Женские романы о любви

…насколько это «важно». И сколько это стоит. Градов хмыкнул, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди с видом человека, который еще не победил, но уже предвкушает. – Эмоции оставим для романов, Алина Дмитриевна. Здесь – факты. И показания свидетелей, – он повернулся к Павлу Ивановичу. – Теперь расскажите, что вы видели и слышали. Павел Иванович кивнул, подвинулся ближе к столу, его взрывоопасное, учитывая концентрацию спиртовых паров, дыхание было тяжелым и прерывистым. – Ну… я слышал один раз, как они ругались...

Дознаватель повернулся и вышел. Дверь за ним мягко, почти бесшумно закрылась. Я сидела неподвижно, слушая, как его шаги, тяжёлые и размеренные, удаляются по коридору. Каждый удар каблуков отдавался эхом в моей голове, отсчитывая время, которое, казалось, утекало сквозь пальцы. В груди стучало, будто кто-то барабанил изнутри, требуя свободы или хотя бы объяснений. Это был не просто страх, а животное, инстинктивное ощущение западни. – Очная ставка, – повторила я глухо, словно пробуя на вкус это страшное слово...

Черняховского перевезли в отделение реанимации и интенсивной терапии. Миньковецкий остался с ним, готовясь к долгой ночи, где каждая минута могла стать последней. Вежновец и Комарова вышли из операционной. Сняв маски, они впервые посмотрели друг на друга не через призму работы, а как люди, страшно уставшие от того, что каждому пришлось провести на ногах по многу часов. – Отличная работа, Ольга Николаевна. Точная, быстрая. Вы молодец, – тихо сказал Вежновец. В голосе его звучала искренность, и если...

Бригаду «Скорой помощи» вызвали прямо на Исаакиевскую площадь, к зданию Законодательного собрания Санкт-Петербурга. Многие люди, глядя на то, как она мчится, оглашая пространство сиреной, с интересом провожали машину взглядом. Мысли были разные. Кто подумал, что человеку плохо, и лишь бы медики успели, а кто злорадно решил: какой-то «народный избранник» чёрной икрой подавился, туда ему и дорога. Вскоре «неотложка», погрузив пациента, помчалась обратно, покачиваясь на ухабах питерских улиц, и в её...

Оставшись одна, я почувствовала, как напряжение медленно отпускает мышцы, словно кто-то развязал тугие узлы внутри тела. Воздух в комнате был по-прежнему спёртым, но даже несмотря на это дышать стало полегче. Присутствие Романа и адвоката стало тем спасательным кругом, за который я могла крепко держаться, не боясь больше утонуть в наскоро состряпанном против меня уголовном деле. Я больше не чувствовала себя беспомощной жертвой, игрушкой в руках обстоятельств, а стала участником игры, где у меня наконец появился умный и хладнокровный союзник...

День медленно светлел за окнами, когда я, ощущая на себе пронзительный взгляд молодого полицейского, безмолвно прошла в спальню. Он тихо последовал за мной, остановившись в дверном проеме, и именно в этот миг я отчетливо почувствовала всю глубину унижения и безысходности. Его глаза, казалось, видели меня насквозь, не оставляя места для личных границ. В душе нарастала тревога, сердце билось учащенно. Я надела джинсы и тёплый свитер, схватила куртку и заметила, как у меня дрожат руки, – так сильно, что молнию удалось застегнуть лишь с большим трудом...

…называл её «Валюша-мамуша». Как спал, раскинув руки и ноги, занимая всю кровать, и как она, прижимаясь к самому краешку, слушала его ровное, мирное дыхание. Стерильная чистота инструментов, которые Валя держала в руках, вдруг показалась ей чудовищной. Они стали чистыми, но оставались символами боли. А Тимур всегда являл собой тёплые огоньки радости и света. Внезапно, сквозь пелену усталости и тоски, прорвалась одна из тех историй, которые Парфёнова вспоминала, чтобы в этих условиях не сойти с ума...

Наконец, они увидели силуэт «таблетки». Дед вышел из-за укрытия, – им послужил ствол много лет назад поваленного дерева и, судя по расщеплённому почти до середины стволу, в него ударила молния, – держа в руках автомат. – Помоги нам, быстрее! – потребовал Док, и водитель, поспешно забросив оружие за спину, поспешил к ним. Укладка раненых в машину произошла в считанные мгновения. Валя зашла с боковой двери, Студент помог забраться Егору. – Док, – опасливо сказал Дед, – впереди, кажется, нацики прорвались...

– У нас когда частную военную компанию, ЧВК короче, решили расформировать, многие ребята перешли в Африканский корпус. Генерал Кодзоев слово дал, что все выслуги и прочее сохранят. Слово своё сдержал. Больше того, как только перешли на государственный счёт, снабжение улучшили, медиков набрали, а то проблем хватало, – рассказала Надя. Рафаэль кивнул, вспоминая недавние разговоры о реорганизации. Для него это был шанс начать с чистого листа, применив свой опыт в более структурированной и обеспеченной среде...

Бархатная ночь уже давно властвовала за окнами, и свет первых проступивших на темнеющем небе самых ярких звёзд, проникая сквозь стекло, делал атмосферу в моей квартире тревожной. Я сидела в тишине, не включая освещение, и ждала, когда наконец приедет Роман с новостями. Внезапно телефон издал сигнал, текст был коротким: «Подъехал». Я поспешила в прихожую, открыла замок на двери и стала вслушиваться в звуки. Вскоре послышалось движение лифта, затем раскрылись его двери, прозвучали шаги, и вот уже в дверном проёме возник силуэт Романа: – Привет, любимая...

…и будем ждать дальше. Они вышли из раздевалки, оказавшись в основном зале. Запах антисептиков здесь был сильнее, заглушая всё остальное, но, к счастью, раненых оказалось намного меньше: конвейер по передаче их в тыл сегодня работал практически без остановок – ни вражеская арта, ни дроны сильно не беспокоили. А уж про авиацию с той стороны давно позабыли: это в самом начале боевых действий нацисты радовались наличию у них самолётов и вертолётов. Теперь про них даже в новостных сводках услышать стало большой редкостью: наши повыбивали...

«Таблетка» мерно гудела, её двигатель, казалось, наконец-то обрёл спокойствие после борьбы с грязью, которой они нахлебались за последние часы по самую крышу. Внутри царила плотная, липкая полутьма, нарушаемая лишь тусклым, зеленоватым светом приборной панели и редкими, хаотичными движениями фонарика Вали. Она сидела, прислонившись к холодному борту, и чувствовала, как каждый сантиметр её тела ноет от напряжения, словно перетянутая струна, которая только что перестала звенеть. Запах в машине был...