Женские романы о любви

Я сегодня при полном параде и настроена решительно, как будто сама судьба выписала мне повестку на генеральное сражение. С утра – бодрящий контрастный душ, чтобы окончательно разбудить сонное тело, потом – тщательно наведённый макияж, или, как я называю, «боевая раскраска», и, наконец, «форма одежды номер один». Разумеется, всё в рамках строгого корпоративного дресс-кода, но с парой крошечных акцентов, заметить которые способен лишь глаз внимательного мужчины. И то – не столько увидеть, сколько дорисовать в воображении...

Майор Королевских сухопутных сил Великобритании Джеффри Хилл всегда мечтал о блестящей военной карьере, овеянной пороховым дымом и блеском орденов. Да и как могло быть иначе, если он происходил из древнего дворянского рода, чьи мужчины из одного поколения в другое неизменно покрывали себя воинской славой? Его прадед, бригадный генерал Дуглас Хилл, командовал дивизией в кровавой мясорубке битвы при Сомме, одном из самых масштабных и кровопролитных сражений Первой мировой войны. Дед, полковник Генри...

– Здравствуйте, вы – Мария Званцева? – спросил незнакомый, хорошо одетый и приятной наружности молодой мужчина. Он подошёл к ней, едва она покинула вагон поезда, привезшего ее в Осло из Стокгольма. Если еще несколько лет назад, чтобы оказаться у тёти в гостях, доктору было достаточно купить билет на самолет, совершающий регулярные рейсы до Осло из Санкт-Петербурга, и всё путешествие заняло бы несколько часов, то теперь оно растянулось почти на сутки. Сначала Мария доехала до Хельсинки на фирменном поезде «Аллегро» из Санкт-Петербурга...

Постоянные дежурства с доктором Лебедевым начали Диану утомлять. Ей уже хотелось, чтобы эта практика поскорее закончилась, ее «куратор» окончательно подставился, главврач Мороз получила доказательства его некомпетентности, а она, студентка Захарова, отличную оценку и, раз уж на то пошло, покровителя в лице Норы Леонидовны. Но сегодня опять пришлось работать на выездах. Очередной питерский подъезд, – никаких «парадных» в этих серых одноликих домах отродясь не бывало, – встретил бригаду «Скорой» затхлым дыханием: смесью старой облупившейся краски и влажного бетона, видимо, где-то протекала труба...

Подлым человеком анестезиолог Пал Палыч Романенко себя никогда не считал. Мог сделать ошибку, даже обидеть кого-нибудь словом и делом, но так, мимоходом, ненарочно, не как некоторые люди, которые сознательно обдумывают какую-нибудь пакость, чтобы совершить ее и наблюдать с радостью, как жертва корчится от боли, моральной или физической. Нет, Романенко таким был даже в школе. Про таких говорят «даже мухи не обидит». Однажды стоял в коридоре на перемене, мимо шли трое дюжих десятиклассников. Один решил поиздеваться над Пашкой из седьмого «В»...

Тишина, повисшая между ними, была плотной, почти осязаемой. Она была соткана не из неловкости, а из тяжести невысказанных слов и прожитых порознь лет. Наконец Даша нарушила ее, и голос молодой женщины прозвучал глухо, словно донесся со дна глубокого колодца: – Теперь ты знаешь все. Все мои тайны и десятки других, чужих. Александр смотрел на нее, и в его взгляде смешивались потрясение и застарелая нежность. Рассказ Даши ошеломил, перевернул привычную картину мира, где правоохранительная система, пусть и не идеально, но работала...

Начальник прифронтового госпиталя Романцов зашёл в интернет, открыл сайт, существование которого стояло у него поперёк горла, словно рыбная кость, и погрузился в чтение. «В госпитале царила своя, нерушимая атмосфера философского хаоса. В палатах пациенты с жаром решали вечные вопросы бытия, медсёстры в сестринской вели ожесточённые дебаты о смысле существования санитаров, а единственный, кто достиг в спорах совершенства, был санитар Вова. Он ежедневно вступал в интеллектуальную дуэль с самим собой на тему «не тупой ли я», но убедительных аргументов в свою пользу так и не находил...

– Элли, у меня для тебя две новости. Одна хорошая, вторая плохая, – говорит доктор Званцева, входя в мой кабинет ближе к концу рабочей смены. Ее фигура в белом халате на мгновение заслоняет свет из коридора. – С какой начать? Я отрываюсь от бумаг, потирая уставшие глаза. – С хорошей, конечно. Дурных вестей и так хватает. – Я беременна. – Машенька! – собираюсь вскочить с неудобного офисного кресла, которое давно пора бы заменить, броситься к ней и затискать в объятиях, но подруга останавливает меня вытянутой вперед ладонью...

Время до обеда, обычно тягучее и вязкое, как смола, на этот раз пролетело с неожиданной стремительностью, оставив Дашу наедине с гулким эхом собственных шагов по бетонному полу склада. Ей казалось, что она погрузилась в некое застывшее во времени пространство, где царил свой, ни на что не похожий порядок, или, вернее, его тщательно замаскированное отсутствие. Склад без постоянного оператора напоминал спящее чудовище, которое лишь притворялось мертвым. На первый, беглый взгляд, все было на своих местах:...

– Что ты сказал? – угрожающе тихим голосом спросил Буран. Все его приближённые знали: если он произносит слова подобным образом, – жди беды. Но перед ним теперь стоял не какой-нибудь «член коллектива», поставленный бригадиром над одной из многочисленных группировок, а человек, занимавший в иерархии их организации должность куда более высокую, пусть напрямую и не связанную с криминалом. Напротив кресла, в котором сидел у камина, греясь в эту промозглую погоду, Буран, стоял начальник его службы безопасности Савин...

Случившееся с Никитой Граниным для меня стало ударом, от которого я даже по прошествии трёх суток никак не могу прийти в себя. Весь наш дом, видя моё состояние, погрузился в мрачное ожидание. Дети перестали кричать и шуметь, ведут себя тихо, как мышки. Роза Гавриловна скользит между комнатами, словно бесплотная тень. Игорь постарался меня утешить, но бросил эти бесплодные попытки, сказав только, что мне нужно постараться это пережить, а он будет всегда рядом. Сегодня утром Олюшка подошла ко мне,...

Смурное петербургское утро. Небо низкое, серое, тяжёлое, будто влажная штукатурка на старом доме, где каждая трещина напиталась сыростью. Город просыпался нехотя, медленно, как старик в ветхом халате, который давно пора сменить, да всё руки не доходят. Воздух был холоден и влажно-липок, оседал на коже, на волосах, и казалось, что дышишь туманом. То ли собирался дождь, то ли небо только хмурилось, не решаясь разразиться. В Петербурге и спрашивать бессмысленно: будет ли дождь? Здесь это всё равно что гадать по кофейной гуще...