Лето года 1358 от Рождества Христова в землях французского королевства обещало быть непростым. Идущая уже третий десяток лет война, "черная смерть", пожавшая своим серпом множество грешных душ, а главное - благородный и справедливый король Иоанн, попавший в плен к проклятым англичанам, неприкрыто намекали на это любому, кто имел хоть каплю разумения.
Хуже всего, конечно, вышло с обожаемым монархом. И дело вовсе не в том, что жители благословенной Франции его любили, хотя это было так. Даже податное крестьянство считало Иоанна добрым и справедливым. Главное было то, что из плена его нужно было выкупать. А для этого требовались деньги. Много денег. И получить их можно было единственным способом. Немного поднять налоги. А потом еще немного. И еще.
Вот так, как-то само собой и получилось, что новый 1358 год добрые жители королевского домена встречали не в очень хорошем настроении. Да и откуда спрашивается ему было взяться? Налоги, тяжелая работа, снова налоги, голод, новые налоги, злобствующее рыцарство, отправленное дофином сопровождать сборщиков податей, смерти от болезней и переутомления. Все это, а еще, конечно же, последняя корова, которую непременно было нужно отдать снизошедшим до тебя благородным людям, не позволяло добрым христианам с надеждой смотреть в будущее.
Ситуацию, и так непростую, делали еще более запутанной и непредсказуемой отряды бригантов, наемников оставшихся не у дел после поражения королевской армии. Эти славные парни, совершенно точно понимали, что немногочисленное и толком не пришедшее в себя местное дворянство, разбросанное по весям, здесь и сейчас ничего не сможет им противопоставить. И поэтому, без малейшего стеснения грабили все и всех, до кого только дотягивались их цепкие руки.
Те редкие рыцари, что все еще были готовы ответить насилием на насилие, делали ситуацию только хуже. Для того, чтобы выйти в поход против банд дезертиров и грабителей, им было необходимо восстановить свою боеспособность, изрядно подорванную Кресси и Пуатье. Нужны были новые копья, лошади и даже доспехи. Но главное, нужны были новые верные люди, что готовы идти в бой и прикрывать твою спину. И все это требовало денег. Взять которые можно было только в одном месте. У этих самых крестьян.
Вот так и получалось, что следом за бригантами, что грабили деревеньки в землях Бри, Куси и Суассона, появлялись преследующие их рыцари и требовали положенные им по закону подати. Ну, на самом деле, а как иначе? Оружие само себя не купит, наемники не наймутся, да и рыцарский конь питаться одной только травой не может. Экономика, мать ее.
Жаки, как называла своих крестьян французская знать, ворчали, жаловались, воровали у своих господ и все больше и больше приходили к очевидному мнению, что так жить нельзя. И может быть, все как-нибудь бы и обошлось, ведь люди неблагородных кровей терпеливы. Но тут в дело вступила королевская кровь. И события понеслись вскачь.
В то время зять плененного Иоанна Доброго, Карл Злой, еще недавно сам претендовавший на французский престол, видя бедственное положение, в котором находится королевский домен, так же решил немного улучшить свои финансовые дела. Его армия принялась грабить поселения вблизи Парижа, Мо и Суасонна, разгоняя походя бригантов, разбойников и прочих более мелких конкурентов. А сам он, одним только наличием в своих жилах королевской крови приводил в чувство тех рыцарей, что пытались призвать его к разуму и милосердию.
Измученные до последней степени крестьяне, ища защиты, справедливости и заработка, стекались в местечко Сен-ле-дэссеран со всей округе. И однажды, на кладбище, где их собралось сразу несколько сотен, кому-то из них пришла в голову простая и понятная, в общем-то, мысль. Все плохо не просто так, а потому, что дворяне предали свою страну и короля Иоанна, который всегда был добр к простым людям. Они бросили его в бою, а сейчас не хотят выкупать его обратно и тратят крестьянские деньги для того, чтобы шиковать на пирах и покупать себе новые красивые одежды.
- "Вначале их было не более сотни человек. Они говорили, что нобли Французского королевства рыцари и оруженосцы, годятся лишь для того, чтобы нас обирать. Они опозорили королевство, разоряют его, и потому похвально будет их самих истребить". ("Хроники" Жан Фруассар.)
Не прошло и получаса, как эта простая и понятная мысль завладела умами собравшихся, словно по волшебству превратив сотни терпеливых, сетующих на судьбу бедняг в одну большую и яростную толпу, горящую жаждой мести, крови и справедливости. Справедливость, кстати, было решено немедленно донести до каждого в округе, кроме тех, кто успел спрятаться.
Как-то сами собой в руках у Жаков появились ножи, топоры и окованные железом дубинки. Кто-то тащил вилы и косы, самые хитрые рвали на полосы одежду и плели из них пращи. Это было, конечно, не бог весть какое оружие, однако оно позволяло запускать камни прямо из-за спин остальных, не подвергая свою жизнь излишней опасности. Вооружившись чем только можно, толпа решила идти к дому ближайшего землевладельца, чтобы свершить над ним праведный суд.
Дорога была неблизкой, поэтому к укрепленному дому рыцаря, назначенного на роль сатрапа, пришло уже несколько сотен человек. Доведенные до отчаяния крестьяне, присоединялись к бунту, даже не дослушав основные тезисы. А зачем, если главное было очевидно без разговоров. Всех убить, все отнять. Отличный же план.
Понятно, что никакого толкового сопротивления рыцарь со своим младшим сыном и парой вооружённых слуг оказать пришельцам не смог. А того, что рядом не стало с полдюжины человек, зарубленных во время стычки, никто из нападающих просто не заметил. Зато отлично заметила те невеликие богатства, что нашлись в рыцарском доме. Вот только было их преступно мало. на всех не хватало, ни при каком раскладе. Поэтому, операцию под кодовым названием, - "всех убить, все отнять" было решено повторить. Благо, совсем неподалёку был один небольшой замок.
Всё-таки численный перевес - великое дело. Небольшая дружина крошечного замка не продержалась даже до вечера. Несколько сотен человек, захватив ворота, попросту размазали их по брусчатке главного зала. Рыцарь держался, сколько мог, но вскоре был оглушен и привязан к столбу. После чего, к тому же самому столбу притащили его жену и дочь. Толпа нaдpyгaлaсь над ними и убила на глазах проигравшего свой последний бой шевалье. А потом бунтовщики прикончили его самого, разграбили и подожгли все, что только могло гореть.
В замке, ценностей нужно заметить было заметно больше. Но все равно, на разросшуюся едва ли не до тысячи человек толпу не хватило. Но это не беда, ведь вокруг было множество других поместий, где жили люди ничуть не лучше, чем те предатели, что уже поплатились жизнью за свои преступления.
- Так же они поступили со многими другими замками и прекрасными домами, и их число возросло настолько, что спустя короткое время у них было уже свыше 6 тысяч человек. Куда бы они не приходили, везде получали подкрепления, поскольку за ними следовали все люди их сословия. ("хроники Жан Фруассар").
В ту ночь было убито четыре рыцаря, пять оруженосцев и несколько десятков их воинов. И это была большая часть всего феодального ополчения земель Сен-ле. Но главное было даже не в этом. Восставшие, разграбившие несколько поместий и замок, получили приличное количество настоящего оружия. Кажется, восстание стремительно перерастало в полноценный бунт. Первый по-настоящему большой бунт в Европе со времен падения Вечного Города.
Пару дней после кровавой ночи бунтовщики приходили в себя. Попавшиеся под руку кузнецы, без сна и отдыха выпрямляли косы, оковывали металлом дубинки и делали наконечники для стрел и болтов. Мастеровые насаживали на длинные рукояти хозяйственные топоры и готовили древки для копий. А те люди, которых пламя восстания вынесло на самый верх, принимали пополнение из земель де Куси, Уазы, Иль-де-франс, Шампани. Жаки, прослышавшие о том, что где-то есть люди, вершащие справедливость, прибывали десятками, очень скоро, превратив небольшую толпу, грабящую окрестные земли, в гигантское человеческое море, хотя и не собранное в настоящую армию, но все равно чрезвычайно опасное.
Поняв, что остановить это людское половодье невозможно, выжившие рыцари и нобили, наплевав на дома и поместья, бежали в города, чтобы укрыться от восставших за крепостными стенами. Только несколько замков, собрав за стенами всех, кто успел туда отступить, держали оборону. Стрелами и болтами намекая бунтовщикам, что им тут не рады. Повстанцы же, не имея командира и военного совета, немедленно разбрелись по округе, грабя поместья и хозяйства, не очень даже разбирая, кому принадлежит вот эта вот конкретная корова нобилю, или такому же крестьянину. Может быть, даже примкнувшему к восстанию и грабящему другое хозяйство, где-нибудь на юге земли Мо.
- В то же время все остальные бежали, увозя с собой своих жен, девиц и детей на расстояние 10 или 20 лье, где они рассчитывали оказаться в безопасности, и оставляли при этом свои дома и все свои богатства, которые в этих домах находились. Эти злодеи, без предводителя и без оружия, грабили и сжигали все дома, мимо которых проходили, убивали каждого дворянина, и я не могу описать то, что они делали с каждой дамой и девицей, которую могли найти. Тот, кто совершал самые большие зверства, такие, что человеческая природа не может и представить, вызывал у них самое большое одобрение, и к нему относились, как к самому великий человеку среди них. ("Хроники Жан Фруассар").
И вроде бы все было неплохо. Знать и рыцарство бежали из охваченных бунтом земель, оставив при этом огромные, невиданные богатства. Ну, по крайней мере, именно такими они казались крестьянину, что прожил всю свою жизнь, зная только недоедание, холод и непрерывную работу. К праведному делу присоединялись все новые и новые люди, сотнями уже идущие со всех окрестных земель. Казалось бы, ну что еще нужно?
Вскоре стало понятно, что вольница - это, конечно, хорошо, но даже бунтовщикам нужна нормально действующая вертикаль власти. Без единоначалия отдельных повстанцев заносило настолько сильно, что уже к концу первой недели начали случаться стычки между разными крестьянскими отрядами, не поделившими добычу в поместьях и домах нобилей. И не то чтобы кому-то их было жалко. Но единое командование все равно было нужно. Благо и подходящий кандидат находился неподалеку.
- Из своей среды они избрали короля, который пришел в Бовези из Клермона. Он был избран как худший из плохих, и они провозгласили его Жаком, Добрым Человеком. ("Хроники Жан Фруассар").
Вождем восстания стал Гийом Каль из Нормандии. И был он со всех сторон прекрасен. Головорез, наемник и ветеран множества компаний, побывавший, говорят, даже в битве при Кресси, игравший в прятки со смертью большую часть своей жизни и видавший всякое. А еще у него было отлично подвешен язык, и там, где дело не удавалось решить грубой силой, он всегда мог договориться. Но главное, Гийом был умен и отлично понимал, что последует за первыми удачами восставших.
Самое позднее, через пару недель, рыцари и дворяне очнутся и начнут собирать феодальное ополчение. И пускай оно будет небольшим, но для того, чтобы растереть в кровавый фарш пару десятков крестьянских отрядов, большего и не нужно. Восстанию была нужна настоящая армия. И крестьянский король немедленно этим занялся. Благо, что едва ли не половину оставшихся не у дел наемников-бригантов, что соревновались с бунтовщиками в скоростном ограблении королевского домена, он знал если не лично, то через вторые руки.
Уже через несколько дней, в ряды шумной и разномастно вооруженной крестьянской вольницы стали вливаться хмурые и неприятные даже с виду парни. Одетые в не очень чистые, сильно поношенные, но все еще крепкие стеганки и шлема. Наемники, уже несколько лет сидящие на голодном пайке, легко согласились присоединиться к восстанию, соблазненные долей в добыче и возможностью не сдерживать свои устремления, общаясь с местным населением. Особенно с благородной его частью, которую бриганты, выполнявшие в обычно в сражениях роль пушечного мяса, почему-то очень не любили.
Нельзя сказать, что с их приходом что-то существенно изменилось, но, по крайней мере, теперь было кому пинками и затрещинами объяснить грязноногим Жакам, как правильно маршировать, где у пики острый конец и почему пехотный строй - это альфа и омега войны. Хотя про альфу и омегу - это я, конечно, загнул. Они и слов таких не знали.
А еще у восставших появились знамена с нашитыми на них геральдическими лилиями. Каль отлично понимал, насколько сложно будет воевать с, пускай и изрядно выбитым Столетней войной, рыцарством, поэтому искал союзников даже среди беднейших из них. Заявляя на весь мир, что восставшие воюют только теми, кто предал королевство и короля Филиппа, и рады любому честному человеку в своих рядах.
Но главной его целью были даже не рыцари, а города и горожане. Вернее, городские склады, арсеналы, а главное - ополчение, что, в общем-то, в массе своей поддерживало восставших. Ну просто потому, что жизнь простолюдина в средневековом городе если и была легче крестьянской доли, то не то чтобы очень сильно. И вот эти, более-менее прилично вооруженные и хоть как-то тренированные люди были необходимы крестьянской армии позарез. Ну и продовольственные базы, конечно.
Крестьянская армия, разросшаяся за неделю до нескольких тысяч человек, не имея нормальной логистики, сжирала на своем пути все, подобно огромной стаи саранчи, оставляя после себя только дымящиеся развалины и трупы.
И нужно сказать, большая часть городов, которым не повезло оказаться в охваченных восстанием землях, бунтовщиков поддержала. И не то, чтобы богатые буржуа сразу воспылали любовью к немытым Жакам. Просто сложно отказать командиру многотысячной армии, способной не только сжечь твой город, но и разорить всю округу. Проще договориться. И для начала выдать им, например, три сотни благородных дам, что искали в городе Мо защиты и покровительства у герцогини Нормандской и ее подруги, герцогини Орлеанской.
И это был отличный подарок. Восставшие, в общении с людьми благородной крови, давно уже потеряли всякую мораль и человеческий облик. И это, в общем, не удивительно. Десятилетиями угнетаемые, они вдруг поняли, что насилие может работать также в другую сторону, и использовали его теперь с большим удовольствием везде, где было только возможно.
- Среди прочих совершенных ими позорных деяний, они убили одного рыцаря, насадив его на вертел и поджаривая на глазах его жены и детей. А затем, после того, как совершили над ней нacилиe десять или двенадцать из них, они заставили ее съесть немного мяса ее мужа, а после убили. ("Хроники Жан Фруассар").
Вот только в этом конкретном случае все пошло совсем не по плану. Увидев, во что за две неполных недели превратилась огромная часть Французского королевства, английское и французское дворянство прониклось настолько, что было решено поставить на паузу Столетнюю войну и сначала разобраться с этой новой напастью.
Узнав, что множество благородных дам находится в опасности, французский рыцарь Гастон де Фуа вместе со своим кузеном Жаном де Грай, еще недавно пытавшимся его убить в битве при Пуатье, объединили свои отряды и, наняв случайно оказавшийся под рукой отряд, или арбалетчиков, или даже обычной пехоты, со всей решительностью выдвинулись в Мо, надеясь успеть туда раньше Каля и его крестьянской армии. И, что характерно, успели.
Поэтому прибывшие передовые часть бунтовщиков, встречали не только открытые горожанами ворота, но и большой отряд, расположенный на очищенном от лишних людей и построек большом городском рынке.
Два рыцаря, пара дюжин всадников, построенных в две линии, и около сотни наемных стрелков и пехотинцев стояли на другой стороне моста, что соединял городскую крепость с рынком. За ним виднелась главная городская улица, широкая и прямая, по которой от открытых ворот, забыв про строй и уповая на огромный численный перевес, спешили за своим призом бунтовщики.
Дождавшись, когда белки глаз бегущих стали видны, арбалетчики выстрелили и, не делая даже попыток перезарядится, расступились, пропуская через свои ряды ударную кавалерию. После чего, побросав арбалеты, схватив мечи и алебарды, поспешили за ними.
- На это, два сеньора и их отряд подошли к воротам рыночной площади, которые они открыли и, выйдя вперед под знаменами графа Фуа и герцога Орлеанского и вымпелом капталя де Буша, выстроились перед этим мужичьем, которое вооружено было довольно плохо. Когда эти бандиты увидели такой отряд дворян, столь хорошо снаряженный, и сделавший вылазку, чтобы охранять рыночную площадь, то передние их ряды поддались назад. Тогда дворяне последовали за ними, используя свои копья и мечи. Когда те почувствовали тяжесть их ударов, то, из страха, повернули назад так быстро, что падали один на другого. ("Хроники Жан Фруассар").
Атакующая в идеальных условиях рыцарская конница прошлась по многочисленной, но беспорядочной толпе легкой пехоты подобно косе смерти. Идущих галопом рыцарей было просто нечем остановить. Первые ряды восставших были уничтожены даже до того, как они сумели что-то понять. А остальные.... Остальные испугались и побежали в сторону спасительных городских ворот, через которые еще недавно с такой помпой входили в город. Вслед за тяжелой кавалерией бежали наемники, рубя тех, кто был еще готов сопротивляться и добивая раненых и сбитых с ног.
Вся схватка продлилась несколько минут и закончилась тем, чем должна была закончиться. Дамы были спасены, наемники набили карманы, городские власти, поняв, что что-то пошло не так, бежали, но через пару дней были пойманы и повешены. А благородные рыцари. Герцоги Нормандии и Орлеана были еще долго благодарны Гастону де Фуа и Жану де Граю за спасение своих жен и матерей. Очень благодарны.
Впрочем, далеко не везде восставшие получали отпор. Местные феодалы, собрав всех, кого только можно, выступили против жаков в землях Кане, Бове и Санлисе, но, столкнувшись с объективной реальностью в виде хотя и плохо обученными, но многочисленными пехотными отрядами, подпираемыми со спины наемниками, были разбиты и отступили на север, во Фландрию, Эно и Барбант.
С начала восстания не прошло и пары недель, а дела были настолько плохи, насколько это вообще возможно. В центре Французского королевства ворочалась огромная крестьянская армия, с легкостью пожирающая даже большие отряды местного феодального ополчения. Хуже того, предводитель восстания сумел заручиться поддержкой не только обычных буржуа, давно мечтавших подвинуть титулованные дворянство. Этьен Марсель, парижский прево и один из богатейших людей Франции, стоявший за Парижским восстанием 1357 года, понял, что судьба дает ему в руки прекрасный инструмент политической борьбы. После чего немедленно отправил на помощь восставшим два больших отряда своих сторонников под предводительством обедневших рыцарей.
Как бы это не звучало нелепо, но лучшая в мире рыцарская конница не могла ничего сделать с обычными крестьянами. Уж слишком много их собралось в одном месте. Даже небольшие победы не могли исправить положения. Многоголовая гидра восстания даже не замечала сотен погибших. Каждый день им на смену приходило новое пушечное мясо, влекомое желанием мести, справедливости и жаждой грабежей. С каждым днем становилось все более очевидно, что с этими немытыми жаками, похоже, придётся воевать в полную силу.
Первым опомнился Карл Наваррский. Тот самый, чья армия, разграбившая земли вокруг Парижа и привела к началу восстания. Будучи не только Злым, но и чрезвычайно неглупым человеком, король Наварры, говоря о поддержке Парижа, Этьена, Марселя и французского дофина, он со всей возможной спешкой собирал королевскую армию на своих северных границах. Отлично понимая ту скорость, с какой моровое поветрие бунта доберется и до его королевства, он без малейшей тени сомнения черпал из казны серебро, раздавая увесистые кошели своим вассалам и хоть сколько-то надёжным наемниками. И скоро королевская армия была готова.
Девятого июня года 1358 от Рождества Христова армия короля Наварры Карла II, прозванного за честность и христианское милосердие Злым, подошла к городу Мо. Тому самому, где несколько дней назад благородные рыцари так удачно спасли не менее благородных дам от участи, даже несколько худшей, чем смерть в зубах дракона. И, остановившись напротив крестьянской армии Каля Гийома стала готовиться к бою.
Несмотря на то, что Жаки были грязны и глупы, армия их внушала уважение. Два больших смешанных отряда, включавших в себя копейщиков и арбалетчиков, укрывались за укреплениями, построенными из обозных телег и вкопанных в землю бревен. Сзади их подпирали наемники, придающие всему этому не то чтобы высокоморальному построению определенную устойчивость. Еще дальше стоял отряд кавалерии в шесть - семь сотен человек, бывший главной ударной силой восставших. Именно в нем собрались самые богатые, а значит, и лучше других вооруженные горожане, бриганты и дезертиры, умеющие воевать конно, и конечно же, несколько обедневших рыцарей, перешедших на сторону бунтовщиков.
И это выглядело настолько серьезно, что Карл и примкнувшая к нему французская аристократия решили сначала со всем этим быдлом поговорить.
Для переговоров Карл Наваррский пригласил Каля Гийома к себе в шатер, дав ему свое королевское слово, что будет он в нем гостем и сможет прийти и покинуть его в полной безопасности. Глава восстания, поверив королевскому слову и возгордясь тем, что его призывает на разговор сам король, поверил и прибыл к его шатру с малым отрядом. Где был немедленно схвачен и брошен в клетку. Охрану, попытавшуюся сопротивляться, рыцари, схватившие Каля, порубали, похоже, даже не заметив.
После чего, королевский глашатай объявил ожидающей своего командира крестьянской армии, что он схвачен, закован в железо и скоро будет повешен. И где-то примерно в этот момент, эта самая армия перестала существовать. Первыми все поняли наемники и, пользуясь тем, что между ними и противником все еще находилось несколько тысяч крестьянского ополчения, организовано отступили в ближайший лес. Совершенно справедливо решив, что жизнь дороже и поэтому черт с ним, с добром, оставшимся в лагере.
За ними последовала большая часть конницы бунтовщиков. Оставшиеся же на поле боя Жаки отступить просто не успели. После короткого обстрела в атаку пошла пехота Карла Злого, а наваррское и французкое рыцарство обошло укрепление с флангов, одной стремительной атакой закончив так и не начавшееся толком сражение.
Но это был еще не конец. Мстя восставшим за свой недавний страх и беспомощность, благородное рыцарство, ведомое аристократией, что происходила из славных и древних родов, преследовало бегущих и рубило их, даже не предпринимая попытки взять кого-то в плен. Да и кого пленять, крестьян? Вы серьезно? Да это же не совсем люди.
И даже когда бегущие закончились, аристократия и наемники не умерили свой пыл. Возвращаясь обратно, в свои земли, откуда их выгнал пожар мятежа, лучшие люди Франции вешали всех, на кого только могло пасть малейшее подозрение в помощи восставшим. Благородные рыцари, придя со своими отрядами в деревни, допрашивали оставшихся в них и после того, как находили мятежника и пособника, а находили они их почти всегда, поджигали их и казнили всех, кто казался им хоть немного подозрительным.
- По возвращении, воины подожгли город Мо и сожгли его, и все крестьяне, которых они смогли в нем найти, были убиты, так как они принадлежали к партии Жаков. После этого разгрома, который случился в Мо, они никогда больше не собирались в такие большие отряды. К тому же, под началом у юного де Куси было много дворян, которые уничтожали их без милосердия, где бы их не находили. ("Хроники Жан Фруассар").
Разгромив восставших в Пикардии, а немного позже, добив остатки сопротивления в Бове, Карл Наваррский короновал Гийома Каля раскаленным треножником в "мужицкие короли", а затем обезглавил его, завершив таким образом крестьянское восстание, причиной которого он сам, собственно, и был.
Жакерия, длившаяся немногим больше месяца, закончилась, но навсегда изменила средневековую Европу. Крестьяне были разбиты, унижены и снова втоптаны в грязь. Но это было не главное. Бегущие от топота тяжелой конницы Жаки несли где-то глубоко в своем сердце, дорого обошедшееся им знание о том, что рыцаря можно победить. И пусть сейчас им не повезло. Но всегда можно попробовать еще раз. И еще. И еще столько, сколько будет нужно.