запретная жалость к Руслану – разрывали ее на части.
Она должна была предвидеть это. Предвидеть, что Марьям не упустит шанса. Предвидеть ярость Аслана. Но она ослепла от собственных смятенных чувств, от нахлынувших воспоминаний. Теперь пламя, которое она неосторожно разожгла, угрожало сжечь все: ее репутацию, ее брак, ее отношения с дочерью… и Руслана. Мысль о нем заставила ее сердце сжаться в ледяной ком. Аслан не шутил. Он был человеком действия, привыкшим устранять проблемы быстро и решительно. И слово «*убирайся*» в его устах звучало не как просьба, а как смертный приговор.
Лейла метнулась к тумбочке, где лежал ее телефон. Руки дрожали так, что она с трудом набрала номер Руслана. Звонок. Еще один. Третий. Он не отвечал. Паника нарастала, сжимая горло. «*Возьми трубку, возьми, пожалуйста…*» Она представила худшее: Аслан уже послал людей. Они уже в пути. Руслан мог просто не успеть…
Наконец, в трубке послышались гудки, а затем – его голос, усталый, но спокойный.
– Лейла? – Он, видимо, видел ее номер.
– Руслан! – выдохнула она, едва не плача от облегчения. – Слушай меня! Сейчас же! Ты в опасности! Аслан… он знает. Он видел фотографию. Он в ярости! Он сказал… Он сказал, чтобы ты убирался из города, если хочешь жить! Он не шутит! Уезжай! Прямо сейчас! Уезжай куда глаза глядят!
На другом конце провода повисла тяжелая пауза. Лейла замерла, прислушиваясь, ожидая его реакции – страха, гнева, растерянности.
– Значит, так, – наконец произнес Руслан. Его голос звучал странно отстраненно, без тени паники. – Я так и думал, что это случится. Рано или поздно.
– Руслан, ты слышишь меня?! – почти крикнула Лейла. – Он может послать людей! Сейчас же! Ты должен уехать!
– Куда, Лейла? – спросил он тихо. – Куда мне ехать? У меня нет больше дома. Нет никого. Только… только надежда увидеть тебя. Услышать твой голос еще раз.
Его слова, его спокойствие в этой ситуации были хуже крика. Они обожгли ее. Она поняла: он не боится. Или… или ему уже нечего терять? Мысль мелькнула как молния, но Лейла отогнала ее. Сейчас было не до догадок.
– Пожалуйста! – взмолилась она. – Ради всего святого! Уезжай! Хоть в горы, хоть к родственникам… Я… я не смогу жить, если с тобой что-то случится из-за меня!
Еще одна пауза. Потом он вздохнул, и этот вздох донесся по телефону как стон.
– Хорошо, Лейла. Хорошо. Я… я уеду. Не сейчас. Ночью. Так незаметнее. Обещаю. Не волнуйся так. Просто… – он замолчал, будто подбирая слова. – Просто знай. Что бы ни случилось. Я не жалею. Ни о встрече. Ни о том, что вернулся. Ни о том, что ждал. Ни о чем. Понимаешь?
Лейла не смогла ответить. Слезы снова душили ее. Она лишь кивнула, забыв, что он не видит.
– Прощай, Лейла, – тихо сказал он и положил трубку.
Она стояла, сжимая безмолвный телефон, слушая гудки разрыва. «*Прощай…*» Не «до свидания». «*Прощай*». Как будто он прощался навсегда. Ужасное предчувствие сдавило сердце. Она снова набрала его номер. Абонент не отвечал. Она набрала снова и снова. Молчание. Он отключил телефон.
Лейла опустилась на пол, обхватив колени. Что она натворила? Она хотела лишь увидеть его, поговорить, закрыть старую рану. А вместо этого открыла ящик Пандоры. Теперь Руслан в смертельной опасности из-за нее. Аслан, ее опора все эти годы, смотрел на нее с ненавистью. Амина презирала. Марьям торжествовала. И она была одна. Совершенно одна посреди рушащегося мира, который сама же и разрушила.
Прошло, наверное, полчаса, а может, целая вечность. Лейла сидела на полу, уткнувшись лицом в колени, не в силах пошевелиться. Вдруг ее собственный телефон резко зазвонил. Она вздрогнула, сердце бешено заколотилось. Аслан? Марьям? Или… Руслан? Она схватила аппарат. На экране светилось имя: *Амина*.
Лейла сглотнула ком в горле. Что ей сказать дочери? Как объяснить этот кошмар? Она медленно провела пальцем по экрану.
– Алло? Амина? – ее голос звучал хрипло, чужим.
Глава 6. Разоблачение
Амина ехала по ночному Грозному, сжимая руль так, что пальцы немели. В голове стоял гул, смесь ярости, страха и абсолютной растерянности. После взрыва скандала дома, после того как отец, бледный от гнева, вылетел из дома, не сказав ни слова, после истеричных криков бабушки Марьям о «позоре семьи» и «неблагодарной змее», Амина не могла оставаться в этих стенах. Воздух был отравлен ненавистью и подозрениями.
Она видела лицо матери – белое, потерянное, с глазами полными ужаса и слез. И этот ужас, эта беспомощность почему-то злили Амину еще больше. Почему она не кричала в ответ? Не оправдывалась яростно? Не клялась в невиновности? Ее молчание, ее страх выглядели… признанием. Признанием в том, что бабушка была права. Что мать все эти годы лгала. Притворялась любящей женой и матерью, а в душе хранила образ другого.
И этот другой… Руслан. Этот человек, из-за которого все началось двадцать лет назад. Из-за которого сейчас рушится ее мир, ее семья. Он был ключом. Корнем зла. Амина внезапно поняла, что хочет увидеть его. Не для разговора. Нет. Она хотела посмотреть ему в глаза. Хотела понять, что в нем такого особенного, ради чего мать готова была предать отца, предать *ее*. Хотела сказать ему в лицо все, что думает. Обвинить. Унизить. Заставить уехать раз и навсегда. Может, тогда… тогда все вернется на круги своя? Отец остынет, мать образумится, бабушка перестанет шипеть?
Она почти не помнила дороги. Автомашина сама вынесла ее на окраинную улицу, к невзрачному пятиэтажному дому, адрес которого она слышала в перепалке бабушки с отцом. «Он снимает квартиру на Шоссейной, этот нищий!» – кричала Марьям. Амина заглушила мотор, вышла. Воздух был прохладным, пахло пылью и каким-то заводом. Она поднялась на третий этаж по темной лестнице. На двери квартиры №32 не было таблички. Амина глубоко вдохнула, собрала всю свою ярость и решимость и громко постучала.
Секунды ожидания тянулись мучительно долго. Потом щелкнул замок, дверь приоткрылась. В проеме стоял Руслан. Он был в простых брюках и рубашке, выглядел устало, даже изможденно. Увидев Амину, он не удивился. Словно ждал. Его взгляд был глубоким, печальным.
– Амина, – произнес он тихо. – Заходи.
Его спокойствие, отсутствие страха или агрессии сбили ее с толку. Она ожидала чего угодно – хамства, оправданий, попыток закрыть дверь, но не этого… этого странного приглашения. Амина молча вошла. Квартира была маленькой, скромно обставленной. Чисто, но без изысков. На столе горела лампа, рядом стоял открытый чемодан, в который были небрежно сложены вещи.
– Собираешься уезжать? – резко спросила Амина, не двигаясь дальше прихожей. Ее голос звучал вызывающе.
– Да, – просто ответил он. – Как и советовала твоя мать. Как того хочет твой отец. Ночным автобусом.
– Мало! – вырвалось у Амины. – Тебе надо исчезнуть навсегда! Чтобы твоего духа здесь не было! Ты разрушил нашу семью! Тогда и сейчас! Из-за тебя мать предает отца! Из-за тебя они ссорятся! Из-за тебя бабушка плачет! Ты… ты просто беда! Зачем ты вернулся?!
Она выпалила все одним духом, задыхаясь. Руслан слушал ее, не перебивая. Его лицо оставалось спокойным, только в глазах мелькала глубокая усталость и… боль?
– Я вернулся не для того, чтобы разрушать твою семью, Амина, – сказал он тихо, когда она замолчала. – Поверь. Я… – он запнулся, будто ища слова. – У меня были свои причины. Личные.
– Какие?! – язвительно бросила Амина. – Денег не хватило? Решил к богатой бывшей примазаться? Или просто скучно стало?
Он взглянул на нее, и в его взгляде не было осуждения, только бесконечная печаль.
– Нет, Амина. Не деньги. И не скука. – Он отвернулся, прошелся по маленькой комнате, остановился у стола. – Я вернулся… потому что у меня больше нет времени. Потому что я должен был… увидеть ее. Хотя бы раз. Прежде чем…
Он не договорил. Его рука непроизвольно легла на стопку бумаг, лежавших рядом с чемоданом. Амина машинально проследила за его движением. Это были не книги, не счета. На верхнем листе был логотип, знакомый даже ей – эмблема Онкологического центра. И крупная печать. И слова… Она невольно шагнула ближе, ее взгляд скользнул по тексту. Латинские термины, диагноз… «*Карцинома желудка… Стадия IV… Метастазы в печень, кости… Паллиативная терапия… Прогноз неблагоприятный…*»
Амина замерла. Весь ее гнев, вся ярость, вся решимость разбиться вдребезги об эту страшную реальность. Она подняла глаза на Руслана. Он смотрел на нее, не скрывая больше ничего. В его глазах не было ни вызова, ни жалости к себе. Только тихая, бездонная грусть и… принятие.
– Рак, – просто сказал он, отвечая на немой вопрос в ее глазах. – Последняя стадия. Врачи дают… ну, очень мало. Месяцы, может быть. Не больше. – Он слабо улыбнулся, и эта улыбка была страшнее слез. – Вот почему я вернулся, Амина. Не чтобы разрушить вашу жизнь. Не чтобы что-то требовать. Просто… чтобы увидеть ее. Поговорить. Вспомнить хорошее. И… попрощаться. Потому что ждать больше не могу. В прямом смысле. Буквально. Я ждал двадцать лет. Теперь время вышло.
Он говорил тихо, спокойно, но каждое слово падало на Амину как камень. Она стояла, не в силах пошевельнуться, не в силах вымолвить ни звука. Весь ее мир перевернулся еще раз, но теперь уже совершенно иначе. Этот человек, которого она считала воплощением зла, разрушителем ее семьи, оказался… обреченным. Он приехал умирать. Приехал к *матери*. Чтобы попрощаться. Не требовать, не разрушать. Просто… увидеть.
Ее гнев испарился, оставив после себя пустоту, замешательство и щемящую жалость. Она смотрела на его впалые щеки, на тени под глазами, на то, как рубашка висела на нем, как на вешалке. Теперь все встало на свои места. Его усталость. Его странное спокойствие перед угрозой отца. Его слова «*у меня нет дома*», «*мне некуда ехать*». Его «*прощай*» матери.
– Мама… – прошептала Амина, наконец найдя голос. – Мама знает? Она знает о… об этом?
Руслан покачал головой.
– Нет. И не узнает. Не надо. Зачем? Чтобы мучилась? Чтобы жалела? Я не для этого вернулся. Пусть помнит меня… таким, каким я был. Не таким. – Он махнул рукой на себя, на свою болезнь. – Я скажу ей, что уезжаю навсегда. По делам. Она поверит. И… забудет. Так будет лучше для всех. Для нее. Для твоего отца. Для тебя.
Амина слушала, и в ее душе бушевала буря. Он собирался уехать и умереть в одиночестве, не сказав матери правды. Чтобы не причинять ей боли. Чтобы не разрушать ее жизнь еще больше. Этот поступок, эта жертвенность были непостижимы для нее. Они шли вразрез со всем, что она думала о нем секунду назад. Он защищал мать. Даже сейчас. Даже умирая.
Она вспомнила лицо матери сегодня вечером – полное отчаяния и страха *за него*, когда она умоляла его уехать. Вспомнила ее слезы над той старой фотографией. Мать не знала о его болезни. Но она явно чувствовала *что-то*. Что-то важное. Что-то, что заставило ее нарушить все правила, рискнуть всем.
А если… если мать узнает правду? Что она тогда сделает? Зная ее характер… Зная ту страсть, о которой шептались в семье, о которой с таким презрением говорила бабушка… Что тогда? Бросит отца? Бросит все? Уедет умирать вместе с ним? Или… или останется, но будет мучиться всю жизнь, узнав о его смерти слишком поздно?
Амина посмотрела на Руслана. Он закрыл чемодан, щелкнул замками. Его движения были медленными, осторожными, будто каждое причиняло боль.
*«Что, если мать этого не знает?»* – пронеслось в ее голове с ослепительной ясностью. И с этой мыслью пришел новый, еще более страшный вопрос: *А что, если она должна узнать?*
