Из рабочего процесса:
Заканчиваются летние каникулы. Я работаю в школе уже 15 лет, для меня новый год уже давно наступает не 1 января, а в сентябре. В этом году мне особенно не хочется начала этого самого нового года. В конце мая ученица из моего класса покончила с собой. Девочка хорошо училась, вела активную общественную жизнь. Лично для меня это стало громом среди ясного неба. Город у нас небольшой, вести разносятся быстро особенно о центральной школе.
Было море проверок, объяснительных, комиссий, воспитательных дорожных карт. Кто в школе только не побывал вплоть до комиссии от губернатора. Следственный комитет и прокуратура тоже активно с нами работали. Было ощущение, что каждое ведомство ищет малейшие промахи в нашей педагогической деятельности, чтобы ткнуть носом: недоглядели, недосмотрели – ату их! Очень неприятное, надо сказать, ощущение.
Недавно закончили разбирательство. Выяснилось, что семья девочки собиралась уезжать из города, даже из страны. А у восьмиклассницы первая любовь, она уговаривает родителей остаться, уговаривает их оставить ее бабушке – родители ни в какую не хотят этого делать. Она идет на рискованный шаг, и демонстрация завершается летально. Вот к чему привело расследование. Родители волосы на себе рвут, школа вся вываляна по самое «нехочу» в грязи…
Это предыстория. А история такова, что ловлю себя на страхе: мне страшно идти в школу, я боюсь подростков, теперь понимаю, что совсем не знаю своих учеников, не могу предсказать их действий и меня просто панически страшит ответственность за жизнь и здоровье учеников в школе. У меня нет инструмента их понимания. Как я при этом могу за них отвечать? Я даже на свою десятилетнюю дочь теперь смотрю с опаской: что в ее голове происходит, Бог ее знает… Муж говорит, бери отпуск без содержания или даже увольняйся, как-нибудь проживем. Очень напряженное состояние, сплю плохо, от шорохов вздрагиваю, думать про начало учебного года мне не хочется.
Ситуация, описываемая Вами, крайне неприятная, болезненная, выбивающая из колеи. Я рекомендую прислушаться к словам мужа и сосредоточиться на своем состоянии здоровья.
Ваше состояние похоже на посттравматическое стрессовое расстройство, такое состояние часто бывает у участников боевых действий. Ущерб, нанесенный Вашему состоянию, сопоставим с тем, что переживают люди под огнем.
Если Вы еще не сходили хотя бы к терапевту, это стоит сделать, чтобы получить направление к неврологу или психиатру. А дальше комплексная реабилитация Вашего состояния: препараты, отдых, массаж, санаторий, психотерапия.
Вы правы, когда говорите, что эффективного инструмента диагностики и управления ситуацией в работе с подростками нет. Если бы таковой был – его бы уже давно тиражировали и ввели к применению в обязательном порядке. В каждом регионе есть множество околопедагогических и околопсихологических фантазий на тему, как работать в случае такого развития событий. И да, каждое ведомство, которое по инструкции должно отрабатывать такие случаи, ищет зацепки, чтобы создать возможность перекинуть ответственность, как горячую картошку, в чужие руки. Когда наблюдаешь это на практике, уже такое наблюдение само по себе становится травматическим опытом. К тому же педагоги учреждения, где происходит инцидент, не менее школьников, а иногда и более нуждаются в психологической помощи. Но не получают ее, такая работа с педагогическим коллективом не предусмотрена – люди взрослые, выплывайте, как можете. Выплывают далеко не все: кто-то сразу увольняется – срабатывает инстинкт самосохранения, кто-то начинает чахнуть на больничных. Кто-то да, справляется. И ничего стыдного в том, чтобы обращаться за помощью, в том числе и психологической в такой ситуации нет. Наша психика имеет разный запас прочности.
У Вас, кроме собственного резерва прочности, есть еще муж, который чутко относится к Вашему состоянию и заботится о Вас, послушайте его и позаботьтесь о себе.
Анна Бердникова
Записаться на консультацию можно здесь
