После разговора с Груней, когда она так неожиданно встретила его на дороге от шахты к Журавкам, Захар время от времени поводил плечами – ровно хотел отряхнуться от чего-то: Грунины слова про Анютку казались ему грязным потоком. Удивлялся: а вроде ж подружки с Анюткою! Под сараем вместе в куклы играли.
Что Анютка нравится Владимиру Андреевичу, – для Захара не тайна.
За их драку с инженером было стыдно… Но всё равно в глазах темнело, когда замечал, как Аверин смотрит на Анютку…
Нет, во взгляде Владимира и близко не было того, о чём говорила Груня… Аверин любуется Анюткой… Но – так бережно любуется… так старательно сдерживает свои чувства, – чтоб не задеть своей откровенностью её сердечко… И столько грусти в его глазах, когда он смотрит на Анюту, что смущался Захар, – вместо того, чтоб гневаться на Владимира Андреевича.
Дивился Захар не по-девичьи беззастенчивым Груниным словам:
-Да только Анютка – из ранних: чтоб тем временем, пока растёт-то… не обгулял её… к примеру, инженер питерский, что вашею шахтой распоряжается… Сорвёт инженер цвет – для усладушки своей, да и бросит… а Анька – она такая! Тебе все скажут: увидит инженера – так и стреляет глазками-то синими…
Рассчитывала Груня, что разгневается Захар на Анютку. Да только и не тронули её слова Захарово сердце: Анютка – не то, чтоб стрелять глазами, – лишний раз стыдится и поднять глаза-то… И целоваться боится: всего один раз и поцеловал её Захар, да и то – силою… когда в степь, за курган, ездили.
За то, что дрались с инженером на глазах у шахтёров, – стыдно…
Только ж сердце – не камень. Дивно ли, коли хочется Захару одному любить Анютку. Владимир не добивается её любви… Но – не скрывает того, что любит Анютку. И сквозь грусть в его глазах виднеется надежда.
На днях Захар с батей поправляли крышу на сеновале. Маманя принесла им холодной простокваши из погреба, присела рядом. Сняла с Захаровых волос сухой колосок овсяницы, скрыла усмешку:
- Нынче после утренней с Ульяною домой шли.
-Ну?.. – Тимофей Петрович поднял глаза от кружки: не понял, с чего бы это Дунюшка поведала им с Захаром про то, с кем она из церкви возвращалась.
-Говорила Ульяна, что дочка их, Грунюшка, замуж собирается.
Захар тоже с любопытством взглянул на маманю: уж не за инженера Аверина собирается Груня замуж…
А батя по-прежнему недоумевал:
- Ну?..
- Собирается Груня замуж… за нашего Захара.
Батя едва не уронил кружку:
- За… Захара?.. А Захар что: сватался к ней?..
Захар вспыхнул: выходит, вот в чём отгадка-то… Вот зачем дождалась его Груня… И такие слова бесстыдные про Анютку говорила…
Маманя головою покачала:
-Мне уж, Тимофей Петрович, подумалось: может, нынче девки сами к парням-то сватаются…
Батя в досаде сплюнул:
- Чего молчишь, Захар?
Захар пожал плечами:
- Так не знаю, что сказать, бать.
А мать с облегчением перевела дыхание…
Захар знал: Анютку маманя любит ещё с тех пор, когда она была маленькою девчушкой. Дочушкой и звала её. Бывало, встретит Анютку на улице, – обнимет, ленту в косе поправит. Вздохнёт с улыбкою:
- Вот бы мне такую дочушку славную!
С Пелагеей, Анютиной матерью, в девках подругами были. Пелагея строга, – поэтому и не заговаривала Евдокия про это: дескать, у вас с Ефимом – дочушка, у нас с Тимофеем – сын… Отчего ж не сговориться. Смотришь, – и породнимся.
Потому и радовалась, когда заметила, что приглянулась Анютка Захару… И сердцем материнским почувствовала, что и Захар люб Анюте.
С женитьбою не торопили Захара: ему и самому нынешним летом лишь восемнадцать исполнилось, а Анютка двумя годами младше его. Понимали родители: ждёт Захар, когда ей шестнадцатая осень минует.
А Захар в последние дни хмурился… И на душе неспокойно было.
Не Грунины слова сердце растревожили…
И не о том мысли, что Анютке Владимир Андреевич вдруг понравится: Анюте, её простым, таким желанным словам, сердцу её Захар верил, – как просто верил тому, что завтра на зорюшке солнце поднимется над восточным краем степи…
Неспокойно на душе – оттого, что в глазах инженера Аверина грусть туманится… а с нею – надежда.
Тяжела надежда эта… Хоть и горько – горше степной полыни… – будет Владимиру от несбывшейся надежды, – всё равно полегчает ему: сердце смирится с тем, что Анютка стала женою Захара… И ждать нечего, и надеяться не на что.
В каком-то отчаянии – за Владимира… – Захар даже подумал: что ж за девушки в Питере-то этом – раз ни одна не рассмотрела, не увидела Аверина!.. Неужели ж в целом Питере ни одной не нашлось, которой он пришёлся бы по сердцу… ни одной не нашлось, что пришлась бы по сердцу ему!..
Не нашлось, значит, – коли он здесь, на берегу Северского Донца, шахту назвал Анюткиным именем…
… Маманюшка велела набрать на берегу мяты, – чтоб высушить на зиму.
Анюта поставила полную корзинку у самой воды, засмотрелась на ясно-жёлтые речные кувшинки.
А сердечко взволнованно забилось: за спиною различила знакомые шаги… и дыхание.
Захар положил руки ей на плечи, с улыбкою кивнул на кувшинки:
-Нравятся? Садись в лодку, – поплывём к заводи. Хочешь – сорву тебе?
Анюта несмело обрадовалась: близился полдень, и жарко нынче… а на реке так славно!
И… Захар.
Как хорошо, что он пришёл на берег!
А в заводи, где цвели кувшинки, Анюта остановила Захара – даже бровки её чуть изломились от жалости:
- Не надо, Захарушка… Сорвёшь – кувшинка тут же поникнет… и увянет. Пусть цветут под солнышком, радуются водице чистой.
Волосы Анютины пахли мятою…
От ласковых слов ли Анютиных… от речной свежести… оттого, что они с Анюткою вдвоём в чуть покачивающейся лодке… или оттого, что недавно вернулся со смены, – голова у Захара вдруг закружилась.
Анюта почувствовала… Встревожилась:
- Захарушка!..
А он обнял её… Губы нашёл…
Потом склонился над нею:
- Не бойся, Анютка… Сил уж нет – до Покрова ждать… Бате с матерью – и своим, и твоим… – сам скажу: вышло так… случилось… у нас. И… обвенчаемся. Вечность целая… – до Покрова…
И… юбку её поднял…
Анюта сдерживала его руки, а он лишь сладко хмелел… почти не слышал её голоса:
- Не надо, Захарушка!.. Нельзя это… – до венца. Уж недолго ждать осталось… Сам потом упрекнёшь меня…
Откуда и сила взялась у девчонки: оттолкнула Захара… И прыгнула в воду.
Пока Захар… с жаром справлялся, что так и захлестнул его, поплыла к берегу.
Берег близко…
Расплелась коса Анюткина… и вдруг чьи-то сильные руки подхватили её, к берегу понесли: здесь уж мелко было…
Владимир Андреевич старался не смотреть на Анюткину грудь, что просвечивалась сквозь промокшую рубашку… Лишь негромко, как-то очень горько спросил:
- Обидел тебя Захар?
Анюта отжимала волосы. Подняла на Владимира Андреевича глаза:
- Не обидит меня Захар. И – не тронет. Ежели и случится… – лишь тогда, коли я сама захочу.
Как бы не было тяжело на сердце… как бы грустно не было инженеру Аверину, он улыбнулся: что тут скажешь!.. Вот такие красавицы на Северском Донце…
А Захар остановился напротив Аверина. Тяжело переводил дыхание – оттого, что рубашка Анюткина промокла… оттого, что Аверин видел… Оттого, что на руках нёс её к берегу…
И, как тогда, в шахте…
Анютка метнулась к ним:
-Захар!.. Владимир Андреевич!.. Не смейте! Как на глаза шахтёрам покажетесь!
-Отойди, Анютка!..
- Отойдите, Анна Ефимовна! – удивительно одновременно сказали Захар и Владимир Андреевич.
Анютка схватила хворостину, какою гусей пасут:
- Я вот… я вот сейчас вас обоих!.. Хворостиною!.. Чтоб неповадно было драться… – ровно ребята малые! Бесстыдники!
От отчаянного Анюткиного обещания: хворостиною… обоих! – улыбнулись оба…
Присели рядом на душистый прибрежный клевер.
Анютка торопливо заплела косу, подхватила корзинку с мятою и убежала по тропинке, что вела к огородам…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Навигация по каналу «Полевые цветы»
