- Что это с тобой, а? Гарик? «Траванул» вон, как алкаш после пьянки. Откуда тебя такого откопали? – ехидничал Терехов. – А этого, на верблюде, ты славненько грохнул! Молодец! Хвалю! А вообще, не нравишься ты мне, прапорщик. Какой-то ты… не такой. Ладно, дома разбираться будем.
Послышался шум винтов, и из-за скального гребня вынырнул вертолет. Это был не привычный, до боли знакомый Ми. Это был американский «Ирокёз», без опознавательных знаков. Бойцы равнодушно курили и поглядывали на раскачивающуюся у самой земли машину. А Игорь, от неожиданности открыв рот, с изумлением смотрел на происходящее. Наконец, лыжи вертолёта коснулись земли. Из вертолета спрыгнули двое в черных очках, одетые в гражданское, и замерли, заложив руки в карманы. Из приоткрытой двери, на группу хищно смотрел шестиствольный пулемет Гатлинга. «Ни хрена себе!! Ели «плюнет», разнесет на атомы», - подумал Веретенников. – «Это что же здесь такое происходит?!»
Терехов, лениво, как бы нехотя, встал на ноги, и вяло покачав ладонью, пошел к стоящим у вертолета. Они о чем-то недолго поговорили и Терехов, обернувшись, крикнул: - Прапорщик! Чего рот открыл? Грузите тюки! Быстро!
Когда тяжело нагруженный вертолет скрылся за гребнем, Терехов скомандовал: - Всё! Уходим!
Пришедший в себя Веретенников, вдруг, неожиданно для самого себя схватил капитана за грудь: - Слушай, Вадик! Объясни мне, тупому, что это было? Где наш вертолет?!
Терехов резко оттолкнул от себя прапорщика. – Гоша! Это был третий вопрос! Кажется, я слышал и четвертый? Чего ты, Буратино недоструганый, суёшь свой длинный нос, куда не просят?! Я же тебе вдалбливал в твою деревянную башку три простых вещи – не видел, не слышал, ничего не знаю!! А ты, оказывается, действительно тупой! Пристрелить тебя, дурака, что ли? Прислали геморрой на мою голову! Не было у бабы хлопот, так прислали порося.
Капитан ловким движением всунул в карман Игоря какую-то бумажку: - Чтобы ты помалкивал. Хотя бы пару дней.
Это была стодолларовая купюра. - Чего стоим? Я сказал – уходим! Бегом марш!
После утреннего развода, чем-то очень довольный комбат приказал построить у штаба прибывшую вчера команду капитана Терехова.
- Товарищи бойцы! – бодро чеканил слова майор. – От имени командования, объявляю вам благодарность за успешно проведенную операцию по уничтожению каравана противника! Особо отличившиеся будут удостоены правительственных наград!
В ответ прозвучало дружное: - Служим Советскому Союзу!
- РРРазойдись! Прапорщика Веретенникова жду у себя в кабинете через пятнадцать минут.
- Ты что же себе, Веретенников, стервец, позволяешь?! – зарычал на вошедшего Игоря комбат. -В боевой обстановке лезешь драться с командиром, препираешься! Да я тебя… Под трибунал захотел?!
- Товарищ майор! Да, ничего такого не было! Клевета это!
- Клевета?! Я тебе, что, баба колхозная- сплетница?? А это, что такое?? – комбат потряс бумажным листком перед носом Игоря. – Вот, рапорт от капитана Терехова! В общем так, чудило на букву «м». Завтра борт, с грузом триста в Союз. Документы сегодня подготовят. И чтоб духу твоего здесь не было! Пусть там с тобой разбираются, прапорщик Веретенников. А теперь – пошел вон, вояка ср…ный!
«Послужил Родине», – с глубокой обидой подумал Игорь.
Город Термез встретил Игоря жарой и знойным, удушливым ветром. «Что дальше? Да, ничего особенного», - крутились в голове нехорошие мысли. –
«Выпрут, скорее всего по «дискредитации», и гуляй, Игорь…, на все четыре.… А гулять-то куда? Ни денег, ни профессии. Гол как сокол. Домой? А там что? Пустой дом, ухмылки, косые взгляды. Явился, мол, не запылился, Аника-воин. Нет! Схожу на кладбище, попрошу у родителей прощения, что не выполнил обещания, не обустроил их последнее пристанище. А потом, куда глаза глядят. Махну куда нибудь на стройку века, начинать жизнь с нуля».
На аэродромном КПП к нему подошли двое молодых мужчин. – Прапорщик Веретенников? – спросил один из них, поднося к его глазам красную книжицу. – Особый отдел. Пройдемте в дежурную комнату. А вы, двое, - обратился он к дневальным, - будете понятыми.
- Понятые! Смотрите внимательно! – оперативник, перетряхивая вещи, выкладывал их из чемодана. Как будто зная заранее, уверенно запустил пальцы в нагрудный карман «афганки». И извлек из него стодолларовую купюру. – Тааак!- с воодушевлением воскликнул опер. – Это что, прапорщик? Незаконный ввоз иностранной валюты! Все видели? Опанькии! – еще раз воскликнул оперативник, извлекая на свет целлофановый пакетик с белым порошком. Наркотики! Это называется контрабанда наркотических веществ в особо крупных размерах! Ай, да прапоры у нас пошли! Ай, да пройдохи! Молодые, да ранние! И понизив голос, добавил. – Ты, Веретенников, идиот? Куда ты влез, салага зелёная? Без году неделя в армии, а туда ж себе! Или ты принимал нас за дураков?
Возразить было нечего. «Бить себя в грудь, и кричать – «Не виноватая я»? Так вот же они, улики. Пойман с поличным. Это и есть цена третьего вопроса. Какой же я тупица! Чувствовал, что что-то не так! А что было делать? Красиво убрали! И пулю сэкономили, и молчание обеспечили. Вот только вопрос, для чего весь спектакль, кому, и каким образом помешал не совершивший ничего преступного, прапорщик? Теперь уже не узнать».
Особо расследовать было нечего, да и недосуг. Факт налицо. Таких «ушлых», военный суд в армейской среде не жаловал. Время военное, по военному и «заслужил» бывший прапорщик Веретенников, «по совокупности», десять лет с конфискацией. «Последнего слова» от него никто не ждал, да и лепетать в своё оправдание что либо, дело заведомо провальное. Он понял, что стал чьей-то оплошностью, которую оперативно и профессионально исправили. Подсудимый просто молчал. Всё, что с ним было ранее, теперь в прошлом. Впереди «новая» жизнь с номером на черной, зековской робе, и с этим надо мириться.
- Лицом к стене! – лязгнули запоры скрипучей двери, и конвойный, грубо, в спину, толкнул его в камеру. Дверь с шумом захлопнулась, разделив жизнь на две половины: «до» и «после».
Как известно, «слава» об арестанте, в уголовной среде, бежит впереди него. Завсегдатаи «хаты» уже знали: к ним заселят первохода. По проверенным слухам, из СИЗО, не блатной, «правильный мужик». Всю картину портило одно нехорошее обстоятельство: «краснопёрый» и к тому же, барыга.
В камере висел густой, тюремный смрад. На Игоря смотрели пятнадцать пар настороженных глаз.
Ещё в СИЗО, «знающие люди» подсказали ему, как правильно вести себя севшему впервые, и как не показать свою слабость, чтобы не стать «чертом», или того хуже. И поэтому, Игорь коротко бросил: «Здравствуйте», и уверенной походкой подошел к пустой шконке, расстелил матрац, молча лег, заложив руки за голову, и прикрыл глаза. В камере стояла зловещая тишина.
- Ты чо борзеешь, плесень? – услышал он над собой чей-то скрипучий голос и открыл глаза. Над ним стоял высокий, худой человек и скалился железными фиксами. «Похоже, правая рука смотрящего», - подумал Игорь.- Наверное, я немного переборщил».
- С тобой уважаемые люди пообщаться хотят, а ты, совсем берега попутал! Кто тебе разрешил сюда ложиться? Чо замолк? Я тебя спрашиваю, чмо!
Дальнейшее промедление грозило вполне предсказуемыми последствиями. Игорь резко поднялся и «шестерка», пролетев пару метров, с грохотом врезалась головой в шконку, и закатив глаза, осел на пол.
Дрались отчаянно. «Не дать сбить себя с ног!» - пульсировала в голове единственная мысль. На пол полетел уже шестой обитатель некогда благополучной «хаты», когда с грохотом открылась дверь, и в камеру ворвалась дежурная смена контролеров. В воздухе замелькали резиновые дубинки. Бунт был подавлен.
- Прекратить!!! - орал оперативный дежурный. - Всем построиться!! Кто их так? – показал пальцем на лежащих. Дежурный.
– Сами они, гражданин начальник. Со шконки упали. – не придумав ничего лучшего ответил смотрящий.
- Сами, говоришь! А ты, Сипатый, на кой хрен здесь поставлен смотрящим, что у тебя люди горохом со шконок сыплются? Кто зачинщик?
- Я, – по армейской привычке вышел из строя Игорь.
- Кто это, я?? Головка ты от мотоцикла! Как надо отвечать?
- Заключенный Веретенников. Статья…
- Этого «Я», в карцер, на пять суток. Этих в медчасть.
Один из контролёров, взял Игоря за локоть, и тут же оказался на полу.
В коридоре Игоря долго, с остервенением били.
В карцере заключенный Веретенников просидел месяц, подтвердив своё звание «правильного мужика», и завоевав уважение сидельцев. Посягнуть на неприкосновенность вертухая, дело неслыханное. И достойное всяческого уважения. Потекли серые, монотонные тюремные будни. Душа постепенно черствела, чувства притуплялись. И овладело им полное равнодушие ко всему.
Уважаемые читатели!
Благодарим Вас за то, что читаете рассказы, комментируете, а также за отметки " мне нравится".
Возможно Вы, уважаемые читатели, не увидели этот рассказ. Он также будет интересен многим читателям, если Вы его оцените лайком)
