По себе замечал - когда один, во тайгах, да тундрах, ландшафты, краски, звуки и мысли замечаешь. Одиночество, выходит, для познания и восприятия. Коллектив - для преодолений. Примерно такими же своими ощущениями поделился и Валера. Так что, сдается, способность к одиночеству и есть то свойство, которое делает идеалистов или утопистов – к чему дух ляжет. А коллектив (партия, банда, ой, корпорация), из-под идеи которые, не лучшая тому колыбель. Там хитрецы винтики делают.
Впрочем, психиатры, перепевая Юнга на свой лад, утверждают, что одиночество рождает только дикарей и простаков. А какой-никакой коллектив, и высшее проявление его духовности – элита - это то, что надо человечеству. И неизбежные тёрки в этом обществе (из многих слоев, цехов, сословий) говорят о здоровье винтиков. А без/ эмоциональное (на их взгляд) одиночество предполагает деградацию.
Пусть так. Это нормально. Каждый зарабатывает как может, если коллективы делают людей неврастениками, кто ж из лекарей душ будет против коллектива. Тем более душу не излечишь. Но прокормиться им с того можно, говорят.
Так в чем разница между одиночкой и нет? В общей цели группы? Ой, ли. Всегда ли. В иерархии и в иерархах? Ближе к реальности.
Но это, конечно, не о нашем текущем случае - какое одиночество во тайгах, да с целью, задачами и собаками. И иерархи не получатся.
Но не из этого рассуждения, попавшегося мне в записках, последовало валерино заключение о будущей организации лосиного промысла. Когда на 3-4 день он стал жалеть время на ожидание борта. Бригадный промысел хорош у дорог, где за добычей сразу следует вывозка.
Оторванность добытчика от мест своей охоты и озабоченность вывозкой создает трудности, неопределенности, простои, потери и лишние затраты. В основном - времени, что в промысле главное орудие труда.
В нашем случае логичнее иная организация: каждый бьёт сколько сможет, вывозит тот, у кого техника.
………
Тем временем ночи стали длинны. Погода наладилась на морозы, и чистое небо, со многими звездами, делали сказку на земле. Но делали морозные дни невозможной походы за лосем. Потому с лосем, было понятно, надо заканчивать.
Самолет птица такая, что может прилететь хоть завтра. А можно прождать его и время потерять. Стихия воздуха почище стихии тайги будет. Оттого в пилоты берут как на подбор. А в тайгу и на реку - которые останутся.
Световое время в ожидании самолета уже потеряно. Связь не постоянна. Потому на путики следовало ходить ночью. Что и было сделано. В полную луну ночь светла как серый день.
Решив уложить два путика, самых результативных, в одну ночь, наш охотник дал собакам по кости, чтобы не скучали. На снегоходе доехал до конца нартника рекою, сходил вниз (по течению), вернулся к третьей избе, перекусил и сходил по южному путику. Почти до конца.
Почему «почти» – обильные следы соболя, попавшиеся около сбоя на южной тропе, подсказали ему, что пока имеются эти притягательные точки, надеяться на капканы не стόит. Тем более что по размеру и характеру следов на сбое было понятно, что кормилось на нем несколько зверьков. Мирно, как Валере показалось. Зверьки приходили к точке, накопали ходов, и, очевидно, устраивали лежки где-то поблизости.
При критичном для собак снежном покрове такие точки с привадой могут сработать. Соболь ленив и далеко от источника большой еды не должен уходить. И собаки теоретически должны его догнать. Заодно поупражняются. Не следовало упускать эту возможность.
Валера и воспользовался бы случаем, попробовал бы ночную охоту с собакой. Если бы взял с собой ружье. Из малопульки в темноте прицелиться не получается. Да и в кроне соболька не увидишь. Разве отражение в луче фонаря зеленых глаз. А тут еще невидимые ветки на траектории.
Ночь это время соболя. Хотя ходит он в любое время. И только сытый не ходит. Сытость враг живому, все-таки. Живой должен быть в меру голоден, в меру подвижен, в меру терпелив и в меру осторожен.
Он такой и есть. Поскольку индивидуалист соболь. Крайний. Не приемлет коллективов. Только временное соседство.
Когда стало понятны перспективы, Валера и завершил обход. На обратном пути на реке, у богатого сбоя поставил пару капканов, имевшихся в бардачке снегохода. Поставил прямо под натоптанный точόк, на удачу. Вернулся на базу под утро. Накормил собак. До сеанса связи ужинал (или завтракал) и пил чай. Передал погоду, которая была благоприятной, снова с тугим ветром, без порывов, со склонов гор. С тем и залег на дневку. Менять режим в молодости получается легко.
Новый день Валера посвятил съему шкурок и выправке улова. Поймал себя на мысли, что ежедневные переходы и переезды не сообщают избам уюта. А себе - привычки. И когда на третьи сутки днёвок быт наладился, стационарное размеренное проживание даже стало ему нравиться.
Напомнило прошлый сезон, но с переменами: приемник наигрывал мелодии. Новости радовали покоем, сообщая иллюзию мира. Где-то гремели ударные стройки. Которые требуют всего, и побольше. А у тебя на печи чайник. В кружке чай. Дела переделаны. Книжки нечитаны. Печка греет ровно, умеренно поедая сырую березу. Бежать никуда не надо. По соболю норма взята. И ты тоже причастен к созиданию страны. Нормальные ощущения.
В ночных сумерках Валера сходил к поставленным накануне капканам, добавить еще ловушек. Ввиду замеченного следа лисицы поставил тройку. Сняв с поставленной накануне единички соболька.
Когда обдирал, удивился, как за такой малый промежуток у сбоя тот набрал столько жира. Но жир оказался кстати – мазать кожаную обувь надо постоянно. Как мездрил, вытирал жир тряпочкой. Затем нагрел у печи и обувь и тряпочку - и мажь.
Замороженные три недели назад соболя запасами жира не отличались. Но и худыми не были.
На четвертые сутки, ночью Валера снова повторил обход дальних путиков, на этот раз проверил северный и снова – нижний (рекой). Снял соболей и редкую здесь норку. Скорее всего, та поднимается за нерестующим налимом.
Лисий след не встретился более. Валера объяснил это высоким и малопроходимым для лисицы снегом. А к сбою та попала с низовьев, или из других распадков по лыжному следу, по промерзшей наледи, да нартнику.
Волчьих и росомашьих следов так и не было.
Отсутствие волчьей стаи ранее предположил Морозов. Мол, опасаются охотников, их активного перемещения, шума, новых строений, запаха и дымов. Или же иные распадки оказались более кормные. А еще может быть слабая стая. Но Морозов не исключал, что по уплотненному снегу в морозы, или во второй половине зимы появится волчок. Чему мог способствовать и нартник.
Ну а росомаха вечный спутник волка. Подбирает за ним то, что тем не по зубам. А когда и шерсти рада. Так и ходит за стаей, пряча и перепрятывая всё, что найдет и украдет. И остатки добычи волчих стай, и приманку из капканов охотника, и непременно соболя снимет. А если не тревожить ее, то до припасов непременно доберется.
Пока везло.
