Отрицание — один из самых действенных защитных механизмов, ограждающих сознание от болезненной информации. Недостаток отрицания в том, что оно закрывает от нас реальность, которую видят другие. (Роберт Д.)
Начтите с самого начала. Оно ЗДЕСЬ
*****
...Через сорок минут девочка сидела на диване. На этот раз она не укрылась пледом — было ещё рано для этого ритуала. С нетерпением она смотрела на дедушку, завершающего вечернюю кухонную уборку. Наконец, он взял с полки конверт и сел рядом с внучкой.
— Я тебе сперва расскажу предысторию, чтобы тебе всё понятно было — вздохнув, начал Алексей Степанович. — Это случилось десять лет назад, ты тогда совсем крохой была, в садик только начинала ходить. Вот как раз возле твоего садика я познакомился с одной дамочкой.
— И влюбился?
— Влюбился, да... Ты, Манюня, не перебивай ладно? Мне и так слова подбирать приходится.
Девочка, молча, кивнула и уставилась на дедулю.
— Так вот, познакомился я с одной дамочкой, Лида её зовут. Мне тогда шестьдесят один было, а ей сорок два. На девятнадцать лет меня моложе. И была она из другого города, из Воронежа, сюда к сестре в отпуск приехала. Муж у Лиды не очень хорошим был, добра она от него не видела, но так бывает, что всё равно живут люди вместе. И вот встретились мы с ней, и как ты говоришь, влюбились. Не так, как по молодости бывает, а иначе. Глубже, что ли, без всяких выкрутасов. Нет, период яркого ухаживания и у нас был, но чувства были иными. Вот не знаю, как объяснить тебе, Машунь.
— Я поняла, деда, — серьёзно ответила девочка.
— Слушай дальше, раз поняла. Когда мы познакомились, Лида как раз собралась разводиться с мужем. Сложно у них там всё было, и с имуществом, и с сыном-школьником. Непросто, одним словом. Она у нас в Перми побыла месяц, и к себе уехала — отпуск-то кончился, и сына в школу пришло время собирать. Расставаться я с ней не хотел, предлагал сразу после развода ко мне переехать, тем более сестра здесь. Но Лида сомневалась.
— Почему? Она что тебя не любила?
— Любила... Наверное. Но не так-то просто всё бросить и уехать, тем более в Воронеже мать оставалась. Такие вопросы сразу и не решишь, Маша, тем более она ведь замужем ещё была.
Алексей Степанович посмотрел в окно на садящееся за деревья солнце, помолчал немного и продолжил:
— Связи мы с ней не теряли, в интернете переписывались, созванивались. Я трижды в Пермь к ней ездил, замуж звал, к себе звал.
— Она не согласилась?
— Не то что не, Манюня... Боялась она. Говорят, обжёгшись на молоке, дуют на воду. Опасаются, значит, всего. Вот и Лидочка опасалась.
— Если любишь, то чего бояться-то? — с жаром воскликнула девочка.
— Говорю же, малая ты ещё, не понять тебе всего. Не глупая нет, опыта жизненного не хватает. Слава Богу живёшь у мамки под крылышком, горького опыта с детства не набираешься. А он, как правило, горьким и бывает. Вот и я восьмой десяток разменял, а некоторые вещи только сейчас понял. Понимаешь? Всю жизнь человек учится... — он снова замолчал, глядя, как лучи уходящего солнца отражаются на рыжих волосах внучки.
— И дальше, что с Лидой случилось?
— Ничего. Понимаешь, ничего не случилось, а могло.
Девочка непонимающе смотрела на деда: что-то какими-то загадками он сегодня говорит, на него не похоже.
— С мужем Лида развелась, переехала к матери жить. Я к ней ездил, как только получалось. Я тогда уже на пенсии был, а на неё больно-то не накатаешься, тем более приходилось номер в гостинице снимать. Звал её к себе, а она всё не решалась.
— Не понимаю я, чего она сомневалась-то, деда?
— Менять жить всегда немного боязно. Это ведь переезд в другой город, да ещё и с ребёнком. А если бы и здесь не получилось? Она ведь меня знала по нескольким встречам только.
— Но ты хороший, деда!
— Дед, надеюсь, я хороший. А вот муж всякий бывал. Не зря же мы с бабой Валей развелись...
— Но ты ведь изменился, да?
— Эх, малая ты ещё... В общем, тянулось наше с ней такое общение год. В следующий отпуск она снова сюда в Пермь приехала, месяц как в раю провели. А как уехала, так снова всё непонятно стало. Я ей тогда и сказал: «Ты вольна поступать так, как считаешь нужным. Захочешь, чтобы я был рядом — я готов. Жизни без тебя не представляю, и никто кроме тебя мне не нужен. А если ты сомневаешься в своих чувствах, то даю тебе карт-бланш в отношении меня. Как решишь, так оно и будет».
— Что такое карт-бланш?
— Разрешение поступать так, как считаешь нужным, полная свобода действий. Вот сказал я ей так, и решил оставить в покое, чтобы она могла подумать спокойно и выбрать, что делать дальше. Я ведь её понимал: и переезжать страшно, и как сын отреагирует непонятно, и разница в возрасте у нас большая. Все эти сомнения мне были понятны, умом, конечно, понятны. Сердцем принять сложнее было.
— Ясно. А письмо-то что? От неё пришло? — девочка указала острым подбородком на конверт, лежавший на подлокотнике дивана.
— От неё. Да не одно письмо, а сразу пять.
— Ого!
— Вот тебе и «ого». Правда писала она их в разное время.
— А почему не дошли?
— Не отправляла, потому что. Она их писала, как дневник, чувства свои записывала, мысли. Ей так легче было разлуку переносить. А вот сейчас пишет, что нашла их и отправила мне. За ненадобностью, значит.
— Давай уж, читай, дедуль! — нетерпеливо воскликнула девочка.
— Хорошо, — Алексей Степанович взял пухлый конверт, вытащил несколько сложенных пополам листов, перебрал их в руках и развернул. — Вот слушай, что она пишет.
«Здравствуй, Лёша. Сегодня получила от тебя цветы. Прямо на работу доставили розы: розовые, на коротком стебельке, маленькие бутоны, но их много. Всё, как я люблю. Ещё получила от тебя нежное сообщение и так радовалась, как школьница.
Знаю, что скажешь: цветов не присылал и сообщений не писал. Потому что всё это я сделала сама. Сейчас ведь просто — звонишь на фирму, заказываешь букет, тебе и привезут. И сообщения можно отправлять с компьютера самому себе, меня сын научил.
Не понимаю, зачем я это делаю, но мне важно было получить от тебя такую весточку. За это время я уже привыкла твоим знакам внимания, и к сообщениям тоже, и рассказывать тебе. как прошёл мой день, и слушать чем занимался ты. Но вот уже третий день ты молчишь, и я схожу с ума. Ты ждёшь сообщений от меня, и я знаю, что ты будешь рад получить их и ни словом не упрекнёшь что я молчу.
Я всё думаю над твоими словами, про то что я вольна поступать так, как посчитаю нужным. Но только я пока не знаю, что тебе сказать, оттого и молчу. Да, первые дни я писала тебе просто потому, что не могла не писать. Мне же твои «с добрым утром, любимая» нужны как воздух. Но всякий раз беря в руки телефон, мне казалось, что я должна тебе дать ответ. А его у меня нет. И вот это состояние меня словно рвёт на части. Иногда мне кажется, что я готова бежать к тебе хоть пешком, и жить под крылом твоей заботы. А иногда я представляю, как Дима будет адаптироваться в новой школе, что кто-то может смеяться над его воронежским говором, так такой страх берёт. Чем старше ребёнок, тем сложнее даются переезды, да и возраст такой — предподростковый. Может, я сама напридумывала проблем, которые ещё не возникли, но отметать их в сторону я не могу, так или иначе, они роятся в моей голове. А иногда мне кажется, что ты таким образом решил избавиться от меня. Мол, будто бы я сама приняла такое решение, а тебе осталось только согласиться.
Ну почему ты мне не пишешь ничего, Лёша? Внутри всё рвётся на части, когда я вижу, что ты онлайн. Кому-то значит пишешь, но только не мне. Чтобы не сойти с ума я скопировала твои сообщения и отправила сама себе, настроив разное время отправки. Знаешь, как я радуюсь, получая их? Даже забываю, что это не ты отправлял и автоматически начинаю набирать ответ, потом стираю.
В субботу мы разговаривали по телефону, но это уже я, не выдержав, позвонила. Ты разговаривал со мной как обычно. Но ни разу не сказал, что скучаешь, что любишь. И я уже начинаю сомневаться, а так ли это. Мне важно, очень важно слышать эти слова. У меня от этого двойное чувство. С одной стороны, я рада слышать твой голос, рада, что у тебя всё хорошо. А с другой, будто бы я навязываюсь тебе, и если вдруг перестану звонить сама, ты и не заметишь.
Поэтому я решила не писать и не звонить тебе пока. Не хочу быть назойливой. Но, видишь, совсем без тебя я тоже не могу. Ты «подарил» мне цветы, «написал» сообщения, и для меня снова всё как прежде.
Не понимаю, что происходит и как быть. Ты всё время повторяешь «я дал тебе карт-бланш, поступай так, как знаешь...» А если я не знаю?
А ещё столько проблем навалилось, что и присесть некогда. У мамы опять был приступ, вызывали скорую, но всё обошлось. Отец Димы начал чудить, мотает нам нервы снова. На работе новое начальство требует отчётов. Я иногда и не замечаю, как день прошёл. Но эта тоска по тебе работает в фоновом режиме. Как головная боль, которую таблеткой не заглушить и постепенно привыкаешь. Спать ложусь — думаю о тебе. Просыпаюсь — думаю о тебе. А что делать, ума не приложу.
Поэтому и решила написать тебе письмо, чтобы хоть как-то облегчить тягучую боль внутри. Прости меня за него, Лёша. Постараюсь больше тебя не беспокоить. 9 января 2014 год."
Алексей Степанович сложил вдвое листочек и посмотрел на внучку. Та о чём-то думала, накручивая рыжий локон на палец.
— Дед, а ты ей на самом деле отправлял цветы?
— Отправлял, Рыжуля. И до этого времени, и после отправлял.
— А она что? Неужели ничего не поняла?
— Видишь ли, Машуня, мы не знаем, что в голове у другого человека. Я, давая ей свободу выбора, думал, ей так будет легче принять решение. А она поняла совсем иначе, будто бы я её разлюбил.
— Но ведь ты ей всё объяснил!
— Да, только то, что мы пытаемся объяснить умом, не всегда им понимается. И видишь, мы устроены немного по-разному. Мужчина пытается объяснить рационально, умом. А женщины живут эмоциями. Разве я думал, что она вот так отнеслась к моим словам? Я-то дал ей время подумать, специально отошёл в сторону, чтобы она смогла разобраться в себе. А Лида всё иначе восприняла. Ей было так больно и плохо, что она рационально думать не могла, понимаешь? Внутри себя решила, что я её бросил и с этим жила. А я-то не бросал!
— Запутанно как-то всё... — протянула девочка.
— Правильно говоришь, запутанно.
— А в остальных письмах что?
— Гляди, там девчонки за тобой пришли. Иди погуляй, времени и так мало осталось, скоро уже спать.
— Нет, не хочу. Пойду скажу, что не выйду.
Маша выбежала на улицу, хлопнув входной дверью. Алексей Степанович слышал, как топают по крыльцу её пяточки, вот на несколько секунд замерли — обувается, а потом вовсе стали не слышны. Хлопнула калитка, лениво подал голос Полкан. А он держал в руках Лидино письмо, и представлял, как она получает «от него» цветы, радуется им. Сколько букетов она отправила сама себе? Знать бы тогда...
~~Продолжение здесь
