Судьба врача Дмитрия Дмитриевича Плетнёва (1871?-1941) даёт повод поразмышлять о силе и слабости человека, попавшего в жернова карательной системы, о безоговорочной слепой вере народа в правоту государства. И ещё о том, как бы сам себя повёл, оказавшись под угрозой ареста или в сталинских застенках.
Жил-был доктор, хороший доктор, «терапевт номер один»
Дмитрий Плетнёв родился в Полтавской губернии, в состоятельной дворянской семье. Учился в харьковской гимназии, с отличием окончил медицинский факультет Московского университета, стал ординатором факультетской терапевтической клиники.
В начале 1902 года молодой врач получил от своей альма-матер награду в размере 604 рублей и отправился в Европу для изучения зарубежных клиник. Вот несколько отрывков из его писем того времени: «В настоящее время я в Вюрцбурге (Бавария), работаю здесь в клинике и в библиотеке… Работается здесь очень хорошо. Как-то у самого лучше спорится работа, когда видишь кругом людей, чего-то ищущих в науке, а не стремящихся поскорее отделаться от докучливой обязанности, называемой клинической работой, и попасть в трактир», «Теперь же я снова за книжкой и в клинике – в Мюнхене… Клиник таких, как в Мюнхене, я нигде не видел, так что наш московский разговор, что наши клинику лучшие в мире, выходит только обычной московской похвальбой: «всех мы шапками закидаем». Одно гимнастическое отделение, которого у нас нигде вообще в Москве нет, стоит 40 000 марок; точно такое замечательное электролечебное, световое…»
В ноябре 1906 года Плетнёв блестяще защитил диссертацию на степень доктора медицины о нарушениях сердечного ритма и был избран приват-доцентом Московского университета. Год спустя был направлен за границу с университетской стипендией в 1500 рублей в год для подготовки к профессорскому званию, благодаря чему получил опыт работы в лучших клиниках и лабораториях Германии, Франции, Швейцарии, Чехословакии.
Расширился круг научных интересов молодого исследователя, он изучал невротические состояния, болезни органов пищеварения, щитовидной железы, системы крови. Рос и профессиональный авторитет Плетнёва. Погружение в науку не изолировало его от общественно-политических процессов, происходивших тогда в России. Например, он был одним из 130 университетских преподавателей, которые выступили против действий полиции и министра народного просвещения Льва Аристидовича Кассо («дело Кассо»), ограничивших в ответ на студенческие волнения университетскую автономию. Были в России времена, когда университетские профессора поддерживали студентов!
Увольнение из-за конфликта с государством не помешало всем им быстро найти достойную работу. Так, Плетнёв стал профессором Московских высших женских курсов. Тогда же он вступил в Конституционно-демократическую партию (Партия народной свободы, кадетская партия), возглавляемую историком и публицистом Павлом Николаевичем Милюковым.
В марте 1917 года, после отречения императора и перехода власти к Временному правительству, вернулся в Московский университет на должность профессора и директора факультетской терапевтической клиники. Студенты его любили. «Этот блестящий клиницист нас привлекал как диагнозами, так и острой и яркой речью. Всегда элегантный, менявший каждый день костюм, не говоря уже о рубашках, надушенный, сверкающий запонками, окруженный хорошенькими женщинами (студентками, ординаторами), он входил в аудиторию, полный какой-то внутренней силы и начинал говорить в абсолютной тишине хрипловатым, довольно тихим голосом. Плетнев не прибегал к пафосу. Он нередко запинался, перескакивая с фразы на фразу, иногда как бы искал их. Но говорил оригинально, задушевно и просто. Его было легко слушать, хотелось даже, чтобы лекция не кончалась. Его лекции были неожиданными и свободными. Ясно, что он никогда к ним не готовился, входя в аудиторию, не знал, о чём и как будет говорить. Это были блестящие импровизации. Он держался в аудитории, как артист — в лучшем смысле этого слова. Как у всякого человека, привыкшего публично выступать, притом с успехом…», - вспоминал будущий академик А.Л.Мясников.
Дмитрий Дмитриевич Плетнёв был хорошим доктором, а точнее, талантливым терапевтом, о чём свидетельствовали бесконечные очереди из желающих попасть к нему на приём. Он обладал уникальной способностью безошибочно определять диагноз. Современники восторженно отзывались о его виртуозной диагностике коронарного тромбоза, о его исследованиях аневризмы сердца и сердечной недостаточности.
Доказательством его высочайшего профессионализма служит хотя бы то, что коллеги, в случае собственной болезни, обращались за помощью только к нему. Плетнёв лечил Крупскую, Ленина, академика И.П. Павлова. По просьбе Ленина ездил в Дмитров консультировать заболевшего Петра Кропоткина. Вылетал в Иран по просьбе шаха для помощи кому-то из членов его семьи. Не случайно в конце 20-х годов он стал штатным консультантом Лечебно-санитарного управления Кремля и Первого Коммунистического госпиталя.
Авторитет и уважение имеют и обратную сторону: зависть коллег, недовольство начальства, обиды пациентов. Как известно, всем не угодишь и всем мил не будешь. У Плетнёва были разногласия с ректором Московского университета Андреем Януарьевичем Вышинским, в адрес которого он позволял себе отпускать колкие шуточки. Видимо, за работой Плетнёв не заметил, что ситуация со свободомыслием в стране резко поменялась, наступило время, когда нужно было либо держать язык за зубами, либо поддерживать линию партии.
В 1929 году в прессе прошла серия статей с критикой старой интеллигенции. Писали, например, что «буржуазный профессор и сектант во всех разновидностях становятся подголосками нэпмана и кулака». Ответом на публикации стала так называемая чистка советского аппарата, в учреждениях заработали специальные комиссии. Плетнёва предупредили о предстоящем заседании одной из них, на котором он обязательно должен был присутствовать, но вместо этого профессор уехал читать лекции в Воронеж. Лекции прошли с большим успехом, но по возвращении Плетнёв был уволен. «Плетнёв, упоённый своей мнимой славой, уверенный в силе своих «связей», бросил вызов всей общественности факультета и отказался явиться на общественный смотр. Возмущённые поведением Плетнёва профессора, студенчество и общественные организации медицинского факультета потребовали снятия его с руководства кафедрой», - писал несколько лет спустя директор 1-го Московского медицинского института Д.Г. Оппенгейм, вспоминая события 1929 года.
Но авторитет Дмитрия Плетнёва был тогда сильнее, чем возможности ректора Вышинского. Плетнёв продолжал занимать руководящие должности в нескольких медицинских учреждениях. Успешно занимался научной работой, практиковал. Апогеем его славы стал 1933 год – 35-летие врачебной, научной и педагогической деятельности. ВЦИК РСФСР принял постановление о присвоении ему звания Заслуженного деятеля науки. Журнал «Клиническая медицина» посветил этому событию отдельный номер с хвалебными статьями ведущих врачей страны, учёных Германии, Франции, Чехословакии. 9-ый терапевтический корпус Московского областного клинического института был расширен, переоборудован и назван именем юбиляра. Пресса называла Дмитрия Плетнёва «ударником фронта здравоохранения», «энтузиастом советской медицины», «крупнейшим мировым авторитетом в области клинической медицины», «терапевтом номер один».
Трагедия в трёх актах: клевета, самооговор, расправа
Летом 1934 года профессор Плетнёв попал в неприятную ситуацию. Бывшая пациентка пришла к нему с обвинением в том, что он якобы укусил её за грудь, из-за чего развился мастит, она потеряла трудоспособность и пережила душевное потрясение.
Первоначально профессор Плетнёв отнёсся к претензии гражданки Б. как к вымогательству неадекватной женщины, попытался отделаться от неё деньгами. Но когда шантаж усилился, обратился в милицию с заявлениями от 29 декабря 1936 и 12 марта 1937 года. В них он указывал, что женщина звонила домой к его дочери с угрозами пойти в Терапевтическое общество с жалобой, не допустить его поездку за границу. Гражданка Б. буквально преследовала Плетнёва, обвиняла его во всеуслышание в общественных местах. Наконец, это история дошла до газеты.
8 июня 1937 года в «Правде» вышла статья без подписи «Профессор – насильник, садист». В статье приводился «потрясающий человеческий документ» - письмо гражданки Б.: «Будьте прокляты, преступник, надругавшийся над моим телом! Будьте прокляты, садист, применивший на мне свои гнусные извращения. Будьте прокляты, подлый преступник, наградивший меня неизлечимой болезнью, обезобразившей моё тело. Пусть позор и унижения падут на вас, пусть ужас и скорбь, плач и стенания станут вашим уделом, как они стали моим с тех пор, как вы, профессор-преступник, сделали меня жертвой вашей половой распущенности и преступных извращений. Я проклинаю вас».
Заканчивалась статья призывом к действию: «Советские врачи и вся наша общественность, нет сомнения, вынесут свой суровый приговор преступнику, злоупотребившему доверием гражданки, которая надеялась увидеть во враче человека, а увидела зверя, садиста, насильника».
Сразу после выхода этой статьи состоялись экстренные заседания Всероссийского и Московского терапевтических обществ, собрания коллективов научно-исследовательских и учебных институтов, больниц и других учреждений. На них были приняты резолюции, клеймившие позором «терапевта номер один», которому совсем недавно эти же люди пели дифирамбы. Среди обвинителей звучали голоса как сверстников, так и более молодых коллег профессора. Половина из них услышит в свой адрес те же эпитеты «звери и садисты» в 1952 году по «делу врачей».
9 июня 1937 года, на следующий день после публикации статьи, прокурор СССР А.Я. Вышинский распорядился начать проверку «фактов», изложенных в «Правде». А 17-18 июля состоялся суд. По просьбе сторон дело слушалось при закрытых дверях. Суд признал доказанным, что подсудимый Плетнёв 17 июля 1934 года в своём врачебном кабинете попытался изнасиловать свою пациентку. Плетнёв был признан виновным по ст. 19-153 Уголовного кодекса и приговорён к двум годам лишения свободы. Учитывая признание Плетнёвым всей тяжести и аморальности совершённых им действий, приговор объявлялся условным. В разговорах со своими близкими и друзьями Дмитрий Дмитриевич Плетнёв объяснял, что никаких признаний на суде не делал. Профессору было 66 лет.
Спустя полвека об этой истории написала «Литературная газета». В ответ на публикацию пришло письмо о гражданке Б. от её бывшей соседки по квартире: «… был такой дом на Арбате №56/36 … На 2-м этаже нашей соседкой (общая стена) была журналистка Брауде (имя и отчество я её не помню). Она и проходила по процессу как «гражданка Б.» Это была психически больная (шизофрения с манией преследования). Уходя из квартиры, она брала спички, нарезала бумагу и каждую спичку заворачивала в бумажку и по периметру двери затыкала вокруг плотно всю дверь. Мы, дети, смотрели, как она это делала, и после её ухода вытаскивали спички. Ежедневно была милиция, иногда и с собаками-овчарками. Без конца она подавала в суд. Одной из причин проникновения к ней в комнату была трещина под потолком в стене, через которую «проникала в неё моя бабушка и что-то там брала». Забрать в психбольницу её нельзя было. Милиция должна была её охранять от воров и выполнять её требования». Видимо, милиция её оберегала как свидетеля по уголовному делу.
Про гражданку Б. рассказывал профессор Я.Л. Рапопорт: «Внешность её отнюдь не вызывала никаких сексуальных эмоций и даже не ассоциировалась с такой возможностью. Это была женщина лет сорока, с удивительно непривлекательной и неприятной внешностью. Длинная, какая-то затрёпанная юбка, башмаки на стоптанном каблуке; выше среднего роста, брюнетка сального вида, с неопрятными космами плохо причёсанных волос; пухлое смуглое лицо с толстыми губами. Один вид её вызывал желание поскорее освободиться от её присутствия. И вдруг оказалось, что она – это и есть г-ка Б., девственная жертва похоти профессора П., «насильника, садиста!» Узнав об этом, я говорил, что кусать её можно было только в целях самозащиты, когда другие средства самообороны от неё были исчерпаны или недоступны».
Абсурдное уголовное дело против лучшего терапевта СССР, закончившееся условным приговором, имело целью опозорить выдающегося учёного и врача. Окончательная расправа была впереди.
Осенью 1937 года, буквально через два месяца после суда, Дмитрий Дмитриевич Плетнёв был арестован по делу антисоветского правотроцкистского (бухаринского) блока, обвинялся в убийстве В. В. Куйбышева и М. Горького. В 1938 году выступал в качестве обвиняемого на Третьем Московском процессе.
Отрывок из допроса Плетнёва 9 марта 1938 года на утреннем заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР:
Вышинский: Из чего складывался план, который вырабатывался Вами вместе с Левиным в отношении умерщвления Алексея Максимовича Горького? Формулируйте кратко.
Плетнёв: Утомить организм и тем понизить сопротивляемость.
Вышинский: Настолько…
Плетнёв: Чтобы не было… одним словом, понизить сопротивляемость, добиться того, чтобы организм не мог сопротивляться.
Вышинский: До предела понизить?
Плетнёв: Да.
Вышинский: До возможного предела?
Плетнёв: Да.
Вышинский: До возможного и доступного человеческим силам предела?
Плетнёв: Да.
Вышинский: Воспользоваться этим состоянием ослабленного организма для чего?
Плетнёв: Для возможной простуды и связанной с простудой инфекцией.
Вышинский: То есть умышленно создать обстановку неизбежного заболевания какой-нибудь болезнью?
Плетнёв: Да.
Вышинский: И воспользоваться болезнью, чтобы что сделать?
Плетнёв: Чтобы применить неправильный метод лечения.
Вышинский: Для чего?
Плетнёв: Для умерщвления Горького.
В тот же день было оглашено заключение медицинской экспертизы. Эксперты пришли к единодушному выводу, что метод лечения Горького был заведомо вредительским, направленным к ускорению его смерти.
В своём последнем слове Плетнёв раскаивался «в своей преступной деятельности» и просил о снисхождении: «Если суд найдёт возможность сохранить мне мою жизнь, я полностью и целиком её отдам Советской родине, единственной в мире стране, где труду во всех его отраслях обеспечено такое почётное и славное место, как нигде и никогда не было».
Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила Д.Д. Плетнёва к 25-ти годам тюремного заключения с поражением в политических правах на пять лет по отбытии тюремного заключения с конфискацией лично ему принадлежащего имущества. Жена Плетнёва была отправлена в ссылку в Кострому, где находилась до 1944 года, умерла в январе 1945.
Отбывая наказание в тюрьме города Златоуста Челябинской области, а с лета 1939 года в Орловской области, Дмитрий Дмитриевич Плетнёв писал письма на имя Берии и Вышинского, Ворошилова:
«Весь обвинительный акт против меня – фальсификация. Насилием и обманом у меня вынуждено было признание, допросы по 15-18 часов подряд, вынужденная бессонница, душение за горло, угроза избиением привели меня к расстройству психики, когда я не отдавал ясного отчёта в том, что совершил…».
«Я осуждён по делу Бухарина на 25 лет, т.е. фактически на пожизненное заключение в тюремную могилу, …ко мне применялась ужасающая ругань, угрозы смертной казнью, таскание за шиворот, душение за горло, пытка недосыпанием, в течение пяти недель сон по 2-3 часа в сутки, угрозы вырвать у меня глотку и с ней признание, угрозы избиения резиновой палкой… всем этим я был доведён до паралича половины тела…»
На начало Великой отечественной войны Плетнёв содержался в Орловской тюрьме. Когда немцы подходили к Орлу, всех уголовников переслали в более далёкие лагеря, а политических оставили. 8 сентября 1941 года «за антисоветскую агитацию и распространение клеветнических измышлений в Орловской тюрьме» Дмитрий Дмитриевич Плетнёв был приговорён к смертной казни. Расстрел был осуществлён 11 сентября сотрудниками НКВД в Медведевском лесу, расположенном к северу от Орла. Плетнёв был казнён в числе 157 видных государственных, партийных и научные деятелей, например, Мария Спиридонова – лидер левых эсеров, дипломат Х.Г. Раковский, О. Д. Каменева – родная сестра Троцкого и другие. Расстрел был инициирован наркомом внутренних дел СССР Л. П. Берией и санкционирован Государственным комитетом обороны СССР во главе с И. В. Сталиным.
В 1985 году Верховный Суд СССР прекратил уголовное дело Дмитрия Дмитриевича Плетнёва и полностью реабилитировал его.
Источники: В.И.Бородулин, В.Д.Тополянский. Дмитрий Дмитриевич Плетнёв. Вопросы истории, №9, 1989
