Глава 110
С улицы доносится скрип тормозов. Такой обычно производят крупнотоннажные машины, когда резко останавливаются. Сразу за ним глухой удар, короткий вскрик, потом шум воды. «Что там происходит вообще? Откуда во дворе вода зимой? Прорвало трубу отопления?» – мелькают мысли в голове.
– Что это было? – тревожно спрашивает Ольга Великанова, которая в этот момент рядом со мной в регистратуре.
Бежим посмотреть.
– Кто-нибудь! Помогите! – кричит незнакомец, стоящий под фонтаном воды. Она хлещет из оранжевой автоцистерны с большой надписью «Вода» на борту. Что она тут делает и зачем, не знаю, но вижу, как у задней части, в полуметре от колёс, лежит мужчина. И если первый одет в униформу, то второй – в обычном, гражданском.
– Надо унести его! – говорит водитель.
– Только на щите и с шейным корсетом, – отвечаю ему. – Что в цистерне? Не химия какая-нибудь? – спрашиваю, поскольку на борту написать можно что угодно.
– Дистиллированная вода. Привёз для вашей лаборатории.
– Похоже, раздавлена грудная клетка, – сообщает Ольга.
– Набор для интубации и доктора Берегового сюда! – отдаю приказ, и одна из прибежавших медсестёр устремляется в здание.
– И пусть водитель перекроет воду! – кричит ординатор, поскольку ещё немного, и мы все тут превратимся в ледяные статуи.
– Я думал, что включил первую передачу, а она рванула назад, – подбегает виновник аварии. – Боже, он не дышит! Как же это я…
– Не волнуйтесь, отойдите, – говорю ему, хоть и понимаю, что в такой ситуации не волноваться мог бы только человек с ледяным сердцем.
Вскоре везём пострадавшего.
– Тут нужны два плевральных дренажа, – сообщаю бригаде. – Я интубирую. Трубку восемь.
– Пульс пропадает.
– Ставьте инфузор и готовьте торакотомию. Дыхание симметрично, ослаблено.
– Готовьте обе стороны.
– Он сбил его задом машины? – спрашивает подоспевший Данила.
– Да.
– Пульс 128, давление 70, – говорит медсестра.
– Скальпель, два дренажа и два отсоса, – распоряжаюсь дальше. – Я вошла. Мешок! Быстрее!
– Зажим Келли, – произносит Береговой.
– Кислород 82.
– Дренаж? – спрашиваю.
– Что-то не булькает, – слышу в ответ.
– Давление 60. Отсос не работает.
– Попробую второй, – стараюсь сохранять хладнокровие.
– Нет, – говорит медсестра.
– В чём дело?
– Это же водоструйный насос, – говорит Ольга. – Он без воды не действует.
– А что у нас с водой? – спрашиваю.
– Эллина Родионовна, мы не успели вам сообщить, но её отключили пять минут назад.
– Что?! Почему?!
– Говорят, крупная коммунальная авария.
– Срочно принесите портативный насос. Бегом! – требую, чуть повысив голос.
– Кислород 75. Давление 50.
– Надо расправить лёгкие, – не слишком уверенно произносит Ольга.
– Да, мы ждём насос, – замечает на это Данила.
– А как насчёт пылесоса? – мне в голову приходит одна безумная идея.
– Что?! – Береговой смотрит на меня, как на сумасшедшую.
– Я видела в вестибюле. Альбина, принеси скорее! – прошу медсестру. Та кивает и убегает.
– Надо чем-то загерметизировать вроде пластилина, – предлагает Данила. Кажется, моя идея до него дошла и была в целом одобрена.
– Дренажные губки, – подсказывает Ольга.
– Надо штук двадцать, – соглашаюсь с ней. Молодец, ординатор! Если так и дальше пойдёт, то никто и не вспомнит, что у неё папа – олигарх.
– Пульс падает!
– Я нашла его! – говорит Альбина, внося в смотровую обыкновенный моющий пылесос.
– Пульс пропал. Неэффективные сокращения, – докладывает Ольга.
– Начинай массаж сердца, – говорю ей, и мы с Данилой возимся, пытаясь превратить бытовой прибор в медицинский. Ни в одном учебнике такого нет, и если узнают в Роспотребнадзоре, будет нам по первое число. Да что они! Если Вежновец прослышит, устроит истерику.
– Кислород 72.
Я подаю Альбине трубу от пылесоса, она наливает туда дистиллированную воду из бутылки.
– Так, включаю. Прекрати массаж, – прошу Ольгу, она сразу останавливается.
Пылесос принимается натужно тянуть воздух. Затыкаю конец трубы, из которого торчат две трубки, чтобы воздух не ослабевал тягу. Данила надевает стетоскоп, слушает пострадавшего. Альбина поднимает тренажный мешок.
– Есть! – говорит удовлетворённо.
– Слышу дыхание, – сообщает Береговой.
– Кислород 85… 92… – произносит Ольга.
– Спасли, – улыбается Данила.
Я вдруг замечаю, как он смотрит на ординатора. В голове словно маленький огонёк загорается. Понимаю, что Береговой глядит не на коллегу, а именно на довольно симпатичную девушку восточной (а если точнее, то казахской) наружности, и она отвечает ему тем же. Становится немного обидно за Машу. А как же она?
Вскоре состояние пострадавшего стабилизировалось, вывозим из палаты.
– Куда его? – спрашивает водитель.
– В реанимацию.
– Он поправится?
– Посмотрим.
– Расскажете, что случилось?
– Там рядом его машина стоит. Он открыл багажник, хотел туда положить что-то. Я решил сдать вперёд, чтобы у него было больше места. Думал, что включил первую, а поехал назад.
– Почему?
– Не привык к ручной коробке. Раньше ездил всегда на автоматах, – признаётся мужчина.
Что ж, могу его понять. Посади меня сейчас на механику, и я, наверное, с места тронуться не смогу. Хотя и сдавала права на простой «семёрке», но когда это было? Ладно, теперь надо привести себя в порядок: принять горячий душ и высушиться. Особенно волосы.
Потом иду в ординаторскую, чтобы выпить кофе. Там у шкафчиков стоят Данила и Ольга Великанова. Девушка, глядя в маленькое зеркальце, сушит волосы феном. Меня они не видят: шкафчики стоят за углом.
– Я боялась загреметь в больницу с переохлаждением, – говорит ординатор. – Тебе нужно? – видимо, протягивает фен.
– Спасибо, обойдусь, – говорит Данила.
– Здорово мы его.
– Да, не так уж плохо, когда два врача работают сообща. Оценивают состояние, вырабатывают план действий, – отвечает Береговой. Потом он выходит, кивнув мне по пути. Странное поведение. То улыбался девушке, а то ведёт себя отстранённо, будто между ними никакой личной симпатии. Может, её и правда нет, и я всё придумала? «Показалось», – решаю и наливаю себе кофе.
Потом иду в регистратуру. Там стоит немного растерянная Лидия Туманова.
– Блин, почему так не повезло? – ворчит.
– В чём дело? – спрашиваю её. – Отец и сын одновременно заболели апластической анемией.
– Оба? – удивляюсь, поскольку это не вирусная инфекция, передающаяся воздушно-капельным путём, а заболевание кроветворной системы.
– Да, странно, – замечает коллега. – Никаких отравлений у них не было. Костный мозг пустой.
– А в чём проблема выяснить причину?
– Оба афганцы. По-русски совсем не говорят. Я посмотрела их документы: виза просрочена. Нелегальные мигранты, короче говоря.
– А где они?
– Вон там, во второй палате. А что? – спрашивает Туманова.
Я беру трубку телефона и набираю номер Никиты Гранина. Прошу как можно скорее спуститься вниз. Когда он появляется спустя десять минут, Лидия удивлённо переводит взгляд с меня на него.
– Никита Михайлович, – при людях сохраняю дистанцию, – вы же учили в университете фарси? – спрашиваю, поскольку однажды Гранин сам признался: в юности очень хотел путешествовать по странам Азии, особенно ему желалось увидеть древние памятники Персидской империи, Урарту, Багдада. Начитался книжек, вот и увлёкся. Если бы не твёрдая воля отца, заставившего сына поступить на медицинский, может, и получился бы из Никиты новый Фёдор Конюхов.
– Да, только не уверен, что хорошо помню. А зачем вам? – немного растерянно спрашивает Никита.
Объясняю ситуацию.
– Хорошо, давайте попробуем, – соглашается Гранин. Мы идём втроём в палату.
Когда оказываемся внутри, Никита начинает довольно бойко расспрашивать пациентов. Мы с Лидией не понимаем ни слова.
– Ах ты чёрт… – произносит спустя какое-то время Никита.
– Что?
Он продолжает общаться, теперь только с дочерью. У меня ощущение, что папаша запретил ей отвечать на вопросы, но та не послушалась. Наговорившись, Гранин выходит из палаты, следуем за ним.
– Что они сказали?
– Месяц назад им делали уколы от простуды.
– Вы узнали фамилию врача?
– Никакого врача. Они ходили в аптеку.
– Что за аптекарь делает уколы? – поражается Лидия.
– Он открыл амбулаторию. Лекарства идут контрабандой из Афганистана, – отвечает Гранин.
– Боже мой… – выдыхаю.
– Много что может вызвать апластическую анемию, – замечает Никита, шагая к лифту.
– Вы куда?
– Они дали адрес. Навещу этого эскулапа, – слышим в ответ.
– Подождите, Никита Михайлович. Надо сообщить в полицию.
– Они увидят машину и быстро всё свернут.
– Мы сами справимся, – всё ещё пытаюсь его остановить.
– Так иди и лечи их, – усмехается Гранин, заходя в кабинку лифта.
– Что вы задумали?
– Не волнуйтесь.
Я бы, может, и поехала за Никитой, но поступает мальчик девяти лет: сбила машина.
– Перелом бедра, черепной травмы нет, переходил улицу один, – сообщает фельдшер.
– Позвоните моей маме, – просит ребёнок.
– Уже звоним, – говорю ему.
Пока вожусь с маленьким пациентом, совершенно забываю про Гранина. Но когда в следующий раз, – примерно через час, – оказываюсь возле регистратуры, то моему взору предстаёт грустная картина: прихрамывая, входит Никита. Вид у него такой, будто работал боксёрской грушей. Тут же бросаюсь к нему:
– Что случилось?
– Да так… – отнекивается он. – Случайно пропустил удар. Подрался в баре.
– В баре?!
– Ну типа того.
– Кости целы?
– Да вроде…
– Мозгов у тебя маловато, Гранин! – шиплю на него, чтобы рядом никто не услышал. – Учись защищаться слева, – уже начинаю ёрничать, поскольку эта часть его лица с синяком.
Веду его в смотровую. Усаживаю на койку, осматриваю. Никита безропотно подчиняется.
– В общем, я зашёл. Говорю: болит горло. Он даже в рот мне не заглянул, этот лекарь-аптекарь. Выдал вот это, – достаёт из кармана и показывает пузырёк с таблетками.
– Этот препарат запретили двадцать лет назад, – замечаю.
– Вот именно. Потом тот тип достал флакон и шприц и хотел сделать мне укол, – Гранин вынимает ещё одно лекарство – антибиотик широкого спектра действия.
– Ты не дался, надеюсь?
– Что я, ненормальный? Схватил флакон и побежал. Вот тут и началась потасовка.
– Надеюсь, дело того стоило?
– У меня есть улика, – усмехается Никита. – Им крышка.
«Зоркий глаз вышел на тропу войны», – думаю над ним иронично. Но при этом есть и другое чувство: нечто вроде гордости. Мне понравилось, как Гранин отреагировал. Не стал полагаться на кого-то, а сам бросился разбираться. «Наверное, просто решил выпендриться, вот и вся причина. Опять к Олюшке подбирается через меня», – всё-таки разум возобладал над эмоциями.
Вскоре Гранин уходит с видом победителя, мне же приходится переключиться на капитана Рубанова. Тот появился в отделении неожиданно. Здоровается и смотрит на меня с укоризной.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Этот гражданин, Михаил Ефименко, сказал, что он ваш пациент.
– Да, так что с ним?
– Сильно потрясён. Остановился посреди дороги. Устроил пробку. Когда приехал патруль ДПС, думали, что пьяный. А он весь трясётся и говорит: только что выписали из клиники имени Земского. Коллега позвонил мне, поскольку я в некотором роде ваш куратор у нас в отделении. Вот, привёз гражданина. Так что с ним такое?
Рассказываю.
– Вообще-то после судорог отнимают права. Вы разрешили ему сесть за руль?
– У него не эпилепсия, а передозировка лекарства против астмы. Но в крови его уже нет.
– Вы знаете ещё что-то? Ведь неспроста же он в таком состоянии оказался, – интересуется капитан.
– Нет, это всё, – я лгу Рубанову. Стыдно, но всё происходящее с Михаилом вне медицинской тематики – его семейное дело. Однако так это оставить не могу. Иду к пациенту в надежде поговорить по душам и содействовать, чтобы изменил свою жизнь.
– Всё нормально? – спрашивает он меня с надеждой.
– Полицию ваша версия устроила.
– Получилось, как вы хотели, – грустно произносит Михаил.
– В смысле? Больше
– Больше меня никто не тронет.
– Психотерапевт готов вас принять…
– Нет, нет. Теперь не стоит. Спасибо за участие, доктор Печерская.
Мне кажется, что сейчас Михаил должен продолжить и сказать, почему его жизнь изменилась. Но мужчина явно не настроен откровенничать. Что ж, его право. Возвращаюсь в регистратуру, и там ко мне обращается огромный мужчина. Под два метра ростом, примерно 150 килограммов весом, но совсем не выглядит, как богатырь (вспоминаю того борца, Святослава, который поступал к нам с повреждённым коленом и очаровал детское отделение). Скорее, как Винни Пух. Только характером, увы…
– Меня бросает то в жар, то в холод, – ноет громила. – Есть не могу, сразу рвёт!
– Видимо, у вас грипп. Сейчас все болеют.
– Кости ломит. Кашель жуткий. Мне нужен врач, – и он чихает с таким грохотом, что мог бы затмить взлетающий авиалайнер.
– Сядьте, мы вас вызовем.
– Я слышал это час назад!
Знаю, что нельзя так, но выхода нет. За суматохой травм я не обратила внимание, что настала пора респираторных заболеваний. Тем, кто это подтверждает, становится Валерий Лебедев. Подходит и говорит, что ему надо домой.
– С какой стати?
– Я себя плохо чувствую.
Смотрю на него. Возможно, и не обманывает. Но это же Лебедев. Он и солжёт – недорого возьмёт.
– У меня жар, потрогайте, – наклоняется.
– Сам себя трогай, – отвечаю ему.
– В этом году эпидемия на всю катушку, – поддерживает Данила.
– Да, выбирай на вкус: жар, боль в горле, сопли, боль где только можно, тошнота и рвота.
– Верно. Шли бы эти граждане отсюда по домам. Ну какой смысл прибегать в приёмное отделение из-за одних только симптомов гриппа? – рассуждает вслух Береговой.
– А я о чём? Из меня хлещет отовсюду, – настаивает Лебедев.
– Спасибо за откровенность, Валера, – усмехается Данила. – Но ты неправ. Лаборатория перегружена. Общий анализ крови делают четыре часа. К нам очередь в сорок человек.
Лебедев ворчит и возвращается к работе. Мне его даже немного жаль. Всё-таки по-честному поступил: мог просто сказаться больным и уйти. Но продолжает возиться с пациентами. Прошу его надеть маску. Хотя в таких условиях впору противоэпидемический костюм надеть. «Домой бы эту заразу не принести», – думаю, вздыхая. До конца рабочего дня ещё много.
