Давно не было такой зимы…
Дед Петро, что уж и сам не помнил, которая зима идёт ему от роду, головою качал:
- Неслыханно, – чтоб такие морозы… С самой осени. Как вдарил мороз – в Ночь на Казанскую, так и до сей поры слабину не даёт.
Не диво, что замёрз Северский Донец. И в прежние годы радовались мужики, что на пару месяцев с берега на берег появлялся короткий санный путь. Лишь такого, чтоб с Казанской и, считай, до Масленицы, – а Сырная Седмица нынче поздняя, – держались лютые морозы, не бывало в здешних краях.
В балках потрескивали могучие дубы, вороны на ветках тесно прижимались друг к другу, прятали клювы под крыло.
Батянечка на тот берег уехал, на ярмарку: продать дубовые бочки. Матери наказал:
- Себя береги и дочушку. Печку топи, чтоб не расхворались. Закончится хворост и солома – жги чурбаки, что для бочек заготовлены.
Маманюшка поправила батину шапку, обняла его:
- Продержимся. Ты себя береги, свет мой… Помни, Ефимушка: ждём мы тебя. Хлебушек я тебе в платок пуховый завернула… а в торбу соломы положила: всё ж не так промёрзнет хлебушек.
Анютка тоже обняла батянечку, а он поцеловал её в светлую макушечку, негромко – на ушко – сказал:
-Гостинца привезу тебе, дочушка. А ты, расхорошая моя, маманюшку жалей.
Батянечка уехал.
Анютка с матерью долго стояли у окошка… Только за окошком, что мороз беспроглядно разрисовал белыми узорами, не рассмотреть сани, груженые бочками, и любимого батюшкиного Огонька…
Маманюшка заплела Анютке косу, прижала дочушку к груди:
- Ничего, Анютонька. Увидишь: дни быстро пробегут, и батянечка наш вернётся. И весна не за горами: солнышко сил наберётся… зазвенят сосульки капелью, и отступит мороз.
А к ночи мороз разлютовался неистово.
В хате настыло – ровно и не топила маманюшка печку целый день…
Солома и хворост будто таяли на глазах.
Чурбаки, что ещё с весны заготавливал батянечка для бочек, маманюшка жалела в печи жечь: знала, какой нелёгкою была эта работа… Знала, как отцу, лучшему в округе бондарю, нужны эти высохшие до звонкости дубовые и ясеневые чурбаки. (Бондарь – название профессии, произошло от южнорусского слова бондар – так в старину на юге России называли бочку. А мастера, который занимался изготовлением бочек и других ёмкостей из дерева, звали бондарем. В других регионах России таких мастеров называли кадочником или бочаром).
Ночью Анютка встрепенулась от сна… Встревоженно приподнялась на локотке, прислушалась к тяжёлому маманюшкиному дыханию.
Сердечко сжалось: видно, захворала маманюшка… Коснулась губами её лба, замерла: ровно жар.
Маманюшка закашляла – да так сильно, словно что-то рвалось в груди. Потеплее укрыла Анютку:
- Спи, дочушка. Не тревожься обо мне: зорюшкою чабрец запарю, попью горяченького… и всё пройдёт.
Лишь сменилась темнота густою предрассветной синью, Анютка поднялась, растопила печку. Сама и чабрец запарила: летом они с маманюшкою по склонам балки набрали цвета чабрецового – целую холщовую торбочку.
Маманюшка взяла глиняную кружку, улыбнулась:
- Спаси Христос, хорошая моя! Сейчас и полегчает.
Только жар и кашель не проходили…
Анюта горячо молилась перед образом Казанской Богородицы, – чтоб полегчало маманюшке, чтоб выздоровела она.
А в сенях соломы и хвороста – с горсточку.
Припомнился Анютке Захаркин рассказ.
Захар живёт через три хаты.
Ещё недавно Захару больше всего нравилось ветром степным налететь куда-нибудь под сарай, где девчонки заплетали куклам нитяные косички и шили сарафаны из лоскутков. Ровно ветер, далеко по сторонам разбрасывал Захар кукол и с грозным гиканьем таким же ветром уносился. А ещё больше нравилось Захару оттаскать Аньку за длинную косу… выдернуть красную ленту, что батянечка привёз Анютке с ярмарки. Быстро и ловко взбирался Захар на высокий дуб в конце улицы и завязывал Анюткину ленту на ветке у самой верхушки…
Ленту батянечка снимал: ещё быстрее Захара поднимался на дуб, а потом отчего-то маманюшке подмигивал… Маманюшка улыбку прятала.
А у Захара – тёмно-карие глаза… Красивые такие. Взгляд озорной и заносчивый, но – без злости. Как-то Захар подрался с сыном мельника: Илюшка бросил в реку крошечного щенка. В ту пору в Донце ещё льдины плавали, а Захар не побоялся войти в реку, подхватил серо-чёрного щенка, что беспомощно барахтался у берега. Щенка Захар сунул в руки Анютке, а сам с разгону заехал кулаком Илюхе в глаз. Илюха взревел и разъярённым быком двинулся на Захара. Был Илюха тремя годами старше, потому – выше и в плечах шире. Понятно, досталось Захару. Только и у Ильи нос расквашенным оказался… И шапку Илюхину зашвырнул Захар на вершину ясеня. Сплюнул кровь из разбитой губы, напоследок пообещал Илье:
- В следующий раз сам будешь плавать в ледяной воде.
Захар бережно опустил за пазуху промокшего щенка и отправился домой.
А через полчаса к Евдокии, Захаровой матери, примчалась Лукерья, жена мельника. Яростно размахивала руками, раскричалась на все Журавки:
- Уйми розбышаку своего, Евдокия! (Розбышака – так называют на юге России разбойников). Дай окорот драчуну своему необузданному! Это что ж за дело: парнишке нашему и за ворота выйти нельзя! Тут же накинулся на парнишку забияка твой – всё лицо разбил ему!
Ребята на улице смеялись: парнишка этот – втрое больше Захара.
Егорушка, восьмилетний сын кузнеца, отважно шагнул вперёд, серьёзно и назидательно объяснил Лукерье:
- Ваш, тётенька, Илья щеночка маленького в реку бросил. Вы скажите ему, что нехорошо так делать. А Захар достал щенка, - воды холодной не побоялся.
Лукерья на мгновение словно дар речи потеряла… И лишь пуще разгневалась:
-Тебя, шмаркач (южнорусское – сопляк) кто про то спрашивает?! Я вот уши тебе сейчас надеру, – чтоб не встревал, когда я говорю!
Анютка вспоминала, как батянечка доставал привязанную к ветке дуба ленту, как маманюшке подмигивал… И чуть заметную маманюшкину улыбку вспоминала.
И обида на Захара быстро проходила.
К тому же минувшим летом он перестал дёргать её за косу. Лишь хмуро и чуть стыдливо, исподлобья, посматривал на Анютку… А однажды, чтоб ребята не видели, протянул ей большое спелое яблоко.
А потом показал Анюте камень – чёрный, с едва приметным блеском. Подбросил его на ладони:
- Думаешь, – так себе… камень, и камень?
Анютка пожала плечиками: видела такие – на склонах балки. Казалось, камни эти поднимаются из неведомых земных глубин.
-Это, Анька, не просто камень.
Анютка усмехнулась:
- Скажи ещё – волшебный.
-Не волшебный, а – горюч-камень.
- Горюч?.. Отчего же – горюч? – Анютка недоверчиво взглянула на Захара.
- А горюч – потому как горит он.
- Камень… горит?
-Ещё и как горит! Мы с ребятами вчера ночью коней на берегу пасли. Само собою, – костёр развели: картошку испечь. Лишь разгорелся хворост – мы эти камни и положили в огонь. А они, Анька, так и взялись пламенем жарким: куда хворосту! Вскоре красным жаром стали: красивее жара этого и на свете нет ничего…
-Ну, а картошка-то… испеклась? – полюбопытствовала Анютка.
- Испеклась, – ещё бы!.. Хочешь, – покажу, как горит камень?
Захар быстро набрал хворосту, умело поджёг его – нынче утром незаметно стащил от печки коробок со спичками: очень хотелось показать Аньке, как горит блестящий чёрный камень…
Анютка смотрела на красный жар.
- Видишь? – торжествующе спросил Захар. – Это ещё что!.. Ежели много камней-то таких, – ими печку в хате топить можно. Тепло будет – ровно в летний полдень. Печку – это ещё что! Не только печку: кузнецу в кузне жар такой сгодится – посильнее он будет, чем от дубовых да ясеневых чурбаков. А ещё, Анька, сказывают… Данила, сын крёстного моего, рассказывал: на реке Лугани завод построили. Там печи – знаешь, какие! В них чугун льют. Пушки с ядрами отливают, что нужны солдатам и морякам. И для печей этих возят на завод горюч-камень с нашего берега. Дальше, у Лисьей Балки, шахту построили.
- Шахту?..
- Глубоко там. И в глубину эту мужики спускаются… рубят там горюч-камень, в больших бадьях поднимают его на свет Божий. Я, Анька, вырасту, – тоже стану под землёю горюч-камень рубить.
Анютка горестным взглядом ещё раз окинула остатки хвороста и соломы в сенях…
Растопила печку, напоила маманюшку чабрецовым настоем. А лишь забылась маманюшка в тяжёлой полудреме, – потихоньку надела её полушубок и платком пуховым повязалась. Неслышно вышла из хаты, взяла санки – батянечка сделал их, чтоб Анютка с ребятами со склонов балки катались. На санки корзину поставила.
И отправилась к балке – туда, где чуть выше берега видела, как из глубины поднимаются эти камни, что Захар зовёт горючими…
Продолжение следует…
Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Навигация по каналу «Полевые цветы»
