Глава 32
Чай давно остыл, а Дина все говорила и говорила. Галина слушала. Не перебивала, не ахала и не качала изумленно головой, а просто слушала. Иногда только чуть хмурила брови, но что думала в этот момент, оставалось непонятным. Она сидела на краешке стула, и получалось это так невесомо, словно хрупкая фея приземлилась на тонкую веточку и застыла на ней полупрозрачной тенью.
Дина вынимала воспоминание за воспоминанием. Перед ней будто появилась гора разноцветных осенних листьев, и она принялась копаться в этом ворохе, складывая гербарий. Один лист из детства, другой совсем из недавнего прошлого, вот зазубренный острыми краями лист с Максом. Если за него неосторожно схватиться, то можно обжечься или порезаться. А вот блеклый и уже потерявший упругость, немножко сырой лист с Костей, огненно-красный обжигающий лист с отцом, и вскоре этот же лист только хрупкий и высохший, рассыпающийся при прикосновении в труху. В гербарий Дина положила и лист с матерью. Он был коричневый, скрученный в спираль. Потом в ладошке оказался совсем маленький ярко-зеленый листочек. Это инопланетянин. Заполнялась страница за страницей, разные листья, разные воспоминания, и все это соединялось в одну бесконечную вереницу переживаний. Гербарий совсем не радовал. Он выглядел так, будто ему сто лет. Альбом пожелтел, истрепался на уголках и был никому, кроме Дины, не нужен.
Однако Галина слушала. В зеленых русалочьих глазах светилось понимание. Оно было похоже на тоненький солнечный луч, что золотистой нитью пронзает глубину озера, уходя к самому дну. В какой-то момент Дине показалось, что перед ней вовсе не взрослая женщина, а совсем молоденькая девушка, только исполненная мудростью. Удивительное это было ощущение. Странное. Галина, словно излучала и окутывала Дину одним единственным, простым, но таким важным пониманием: ты не виновата в том, что случилось, и это не катастрофа, в которой суждено сгореть и остаток жизни провести в виде обуглившейся головешки. Надо жить дальше.
Дина опустошенно замолчала. Впервые за много дней она почувствовала настоящее облегчение. Пересохшими губами отпила глоток остывшего терпкого чая. Беспокойно посмотрела Галине в лицо. Та мягко улыбнулась и накрыла теплой рукой холодные Динины пальцы:
– А ты напиши план на будущее, Диночка.
Дина недоуменно нахмурила брови:
– План? – переспросила она.
Галина кивнула.
– Да. Даже, если думаешь, что твое будущее исчезло. Придумай. Пусть это будут просто наброски, но главное, чтобы они были. Пусть даже не сбудутся. Но главное, они есть. Понимаешь? Есть у тебя в планах. На потом. Когда ты сможешь снова встретиться с настоящей собой.
Дина задумалась. Нет, у нее были какие-то расплывчатые представления, например, о том, что осенью она родит. Но это только потому, что вечно беременной быть невозможно. А больше никаких планов. Как их можно строить, если ты уже умер. Оболочка еще ползает, а души уже нет. Застряла между двух миров и ждет, когда все это закончится.
– Вот, что ты любишь? Ну, что тебе доставляет радость?
Галина взяла с тарелочки белоснежную меренгу и с хрустом ее надкусила. Облизнула крошки и тоже отпила холодный чай. Недоверчиво посмотрела в чашку, как будто удивилась, что он давно остыл.
Дина вспомнила, как она танцевала. Картинка получилась такой отчетливой, что она замерла, боясь ее разрушить. Почему-то там не было больше Макса. Дина танцевала одна. И ей это нравилось. Она точно помнит, нравилось!
– Танцевать, - как робот произнесла она.
– Чудесно, - кивнула Галина. – Значит, иди и танцуй.
Дина непонимающе хлопнула глазами. Впервые она живому человеку открыла трагедию своей неудачливой жизни, а этот человек не смотрит жалостливо и не сострадает ей, а просто отправляет танцевать?
Галина встала и, выдвинув ящик буфета, достала обычную ученическую тетрадку. Аккуратно вырвала оттуда лист в клеточку. Выудила шариковую ручку и положила все это перед Диной.
– Пиши, - кратко отдала она приказание. – Вот прямо ставь цифру один и пиши: танцевать.
Дина недоверчиво посмотрела на женщину, но ручку взяла и написала единицу. Рядом вывела: танцы.
– Ну, вот, - удовлетворенно кивнула Галина. – А теперь, чтобы лист не казался пустым, напиши два, три и так до десяти. Там будет твое будущее. Оно уже есть. Только ты пока его не видишь.
Дина потрясенно смотрела то на бумагу, то на Галину. Насколько все просто сейчас получилось. Так скучно и банально: план. Но как захотелось вписать туда недостающие пункты! Дина недоверчиво улыбнулась и снова обвела ручкой слово «танцы», как будто еще раз напомнила.
– Можно мне подлить горячего, - смущенно произнесла она.
Галина засмеялась и встала. Щелкнула кнопка чайника. Легко ступая, она принялась убирать чашки, чтобы снова налить уже свежий чай.
– Галина…
– А? – обернулась женщина.
– А кем вы работаете? Или работали… Психологом?
– Нет, - удивленно посмотрела Галина, - что ты! Я проводницей в поезде была.
Дина не смогла справиться с выражением лица и видела, что Галина это тоже заметила. Как это возможно! Ее отец, весь такой рафинированный и высокомерный мужчина, и проводница?! Как же плохо она знает своего отца!
Хлопнула в прихожей дверь. Шевельнулась на окне занавеска.
– Яша, это ты? У нас гости!
Яков Валентинович показался в проеме. Увидев дочь, на секунду замер и обеспокоенно посмотрел на Галину. Она, как ни в чем не бывало, подошла к нему и поцеловала в щеку. Дину это нисколько не покоробило. Казалось, что так было всегда. Она не чувствовала никакой неловкости. Ей вообще было интересно наблюдать за совершенно другим отцом. Он был какой-то мягкий и очень домашний. Растворилась его заносчивость, исчезло высокомерие, а в глазах появилась необыкновенная, столь несвойственная ему нежность. И направлена она была не только на Галину, но и на Дину. Она почувствовала это кожей. Отец, будто втянул острые иголки и перестал колоть все вокруг.
– Я рад, что ты вернулась, - сказал он ей на прощание. – Коробка с твоими творениями тяжелая, я завтра ее завезу.
Дина кивнула. Она приподнялась на цыпочки и обняла отца за шею. Он ткнулся острым птичьим носом ей в макушку.
– Все хорошо будет, Диночка… все будет хорошо. Обещаю.
Дина обернулась, поймала взгляд Галины и поняла, что она болтать не станет. Улыбнулась благодарно и вышла в настоящую весну. Монохромная картинка, в которой она существовала, стала чуть ярче. Она не сверкала буйством красок, но на бесплотных очертаниях деревьев обнаружились зеленые листья и длинные сережки, в воздухе ощущалась ванильная, похожая на мороженое свежесть, а дома весело подмигивали сверкающими на солнце стеклами. Дина села на скамейку и прислушалась к звукам города. Они стали слишком отчетливыми, будто из ушей вынули вату. Она посидела так минут десять, впитывала, оттаивала, грелась. Подумала о Галине. Оказывается, когда ты одинок, то любая рука, протянутая из темноты, кажется спасением. Дина встала и медленно пошла к остановке. В кармане лежал свернутый листок из ученической тетради.
Во дворе своего дома почти столкнулась с Костей. Она давно его не видела. Ни когда жила здесь с Максом, ни потом, может быть, он куда-то уезжал? Или оставался все это время там, на берегу океана. Увидев, как Костя выходит из машины, Дина вернулась в арку и стояла там еще минут двадцать, ловя на себе недоуменные взгляды редких прохожих. Неприятно прятаться, но к встрече с мужем она была совсем не готова. Не сегодня.
Только зашла домой, как почувствовала, что нестерпимо хочет китайской лапши, так чтобы была горячая, чуть островатая и со сладкой кислинкой. Заказала доставку, нетерпеливо нарезала круги по кухне, выглядывая в окно. Оплатив заказ, торопливо достала коробочку и принялась прямо руками выхватывать оттуда еду. Соус тек по пальцам, капал на пол, Дина улыбалась и ела. А потом сразу легла спать.
Ей приснился Макс. Он стоял в отдалении и молча смотрел на нее янтарными глазами. Одет был пестро, не так, как в жизни. Во сне Дина ждала, что он что-нибудь скажет, но он продолжал молчать. Так и смотрели друг на друга. И вдруг его образ стал тускнеть. Сам Макс никуда не делся. Он так и стоял в нескольких метрах от нее. Но красная рубашка стала серой и размытой, желтые брюки побледнели, кричащий синий шарф исчез совсем, и самое главное, янтарно-медовые глаза помутнели и стали такими же белесыми, как у Кости. Это было не тревожно и не страшно. Просто образ Макса потерял контраст и четкость. Он стал похож на старую-старую фотографию, которую обнаружили на пыльном чердаке в ветхом доме дальнего родственника. Приходится вглядываться, вертеть ее в руках и мучительно раздумывать: кто же это? Но фотография не подписана, а краски ее давно выцвели. Вот и лицо Макса стало едва различимым.
Дина проснулась так резко, будто ее включили. В комнате было темно, только по потолку, как обычно, тянулся луч света от фонаря на соседнем доме. Он словно делил пространство на две части. Дина долго смотрела на два темных квадрата, разрезанных светлой полосой, а потом глубоко вздохнула: прошлое останется в прошлом, а я иду дальше.
