Наверное, прежде чем закончить разговор об отце рассказчика в «Первой любви» и подвести какие-то итоги, нужно сказать несколько слов и о матери писателя, которая изображена в повести тоже не совсем так (или совсем не так), как описывали Варвару Петровну.
Мы привыкли судить об обстановке в её доме по многочисленным биографиям, по воспоминаниям самого писателя, наконец, по его произведениям, и в первую очередь здесь вспоминается, разумеется, барыня из «Муму» с её непредсказуемыми капризами.
Всё это совершенно справедливо, но всё это – лишь одна сторона её жизни. Несомненно, очень важно вспомнить, что сделало её такой. Конечно, очень любопытны «Воспоминания о семье И.С.Тургенева», написанные В.Н.Житовой (не будем сейчас рассматривать, кем она приходилась Варваре Петровне; даже если просто воспитанницей, то любимой, и к тому же бывшей постоянно рядом с ней последние семнадцать лет её жизни). Говоря о «странностях» и жестокостях своей «maman», мемуаристка делает очень важное замечание: «Детство и молодость её прошли при таких тяжёлых, возмутительных условиях, что неудивительно, если все эти несчастия раздражили её характер и заглушили в ней те хорошие наклонности, которыми её природа наделила». Напомнив о роде Лутовиновых, который «был когда-то знаменит в уезде и в губернии помещичьим удальством и самоуправством, отличавшими во время оно и не одних Лутовиновых», она расскажет о втором замужестве её рано овдовевшей матери, вышедшей за вдовца с двумя детьми: «Катерина Ивановна никогда не любила своей дочери от первого брака и сделалась, под влиянием своего второго мужа, мачихой для Варвары Петровны и матерью для девиц Сомовых, её падчериц. Все детство Варвары Петровны было рядом унижений и оскорблений, были случаи даже жестокого обращения». А кроме того, отчим, «когда ей минуло 16 лет, начал преследовать её иначе - это был человек Карамазовского (старика) пошиба». Напомнит она и о побеге Варвары Петровны, когда «она пешком, полуодетая, прошла вёрст шестьдесят и нашла убежище в доме родного дяди своего Ивана Ивановича Лутовинова». Однако дядя, защитив Вареньку, «что называется, держал её в ежовых рукавицах, и она жила почти взаперти в Спасском».
А вот дальше, как мне думается, - главное: «По смерти дяди, оставшись единственною наследницею большого состояния, Варвара Петровна вздохнула полною грудью свободного человека, и очевидно сказала себе: - теперь я всё могу! Такой сильный характер, такой горячий темперамент, как её, вырвавшись на простор из долгих тисков, мог легко проявить себя в тех порывах, в каких он и проявился. До сих пор для неё не существовало ни ласки, ни любви, ни свободы; теперь ей досталась в руки полная власть, и она могла всё это иметь». Во что всё это вылилось, нам хорошо известно… Снова слова Житовой: «Она и меня мучила, и мучила так же, как и всех, кто был близок к ней… И тем, кто любил её, кто был предан ей, доставалось горше всех. Можно было думать, что она хотела выместить на других свое несчастное детство, свою подавленную под гнётом семейной обстановки молодость и дать другим испытать те же страдания, какие сама испытала. И как все это постоянно мучило Ивана Сергеевича!»
Считаю необходимым добавить и ещё кое-что. В самом начале разбираемой повести мы читаем: «Матушка почти не обращала на меня внимания, хотя у ней, кроме меня, не было детей: другие заботы её поглощали». О том, что было ещё два сына, я уже писала. А вот отношения матери с писателем…
Я.П.Полонский записал рассказ Тургенева: «Драли меня за всякие пустяки, чуть ли не каждый день. Раз одна приживалка... донесла на меня моей матери. Мать без всякого суда и расправы тотчас же начала меня сечь, - секла собственными руками, и на все мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: сам знаешь, сам должен знать, сам догадайся, сам догадайся, за что я секу тебя!»
Об этой истории и подобных ей рассказано очень много. Но вместе с тем не следует забывать и другого. Много лет спустя мать напишет сыну: «Моя жизнь от тебя зависит. Как нитка в иголке; куда иголка, туда и нитка. Cher Jean! - я иногда боюсь, чтобы тебя не слишком ожесточить своими упреками и наставлениями. - Но! - ты должен принять мое оправданье. Век мой имела я одних врагов, одних завистников».
Если судить по дошедшим до нас письмам, подписанным подчас «Твой друг и мать Варвара Тургенева», сына она обожала. Вот её строки: «Всё заключается у меня в вас двух… Только вы, вы с братом. Я вас обоих люблю страстно, но различно. Ты мне особенно болен…» Однако любовь эта, эта «болезнь», принимала подчас извращённые формы. Просто приведу фрагмент из её письма сыну в Берлин, куда он уехал вместе с крепостным Порфирием Кудряшовым: «Ту почту, которую вы оба пропустите, я непременно Николашку [почтарь в Спасском] высеку… Что делать, бедный мальчик будет терпеть. Смотри же, не доводите меня до такой несправедливости».
Но и сама любовь не была слепым обожанием. Хорошо известен случай из молодости писателя. В мае 1838 года Тургенев выехал из Петербурга в Германию на пароходе «Николай I», а через несколько суток, ночью, на корабле случился пожар. Вскоре распространились слухи о недостойном поведении молодого человека, поддавшегося панике. До сих пор точно не известно, насколько справедливы они были. Сам он через тридцать лет писал: «Близость смерти могла смутить девятнадцатилетнего мальчика — и я не намерен уверять читателя, что я глядел на неё равнодушно, но означенных слов, сочинённых на другой же день одним остроумным князем,.. я не произнёс». Предполагают, что «остроумным князем», распространившим анекдот о Тургеневе, был плывший на том же пароходе П.А.Вяземский, хотя в его записных книжках, где есть упоминание о пожаре, о Тургеневе не сказано ни слова.
Однако эти рассказы (вместе с «означенными словами» дошли до Варвары Петровны, и вот что она писала сыну: «Никогда ты минуты не подумаешь, где ты! — Не посмотришь, что делается около тебя, чего требует пристойность. Например, почему могли заметить на пароходе одни твои ламантации... Слухи всюду доходят! — и мне уже многие говорили, к большому моему неудовольствию... Ce gros monsieur Tourguéneff qui se Iamentoit tant, qui disoit mourir si jeune... [Этот огромный господин Тургенев, который так причитал, который говорил: Умереть таким молодым…] Какая-то Толстая... Какая-то Голицына... И ещё, и ещё... Там дамы были, матери семейств. — Почему же о тебе рассказывают? Что ты gros monsieur — не твоя вина, но! — что ты трусил, когда другие в тогдашнем страхе могли заметить... Это оставило на тебе пятно, ежели не бесчестное, то ридикюльное. Согласись...» («gros monsieur», конечно, о росте Тургенева - 192 см).
Теперь об отношении сына к матери. Известны, по рассказам всё той же Житовой, и такие случаи.
Как-то в приезд сына в имение Варвара Петровна уехала «осмотреть поля» и попала в страшную грозу. Вернувшийся с охоты Иван Сергеевич, узнав, что мать ещё не вернулась, «бросился из комнаты. Несмотря ни на дождь, ни на бурю, ничего на себя не накинув, побежал он на конный двор, схватил первую попавшуюся лошадь и выехал уже из ворот, сам не зная куда; но тут же был встречен бурмистром, которого Варвара Петровна послала домой… с известием, что она в безопасности в сторожке лесника». А когда наконец её карета въехала во двор, «Иван Сергеевич бросился на балкон и на руках вынес мать из кареты, донёс её до кресла, ощупывал её платье и ноги.
- Не промокла ли ты, maman? - беспокоился он и беспрестанно целовал её руки. - Ну, слава Богу, слава Богу, - твердил он, - с тобой ничего не случилось, как я боялся за тебя; лошади могли испугаться и понести, это не выходило у меня из головы.
И опять припадал к матери и целовал её».
Другая история, по-моему, тоже, как говорили в тургеневские времена, «очень замечательна».
Приехавший в Москву с концертами Ф.Лист один раз выступал «не в дворянском собрании, а в чьём-то частном доме.
Варвара Петровна, выезжавшая весьма редко, захотела, однако, послушать великого артиста. С нею поехал Иван Сергеевич. Лестница, ведущая в концертную залу, была высокая, а кресло на ремнях, на котором обыкновенно лакеи вносили её на лестницы, не было взято. Ноги Варвары Петровны тогда уже пухли и были слабы; взойти так высоко и думать нечего было…
- Я тебя внесу на руках, maman, - сказал Иван Сергеевич, и не дождавшись ни согласия, ни возражения матери, моментально схватил её на руки, как ребенка, внёс на лестницу и поставил почти у входа в залу. Многие из публики были свидетелями этой сцены. Поднялся шёпот удивления и умиления. Нашлись многие, которые подходили к Варваре Петровне и поздравляли ее с счастием иметь такого внимательного и нежного сына».
Да, хорошо известно об охлаждении отношений между Иваном Сергеевичем и его матерью в последние годы её жизни, об огромном количестве материальных претензий (позвольте сейчас этого не касаться)… Но всё же нельзя забывать и о моментах их близости.
А к повести вернусь в следующий раз.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по тургеневскому циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь
