Часть - 3: https://dzen.ru/a/Zf5Q2nXRUAuq5Xkl
16. Баграм: желтуха, тиф, но весёлые песни
Наконец всё имущество батальона увезли на место новой дислокации под Баграмом.
Это вам не окраина Кабула.
Климат совершенно иной, на земле ни травинки. По крайней мере, осенью, когда мы переехали.
Кругом серый песок. Иногда такой мелкий и глубокий, что шагаешь по нему, словно по болоту.
А что творилось, когда поднимался ветер, который прозвали «афганцем».
Днём становилось темно. Солнца не видно.
На постах солдаты надевали специальные очки, но песок проникал и под стёкла.
Когда ветер утихал, сразу же трясли снятую форму, стирали, мылись. Ведь в ушах черно.
Трава росла лишь возле гор, куда мы ездили иногда.
Правда, горы оставались так же далеко, но зелени в тех местах хватало.
Кто-то обнаружил в том краю черепах.
Зачем-то привезли их в батальон.
У меня дома с детства жила среднеазиатская черепаха. Эти животные выглядели похоже. Та же порода, видимо.
Были очень крупные особи.
Я вспоминал свою домашнюю любимицу и жалел этих рептилий.
Зачем их вырвали из природы? Жили они себе спокойно вдали от людей.
Сначала черепах содержали в каптёрках, кормили их, ухаживали. А потом кое-кто стал их убивать и делать из панцирей пепельницы на дембель.
До сих пор жалею бедных животных.
Не раз мы наблюдали, как осенью в небе курлыкали журавли, улетающие на юг.
Ну, прямо как в наших краях.
Однажды стая журавлей приземлилась возле небольшой грязной речки, протекающей неподалёку от части.
Сразу послышались автоматные очереди, и птицы быстро взлетели, поскорее покидая опасные места.
Наверное, солдаты мыли машины в реке и решили поохотиться. По журавлям. Стрелять в которых нормальный человек не посмеет, как и в лебедей.
Лично я не понимаю и охотников за другой дичью. А тут…
Случалось и такое…
Несмотря на постоянное и жуткое, до изжоги, хлорирование воды, инфекции, тем не менее, начались.
Много народу переболело желтухой, кто-то тифом. О последней болезни мы знали лишь по книгам и кинофильмам о гражданской войне.
Заболел желтухой и мой лучший друг Виталик Монастырский.
Мы с ним подружились с самого начала пребывания в ДРА. Я-то был практически на девятом месяце (в смысле службы), а Виталька только-только начинал тянуть армейскую лямку. Он ещё и к армии толком не привык, и сразу в такую даль его забросило.
Не забыть, как в период не совсем калорийного питания, скажем так, мы с Виталиком по 4 часа, находясь на посту, говорили преимущественно о том, как вкусно и что именно готовили наши мамы дома.
До голодных обмороков и галлюцинаций дело не дошло, но что-то ненормальное в этих постоянных разговорах о еде, пожалуй, было.
Однажды я увидел, что Виталька после ужина моет котелки чуть ли не на всю палатку. Меня это возмутило. Ну, пусть он «молодой», но нельзя же всё сваливать на одного человека.
Есть и ещё один товарищ с его призыва, Саро, который всё болеет, а когда приносят жрать, то мигом выздоравливает. Его-то никто не заставляет содействовать сопризывнику на мойке посуды.
Я помог Виталику вымыть универсальную армейскую посуду, а потом сказал нашим, что это не дело так к человеку относиться. В дальнейшем солдатскую посуду мыли по очереди, специально назначаемые дежурные.
Виталия увезли на лечение в Ташкент. «Нет худа без добра, - подумалось тогда, - съездит в свой родной Ивано-Франковск». Ведь после желтухи полагалось два месяца отпуска домой.
Да вот только когда число заболевших солдат достигло определённого предела, то их после лечения стали направлять не по домам, а в некие специальные части санаторного типа. Именно в таком «санатории» и проторчал пару месяцев мой дружок на территории Узбекистана.
По приезде он говорил, что лучше бы сразу обратно в часть направили, чем так отдыхать. Днём заставляли заниматься строевой подготовкой, а ночью разгружать вагоны с картошкой, хотя излечившимся от желтухи длительное время нельзя поднимать тяжести.
А наш батальонный автор и исполнитель собственных песен лейтенант Стас Кулешов, большой юморист, кажется и сам переболевший желтухой, сочинил в тот период шуточную «Балладу о гепатите». Начиналась она описанием симптомов:
Если глаза ваши пожелтели,
И у вас неважный аппетит.
Мы о вас премного сожалеем,
Вы ведь прихватили гепатит.
Это вам не просто там простуда,
Это вам не коклюш и не грипп.
Пищу в рот кладёшь – она оттуда.
Печень разрушается, болит.
Далее коротенько представлялся процесс врачевания:
Курс леченья длинный очень нудный –
Водку пить нельзя, аж, целый год.
Одной глюкозой надо вам лечиться, -
Значит, брат, моральный ты урод.
Заканчивалась песня назиданием, исполняемым вполголоса (при батальоне состоял «особист»):
Свирепая болезнь тебя сгубила,
Боткин чуть не умер от неё.
ДРА тебе её вручила,
За то, что оккупировал её.
17. Странный тип и вынужденные подарки для офицеров
Кстати, об «особисте». Это был чернявый капитан, не то чтобы таинственный, а какой-то не такой… Не могу не вспомнить характеристику другого «особиста», данную В.Высоцким в песне «Тот, который не стрелял»: «И странный тип Суэтин, неутомимый наш, ещё тогда заметил и взял на карандаш...»
Вот именно – странный. Он постоянно слонялся по территории части в нетрезвом виде. Офицеры его сторонились, и пьянствовал «чекист» один. Мы всё гадали, откуда у него спиртное. Наши командиры ставили бражку, отпускники везли из дому по традиционному ящику водки. Но выпивки среди начальства были редки. Нам ведь не платили афганскими деньгами. А в «автолавках» водкой не торговали.
Позже от офицеров же мы узнали, что «особист» отлавливал бойцов, когда им удавалось что-либо из имущества обменять на афгани (денежная единица ДРА). Задержанных наш герой отпускал, предварительно нагнав на них страху, а деньги забирал себе. На них и пил.
Но один раз капитан здорово получил по хребту на виду у всего батальона. Шёл он, в очередной раз поддатый, через плац и попался на глаза подполковнику из штаба дивизии, по служебной надобности приехавшему в часть.
Подполковник громко окликнул «особиста»: «Товарищ капитан!» Тот нехотя подошёл к старшему по званию. Очевидно, он считал, что времена «Смерша» не прошли, и его должны все бояться. «Как стоите, офицер!?» - повысил подполковник голос. Тот сразу вытянулся по струнке. «Да вы пьяны! Как вам не стыдно в таком виде перед солдатами показываться?! Я доложу вашему руководству, а сейчас – вон отсюда!» - отчётливо сказал подполковник и капитан поплёлся в свою «келью», поджав хвост.
У меня тоже однажды офицер отобрал выменянную вещь. Только не «особист», старлей Михеев. Интеллигентный, вроде, такой человек, с аккуратными, а-ля белогвардеец, усиками. И надо же было ему появиться передо мной в тот момент, когда я выменял у афганца красивый тонкий платок, прошитый золотыми нитками.
Думал, домой приеду, матери подарю. А тут Михеев. Он разорался на меня. А так как он был очень правильный, то я понял, что сейчас он изымет у меня платочек, а меня отправит на «губу». Но «справедливый» офицер аккуратно уложил платок себе в карман, рявкнул что-то напоследок и был таков. Наверное, своей маме подарочек переадресовал.
Конечно, все эти обмены были неправомерны, но так хотелось в эпоху железного занавеса привезти домой что-то необычное. Да и выменивали мы на всякое барахло различные безделушки. А вот многие офицеры и прапорщики увозили с собой в отпуск дорогие магнитолы, швейцарские или японские часы, дублёнки и другие интересные вещицы, в «автолавках» не продаваемые.
Все знали, что магнитофон или дублёнка вымениваются на автомобильную резину со склада. Одни солдаты воровали по ночам резину для своих командиров, другие, стоявшие в это время на посту – попадали затем на «губу» как недостаточно бдительные охранники.
Ну а кое-кто, имевший легальный доступ на склад, резину изымал без особых проблем. Её, думаю, элементарно списывали.
18. Первый дембель. Счастливо, парни!
У Баграма мы встали уже основательно. Пришлось и здесь заняться строительством, но не в таком, конечно, объёме, как ранее в Союзе. Для офицеров и прапорщиков построили общежитие – одноэтажный щитовой дом барачного типа. Но это был настоящий люкс, что уж говорить. В солдатских палатках были настелены полы из досок. Палатки нам достались от предыдущих жильцов – воинской части, убывшей в Союз.
В батальоне установили полевую баню-вагончик. Раньше же мылись в специально приспособленной палатке. Электричество на новом месте было проведено по всей территории батальона. Со временем даже фонарные столбы установили. Ток шёл от мощных дизельных электростанций и свет уже на ночь не выключался, как ранее, когда нам приходилось делать светильники из гильз артиллерийских снарядов, как в Великую Отечественную войну.
Появились телевизоры. По афганскому ТВ постоянно демонстрировали индийские фильмы. Из отечественных часто показывали «Табор уходит в небо». Видимо, нравилось афганцам творение Э.Лотяну с красивыми песнями и танцами, погонями на лошадях.
Вокруг территории части соорудили невысокий каменный забор, 2 КПП (контрольно-пропускной пункт), овощехранилище.
Подошёл срок увольняться нашим первым дембелям из батальона. Уволили их быстро. Насколько помню, все уехали в один день, кроме Сергея Мурыгина, который лежал в госпитале с тифом. Конечно, жаль было расставаться с теми, с кем были в Афгане с первого дня. Андрей Сущ, кажется из Сибири, Виктор Беляков из Мордовии – эти ребята в основном были с нами на равных. По крайней мере, никто из них не «дедовал». Ещё был боец Василенко родом с Украины (имя не помню). Тоже отличный парень.
Володя Сидоран из Закарпатья хоть и пытался порой прижучить тех, кто моложе призывом, но рук никогда не распускал и не унижал никого.
Витька Беляков, к моему удивлению, однажды написал мне из дому, хотя друзьями мы с ним не были. Виктор сообщал, что учится на подготовительном отделении университета.
Беляков - весёлый парень и немного аферист. Например, летом 1980-го года он подал рапорт на поступление в военное училище и был направлен в Ташкент для сдачи экзаменов. Все были уверены, что Витька поступит. Парень он был умный и не по годам взрослый. Однако Виктор через месяц вернулся обратно в часть. Нам объяснил, что военным он становиться и не думал. Просто решил устроить себе небольшой отпуск. В Ташкенте он вовсю ходил по самоволкам, крутил скоротечные любви с девчонками и попутно успешно сдавал экзамены.
Последний экзамен он намеренно «завалил», чтобы избежать военного училища. Я верю, что так и было. А что делать? Отпусками нас не баловали…
Помню Витькин рассказ после ночного караула.
- Ты знаешь ведь, где у нас секретный пост?
- Все знают. Вон он, родимый, в отдалении маячит.
Пост представлял собой заброшенную глиняную постройку круглой формы. Такая башенка с узкими окнами. На дот похожая.
Туда ночью назначали человек трёх для прикрытия батальона с одной стороны, откуда появление противника считалось маловероятным.
Но охранять-то надо батальон со всех сторон. Мало ли что?
- Так вот, продолжал Виктор, - Вчера я с Валеркой дежурил у склада. Слышим, а из секретного домика громкие разговоры просачиваются, хохот.
Видать, парни забыли, что они должны рот на замке держать.
Решил их пугнуть.
- Каким макаром?
- Вытащил из сапога ракетницу, прицелился в башенку и без особой надежды дёрнул шнур.
Ракета улетела в ту сторону. Думал - промазал, но разговоры моментально прекратились.
- Не попал?
- В том-то и дело, что не только попал, но ещё и в окошко ракета влетела и ударилась в стену над головой моего дружка Равиля.
Он перепугался страшно. Да и я, когда Равилька мне утром рассказал.
Представляешь, немного ниже и дружку своему в голову всадил бы. Убило бы его, железно.
- Да, с такого расстояния осветительной ракетой в небольшое оконце. Чистая случайность.
- Вот именно! Считал прошипит снаряд рядом. Или, в крайнем случае, в дом залеплю, так надо же... Чуть другана не уложил.
Они-то все там зашугались...
У Виктора из блокнота я перенёс в свою записную книжку несколько цитат из стихотворений. Обычно такие вещи солдаты переписывают друг у друга и автор, как правило, неизвестен. Стихи в основном наивные и часто пафосные, порой с ошибками различного качества. Не знаю, может быть, Виктор и сам что-то сочинил. Он грамотный был парень и, пожалуй, романтик.
Вот кое-что из солдатского блокнота Виктора Белякова:
Не верь, что жизнь печальна,
Не говори, что трудно жить.
Умей сквозь жизненных развалин,
Смеяться, верить и любить.
***
Суровый взгляд, все чувства огрубели,
Тяжёлый шаг, всё говорит о том,
Сурова жизнь, коль молодость в шинели,
А юность перетянута ремнём.
***
Кто прошёл, их запомнит навечно -
Серпантины, тушась в облаках.
И снежинки, что больше не тают,
У погибших на лбу и глазах.
***
Вы не знаете, как это сложно,
Взять хотя бы двоих басмачей.
И поверьте, порой невозможно,
Расстрелять их огнём батарей.
***
Мы любим тех, кто нас не любит -
И губим тех, кто любит нас!
Ещё в «учебке» я переписал у кого-то надпись для фотографии, которую воспроизвёл на своём снимке в парадной форме, высланном знакомому:
Тебе как другу лучших лет,
Тех лет, которым нет возврата.
Дарю на память свой портрет
В мундире русского солдата.
Про кого-то из дембелей, вроде, Андрея Суща, после его увольнения мне рассказали, что он долго разыскивал в Афгане своего одноклассника. Тот служил где-то неподалёку, и было так, что то Сущ приедет к другу, а тот в рейде, то друг приедет к Андрею, а он тоже отсутствует.
А когда Андрей в очередной раз заехал в часть, где служил его дружок, то узнал, что его вчера убили и увезли в морг медсанбата, того, что расположен сразу за нашим батальоном.
И вот в морге Андрей наконец-то разыскал и увидел своего друга, а вернее, его тело… «Вот и свиделись», - произнёс он и вышел.
19. Дикое преступление
Укатили наши дембеля по домам, а на замену прибыло молодое пополнение. Среди молодых бойцов выделялись Шура Рулёв, уроженец Омска, и Николай Морозов из Калмыкии. Это были два друга. Оба крепкие. Тогда казалось, ничто не сможет их разлучить...
Пополнили роту ещё два парня из Молдавии: Лопаев и Евсеев и два узбека: Сервер Муратов и Ганиев, постоянно улыбающийся губастый паренёк, прозванный сержантом Сергеем Белоусом Губой.
Вечно злобный Саро Кочарян стал без повода придираться к солдатам-новобранцам. Он почувствовал себя настоящим «стариком», прослужив всего год. Забыл, как совсем недавно отлынивал от службы, отсиживался на нарах, аккуратно протягивая оттуда свой котелок в часы приёма пищи. Как чёрт, из темноты возникал.
Бойцы батальона ежедневно выезжали далеко за территорию городка: собирали камни для строительства, грузили песок. В ходе одного из подобных выездов, как мне рассказал сослуживец, Саро покрикивал на молодого солдата из другой роты, откровенно издевался над ним. А все ведь были при оружии. Солдат не выдержал унижений Кочаряна и направив на него автомат, передёрнул затвор. Бойца вовремя успели обезоружить, а Саро стал втолковывать ему: «Зачем ты хваталь автомат? Это нельзя делать… Ну я малэнько кричаль на тебя и что? Тебя дома ждут, меня…» Видно было, что Кочарян здорово перетрухал, и к бойцу больше не приставал. Зато продолжал портить настроение другим. Видно, такую крысу никогда не перевоспитать. Хоть ежедневно лупи его с раннего утра.
Однако без ЧП на почве «дедовщины» не обошлось. Один молодой солдат изнасиловал солдатика со своего же призыва. Произошло это в бронетранспортёре в командировке.
Пострадавший паренёк после надругательства над собой взял в руки автомат и выпустил в извращенца весь магазин. В общем, сделал из него решето.
Я хорошо помню того бойца. Впервые увидел его на КПП батальона: «молодёжь» только что привезли. Конечно, почти все вновь призванные похожи на детей, но этот паренёк выделялся и среди сверстников.
Росточка совсем небольшого, а его шинель едва не доставала до земли. И выглядел этот светленький юноша лет на 14. Помню, один старослужащий, посмотрев на него, покачал головой и произнёс: «Видать, в Союзе совсем дела плохи, если в армию пионеров стали призывать».
Так вот, этот «пионер» оказался настоящим мужиком. И хотя комбат потом устроил лекцию на тему происшествия, осуждая убийство, большинство поддержало поступок молодого солдата.
Подполковник распинался перед нами в солдатской столовой. Мы сидели, а командир ходил между столами и разглагольствовал: «Один боец не смог сдержать своей похоти и сейчас мёртв. Другой не удержался от чувства мести и сядет в тюрьму. Я никого покрывать не собираюсь. Лично мне терять нечего. Подполковника я получил, - командир линейкой щёлкнул себя по новеньким звёздочкам на погоне. - Это мой потолок».
Комбат мог бы ещё щёлкнуть себя по значку на груди, свидетельствовавшему об окончании им среднего военного училища. На знаке имелись буквы «ВУ» (военное училище), что среди армейской братии расшифровывалось, как «взводным умрёшь». А наш командир руководил, соответственно, отдельным батальоном и получил уже две большие звезды, что действительно большая удача среди лиц, окончивших среднее учебное заведение.
Об одном умолчал подполковник: как дали ему вторую большую звезду, так и обратно забрать могли. Как в известном анекдоте – «…а теперь эти две убери на хрен…» И было бы за что.
Ни комбат, ни некоторые командиры рот не занимались воспитанием личного состава, не знали, какая царит обстановка внутри подчинённых им подразделений. Почти всем было на это наплевать.
А ведь убитый солдат с самого появления в батальоне вёл себя дерзко. Приласканный старослужащими-земляками он многое позволял себе. Пререкался с начальством. А однажды врезал по лицу парню со своего призыва только за то, что у того не оказалось закурить…
Требовался сопровождающий военнослужащий из командного состава. Для доставки трупа домой.
А везти-то в среднеазиатскую республику. До нас доходили слухи, что никто не соглашался – могут и убить родственники.
Тогда наш дедешка, прапорщик Пьянков явился к комбату и заявил:
- Товарищ подполковник! Я пожил, можно сказать. Сорок пять лет. К тому же во время войны я находился в детдоме как раз в той самой республике. Знаю местный язык в совершенстве.
Отправляйте меня сопровождающим!
- Да вы что, товарищ прапорщик!? Лучшего специалиста батальона я не имею права отлучать от службы.
В итоге, покойного повёз домой офицер из другой части, уроженец тех мест, где тело надлежало передать земле…
А солдатика, с оружием защитившего себя, к уголовной ответственности не привлекли, признали, что он действовал правомерно, в состоянии необходимой обороны и аффекта.
20. Воспитание боксом. БМД мчит на нас. Землетрясения.
После отбоя большинство командиров исчезало в своей общаге, что располагалась метрах в ста от солдатских палаток, и вряд ли кто знал, что творится ночью в батальоне. Но некоторые офицеры всё же интересовались жизнью солдат в неурочное время. Тот же лейтенант Кулешов иной раз допоздна пел под гитару вместе со своими бойцами.
Служил у него в роте челябинец Игорь Останин. Вот они с ним в две гитары и наяривали. Грянут, бывало, ночью в соседней палатке: «Бродяга Байкал переехал…», а мы лежим и слушаем их пение. Здорово у них получалось.
Много позже я сочинил четверостишие:
"В Афгане, помню, тоже было дело,
Когда пески скрипели на зубах.
По вечерам в палатке рота пела -
Про снег, любовь и редко... о боях".
Наш ротный, боксёр-разрядник применял свой метод воспитания и наказания провинившихся солдат. У него имелось две пары боксёрских перчаток. Вечерком старлей вызывал проштрафившегося бойца к себе. Уводил его куда-нибудь от посторонних глаз и предлагал поединок. Сильно солдат не избивал, но наносил несколько ощутимых ударов, после чего отпускал.
Как-то провинился Коля Морозов (потомственный охотник из Калмыкии, крепкий паренек), и ротный вызвал его на «вечернее рандеву». Когда Николай вернулся, то рассказал, что комроты, как обычно, надел боксёрские перчатки на руки. Вторую пару перчаток получил Николай.
Старлей провёл несколько ударов, что только раззадорило Морозова. Он выбрал момент и нанёс сильный удар ротному в голову, отчего того закачало. Поединок был прекращён досрочно…
Вообще-то, в Баграме имелась гарнизонная гауптвахта, куда и направляли провинившихся военнослужащих для отбывания наказания. «Губа» была далеко непростым испытанием. Перед входом на её территорию как будто висела невидимая табличка с печально известным лозунгом: «Оставь надежду всяк сюда входящий».
Гауптвахта ничего хорошего представлять не может. Это же самое настоящее место лишения свободы. Пусть и краткосрочное. Если наблюдать со стороны.
В Афганистане, где люди постоянно рисковали жизнью, порядки на «губе» были особо жестокие. Понятно, делалось это для того, чтобы военный, побывавший под арестом, стремился хоть в бой, хоть на верную смерть, только бы не на гауптвахту.
Мне есть с чем сравнивать. Пару раз я дежурил на свердловской гарнизонной гауптвахте (аккурат напротив нашей учебки связи располагалась).
Офицеры там на своём небольшом плацу в течение дня занимались строевой подготовкой - часами шагали по периметру.
Солдаты тоже, на другом плацу. И это считалось пыткой.
Но кому-то везло и их забирали на работы.
Разок я конвоировал (со штык-ножом на ремне) проштрафившихся в тепличный совхоз, где выращивали первые огурцы.
Все жалели солдатиков и до отвала кормили их огурчиками, а работали они лишь для виду.
Это лафа и для простого вояки из части.
На баграмской «губе» солдат гоняли по плацу до потери сознания, если не было какой-нибудь работы. Конечно, не весь день бегом по кругу. Арестованным находили занятие. И много времени они проводили в камерах.
Не любил я этот наряд, и нёс службу всегда или на входе в комендатуру, или непосредственно у камер. А кому-то, напротив, по душе было выступать в роли капо.
Однажды, когда наша рота несла службу в карауле на гауптвахте, с КПП при въезде в Баграм позвонили дежурные и сообщили, что в нашу сторону движется группа пьяных десантников на БМД. На КПП их не хотели пропускать в Баграм без наличия соответствующих документов.
Десантники избили постовых и проехали самовольно. Нам сказали, что это, скорее всего, наши десантники и есть, а не переодетые душманы. Поэтому просили БМД не подбивать, а попытаться остановить и выяснить, в чём дело.
Начальник караула прапорщик Кожарский поставил нас, нескольких бойцов, цепью поперёк дороги. Все с оружием наперевес.
Вскоре впереди показались огни БМД. Перед нами бронемашина остановилась. Кожарский лично влез на броню и открыл верхний люк. Тут мы окончательно уверились, что внутри наши, раз уж они не заперлись изнутри.
«Приказываю всем покинуть БМД!» - скомандовал прапорщик. Никто не отвечал ему. Кожарский, слегка поддатый, ещё несколько раз повторил приказание, обильно снабжая речь матом, а потом крикнул: «Если сейчас же не подчинитесь – брошу гранату!» После небольшой паузы из бронемашины стали вылезать десантники. Все пьяные.
Задержанных восемь человек поместили в одиночную камеру. Другие были заняты. Поместились там все, но дышать скоро им стало нечем, и начальник караула против существующих правил разрешил дверь в камере десантуры держать открытой. Бойцы выглядели, как подводники, в залегшей на дно субмарине. В обильном поту, а форму хоть выжимай. Десантники матерились, просили отпустить их. Говорили, завтра им в рейд.
Утром приехал подполковник из десантной части. Его бойцы стояли перед ним на плацу, вытянувшись и низко опустив головы, а командир говорил: «Сегодня ваши товарищи пойдут в бой, а вы будете отсиживаться в безопасности!» Солдаты умоляли взять их на боевые действия, но подполковник объявил им по несколько суток ареста.
Затем он обратился к начальнику караула: «Пусть они у вас тут ни минуты не стоят без дела». «Да вы не беспокойтесь, здесь у нас строго», - сказал прапорщик.
А подполковник прямо закипал: «Нет, их надо наказать капитально. Пускай разгильдяи, - подполковник стал озираться по сторонам, и взгляд его упал на старый неисправный БТР-152 (как у прапорщика Малыша), стоящий в углу двора. - Пусть они таскают этот БТР на руках по плацу!» - удовлетворённо воскликнул командир и покинул «губу».
С броневиком десантники, конечно, не упражнялись. Но они довольно долго строили каменную стену вокруг «губы». Арест им периодически продляли. Позже, после ощутимого подземного толчка часть той стены развалилась, о чём я сообщал выше.
Таким образом, частично пропал их "скорбный труд".
Мне пришлось наблюдать то самое сильное землетрясение за период моей службы.
Я ночью стоял на посту. Хлестал дождь. Раздался звук взлетающего самолета. Аэродром совсем близко, поэтому я не удивился. Тем более, самолеты летали в любую погоду. И вдруг резкий толчок, ударивший снизу - и всё утихло. Тут уж понял, что земля тряханула. Произошло так называемое землетрясение с подземным гулом.
На следующий день в доставленных свежих газетах мы прочли, что эпицентр природного катаклизма находился в Союзе, недалеко от г. Душанбе.
А сколько мы наблюдали небольших подобных явлений природы…
Один раз прямо во время вечернего киносеанса в десантной части.
Несколько человек из нашей части сидели на тёплом песке и смотрели фильм.
Вдруг деревянная конструкция, на которой укрепляли экран, заскрипела, зашаталась из стороны в сторону. Поднялась пыль. Мы почувствовали, как наши тела раскачивает взад-вперёд. Стало смешно. Солдаты, как ни в чем не бывало смотрят на экран. Лишь один произнес: "Мужики, землетрясение". И все. А «качка» довольно быстро прекратилась. Многие даже не заметили или не поняли что произошло. Действие фильма увлекало сильнее.
Продолжение: https://dzen.ru/a/Zf7DSQA5Ugu8R7gI
