Наверное, никто из читавших «Первую любовь» не забыл потрясающей сцены почти в самом конце её: «Отец внезапно поднял хлыст, которым сбивал пыль с полы своего сюртука, — и послышался резкий удар по этой обнажённой до локтя руке. Я едва удержался, чтобы не вскрикнуть, а Зинаида вздрогнула, молча посмотрела на моего отца и, медленно поднеся свою руку к губам, поцеловала заалевшийся на ней рубец».
Затем будет начатое и незаконченное письмо отца: «Сын мой, бойся женской любви, бойся этого счастья, этой отравы...» Счастье и отрава… А как всё начнётся?
У моих уважаемых комментаторов уже возникла дискуссия, когда княжна полюбила. Кто-то считает, что «любовь к княжне, к началу повести уже пришла», а все эти вечера «организованы специально, как дымовая завеса, чтобы прикрыть настоящую любовь». Кто-то не соглашается, считая, что «компания ухажёров Зинаиды уже устоявшаяся и не первый месяц так время проводит».
Я, пожалуй, соглашусь со вторым комментатором. Знали ли Зинаида и Пётр Васильевич друг друга раньше? Мне кажется, нет. Конечно, можно представить себе, что диалог отца и сына («Это княжна?» — «Княжна». — «Разве ты её знаешь?» — «Я её видел сегодня утром у княгини») затеян отцом, что называется, для отвода глаз. Но вот следующее описание («Отец остановился и, круто повернувшись на каблуках, пошёл назад. Поравнявшись с Зинаидой, он вежливо ей поклонился. Она также ему поклонилась, не без некоторого изумления на лице, и опустила книгу. Я видел, как она провожала его глазами. Мой отец всегда одевался очень изящно, своеобразно и просто; но никогда его фигура не показалась мне более стройной, никогда его серая шляпа не сидела красивее на его едва поредевших кудрях»), всё же, думается, - первая их встреча. Встреча, поразившая обоих. И снова вспоминается знаменитое «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож»…
Ещё мне кажется невозможным (если бы любовь началась раньше) само соседство Засекиных с семьёй Владимира – несомненно, Пётр Васильевич поселил бы возлюбленную где-нибудь в отдалении от жены (скажет же потом слуга: «Уж на что батюшка ваш в этом разе осторожен»).
Сам «роман» развивается где-то «за сценой», герой лишь наблюдает за Зинаидой. Конечно, шестнадцатилетний наивный юноша ещё не может полностью осознать всего происходящего. Он лишь отмечает «странности» в поведении княжны, которые всё чаще заставляют его размышлять, кого она полюбила.
Для него и для нас совершенно ясно одно: происходящее не приносит счастья Зинаиде. Об этом говорит всё: и её частые слёзы, и сделанное с «нервическим смехом» признание «Не до капризов мне теперь; вас дурачить, себя дурачить... куда как весело!» И её слова «Что не любить оно не может — и хотело бы, да не может!» И, разумеется, самое главное: «Всё мне опротивело, — прошептала она, — ушла бы я на край света, не могу я это вынести, не могу сладить... И что ждёт меня впереди!.. Ах, мне тяжело... Боже мой, как тяжело!»
Она скажет Владимиру: «Нет; я таких любить не могу, на которых мне приходится глядеть сверху вниз. Мне надобно такого, который сам бы меня сломил... Да я на такого не наткнусь, Бог милостив! Не попадусь никому в лапы, ни-ни!» Но попалась…
На то, в кого влюбилась Зинаида, автор намекает постоянно. Мы слышим её слова, произнесённые, глядя на Владимира: «Это так. Такие же глаза». Мы слышим её рассуждения о встрече Антония с Клеопатрой, когда она поинтересуется: «А сколько лет было тогда Антонию?» — и, услышав, что «ему было за сорок лет», даже повторит: «За сорок лет». Мы видим (глазами Владимира, конечно) верховую прогулку её с Петром Васильевичем: «Они ехали рядом. Отец говорил ей что-то, перегнувшись к ней всем станом и опершись рукою на шею лошади; он улыбался. Зинаида слушала его молча, строго опустив глаза и сжавши губы».
А затем будет то самое «беганье с ножом». И поразительное признание княжны: «Я виновата перед вами, Володя... — промолвила Зинаида. — Ах, я очень виновата... — прибавила она и стиснула руки. — Сколько во мне дурного, тёмного, грешного... Но я теперь не играю вами, я вас люблю — вы и не подозреваете, почему и как...» Почему любит? Думаю, просто как сына любимого, дорогого человека…
А дальше – «громовой удар», который «разом всё прекратил и перебросил» рассказчика «в новую колею»: он узнаёт всё об отношениях отца с Зинаидой. И вопрос, задаваемый им, который, наверное, волнует и читателей: «Как могла она, молодая девушка — ну, и все-таки княжна, — решиться на такой поступок, зная, что мой отец человек несвободный, и имея возможность выйти замуж хоть, например, за Беловзорова? На что же она надеялась? Как не побоялась погубить всю свою будущность?»
Та сцена, с которой я начала сегодняшний разговор, показывает, что, вероятно, Зинаида рассчитывала на соединение с тем, кого любит, о чём ещё могут говорить её слова «Vous devez vous séparer de cette [Вы должны расстаться с этой]...»? Но именно после них последует тот самый удар хлыстом… А перед этим Владимира поразит её лицо – «печальное, серьёзное, красивое и с непередаваемым отпечатком преданности, грусти, любви и какого-то отчаяния — я другого слова подобрать не могу. Она произносила односложные слова, не поднимала глаз и только улыбалась — покорно и упрямо».
Финал драмы рассказан конспективно: «Два месяца спустя я поступил в университет, а через полгода отец мой скончался (от удара) в Петербурге, куда только что переселился с моей матерью и со мною. За несколько дней до своей смерти он получил письмо из Москвы, которое его чрезвычайно взволновало... Он ходил просить о чем-то матушку и, говорят, даже заплакал, он, мой отец! В самое утро того дня, когда с ним сделался удар, он начал было письмо ко мне на французском языке… Матушка после его кончины послала довольно значительную сумму денег в Москву». Я не буду его комментировать – думаю, и так всё ясно.
А вот несколько слов о реальных событиях, считаю, сказать нужно. В том самом письме В.П.Тургеневой, о котором я уже упоминала, которое невозможно прочесть целиком и которое заканчивается французской фразой «de ne jamais prononc`e devant moi ce nom maudit [да не будет никогда не произнесено при мне это проклятое]», читаются отдельные фразы: «Злодейка писала к нему стихами, когда он уехал» (и, видимо, приводятся строки). Упоминается о смерти мужа: «Несчастный... замучила совесть... кончил жизнь насильственной смертью...» (об обстоятельствах смерти С.Н.Тургенева сохранились разные версии, сейчас я на них останавливаться не буду). И, наконец, приводится с чьих-то слов рассказ о реакции Шаховской на известие о смерти Сергея Николаевича: «В тот день, когда ей объявили нечаянно у Бакуниных, где она готовилась итти на сцену, готовили какую-то пьесу её дяди Шаховского... Она захохотала истерически…»
Осталось сказать о княжне (не о повести) только несколько слов. У Тургенева Майданов расскажет о муже «госпожи Дольской»: «Прекрасный малый, с состоянием. Сослуживец мой московский. Вы понимаете — после той истории... вам это всё должно быть хорошо известно... ей не легко было составить себе партию; были последствия... но с её умом всё возможно». Смею предположить, что Дольский – фамилия дворянская – по крайней мере, так звучит.
Реальная Е.Л.Шаховская в сентябре 1835 года вышла замуж за Льва Харитоновича Владимирова, человека без дворянского происхождения и состояния. Мне уже был задан вопрос, почему так случилось. Думаю, как раз по той причине, на которую указал Майданов, только Шаховской было не «всё возможно».
Я уже упоминала о смерти Шаховской через год после свадьбы и через несколько дней после рождения сына (и снова вспомнятся слова Варвары Петровны «Уморят и умрут, и детей оставят, и своих и чужих сирыми»). Судьба её вдовца и сына неизвестны (сохранились лишь сведения, что Владимиров хлопотал о введении его с сыном в дворянское звание).
Иногда можно встретить сообщение, будто слова Владимира, что Зинаида похоронена, «может быть, в нескольких шагах от его отца», точны: могилы Шаховской и С.Н.Тургенева находятся на одном кладбище. Чаще всего, однако, указывают на ошибочность этого: могила Шаховской (сейчас, как я понимаю, утерянная) – на Волковском кладбище, где позднее упокоился Иван Сергеевич (Сергей Николаевич был похоронен на Смоленском; могила утеряна ещё при жизни Варвары Петровны). На её надгробии была выбита надпись (кто её автор, не установлено):
Мой друг, как ужасно, как сладко любить!
Весь мир так прекрасен, как лик совершенства!
В статье использованы иллюстрации К.А.Клементьевой
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по тургеневскому циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь