Вадим учил Прошку смешивать краски.
Прошка слушал внимательно и всё удивлялся, откуда у Вадима такие познания в живописи. Но тот отмалчивался.
Ксанка с подозрением смотрела на написанные Вадимом картины. Иногда ночью вставала и изучала холсты. Изображения не исчезали.
Где-то глубоко в сердце она чувствовала, как привязалась к Вадиму.
Украдкой глядела на него, иногда взгляды их встречались.
"Повесть об окаянной" 10 / 9 / 1
Ксанка быстро отводила глаза.
Как-то Вадим подошёл к ней, взял за руку.
Долго смотрел на её ладонь, а потом произнёс:
— Долгой будет твоя жизнь… А без меня ещё длиннее. Не могу я больше так…
Вадим вдруг задрожал, отпустил руку девушки, отвернулся.
— Ты прости меня… Я стараюсь изо всех сил быть хорошим. Но мне нужно куда-то девать всё зло, что внутри меня. Ксанка, ты же привыкла ко мне. Но мне нужно уйти. Я хочу запомнить тебя.
Вадим замолчал. Так и не поворачивал голову.
Девушка вдруг почувствовала, как внутри неё распространяется жар. Не помнила, как подошла к Вадиму и положила руки на его плечи.
Он вздрогнул. Стал целовать Ксанкины пальцы.
— Ты хорошая… Ты меня не люби, не привыкай ко мне. Я ужасный человек. Я и не человек вовсе. Выгони меня, избей меня палкой, оставь в беде. И тогда я успокоюсь сам и успокою тебя.
Ксанка поцеловала Вадима в макушку.
— Дyрак ты, — прошептала она. — Зачем я буду тебя гнать. У нас дети. Ты так хорошо с ними ладишь. Мне легко с тобой. Прошка другой. Он легкомысленный. Пройдёт немного времени, и он отправится в столицу, оставив нас.
— Не нас, — вздохнул Вадим, — тебя…
Ксанкин поцелуй в шею заставил Вадима дрожать ещё больше.
— Глупая, — шептал он, повернув к ней голову и ловя её губы, — глупая Ксанка. Меня нельзя любить.
А сам встал, обнял девушку так сильно, что косточки у неё захрустели.
Ксанка ойкнула, Вадим ослабил хватку.
А потом взял её на руки и понёс в спальню.
Ксанка дрожащими руками расстёгивала рубашку Вадима. Целовала его грудь, шею.
Он просто дрожал, не трогал её.
Потом стал умолять:
— Остановись, прошу тебя, остановись. Я не могу тебя оттолкнуть, не могу… У меня нет на это никаких сил.
— А ты не отталкивай, Вадим… Я люблю тебя.
Ксанка вытирала руками слёзы любимого. Когда он коснулся её груди губами, закричала.
— Кричи милая, Прошка не услышит. Я попросил его не приходить домой подольше.
Для Ксанки всё было как во сне.
Вадим горячими губами касался её тела. Она чувствовала его всего. Хотелось впитать его кожей, соединиться с ним и долго-долго не отпускать.
Перед глазами были его глаза. Он смотрел таким взглядом, каким никто ранее на Ксанку не смотрел.
Даже Прошка был иным. Любовная с ним связь была короткой. Больше из интереса, чем по любви.
Насмотревшись на своего женатого брата, Прохор пришёл к Ксанке и начал рассказывать о том, что повидал.
Ксанке Прохор нравился.
Да и подружки давно все замуж вышли. Отец особо дочку не торопил.
Ушёл на войну, не зная, что она под сердцем ребёнка носит.
Ему потом тётка Вера написала о случившемся. Отец велел сестре присматривать за Ксанкой, чтобы та ничего нового не учудила. И больше весточки от него не было.
Так у Ксанки появился Николаша.
Прохор всё говорил о женитьбе после обучения. Да так и не женился.
А теперь Ксанка понимала, что и сама за него не хочет.
Деревенские сплетничали, обходили дом стороной.
Девушка рада была тому, что Федька, несмотря на ранний возраст, был пристроен у хорошего человека. Помещик платил исправно, хорошо кормил, даже разрешил посещать уроки грамоты вместе со своим сыном. А когда Федька преуспел в грамоте и стал учиться лучше сына хозяина, тот не разгневался, а пригласил учителя иностранных языков. И брат Ксанки стал изучать языки.
Федька редко навещал сестру. Но помогал финансово. Пятьдесят процентов заработка передавал еженедельно.
Ксанке стало легче жить. Вадим на эти деньги покупал в городе продукты.
Девушка лежала на груди Вадима и медленно водила пальцами по его коже.
Он дышал тяжело. Грудь вздымалась высоко.
— Не хотел я этого, милая моя… — голос мужчины шёл откуда-то изнутри и мало был похож на уже знакомый Ксанке.
— Не хотел, — засмеялась девушка, — а не устоял.
Вадим привстал, Ксанкина голова сползла с его груди.
— Ты у меня первая… — прошептал он смущаясь. — Первая и единственная на всю жизнь…
Девушке вдруг стало стыдно. Она покраснела.
— Ты чего? — удивился Вадим.
— Ничего… Чувства странные у меня, тревожные, — ответила девушка.
— И у меня…
Долгий поцелуй остановил голос Прошки:
— Ну что, налюбились? Нацеловались? Забирайте свой выводок, да кормите меня уже. Изголодался ваш лысый нянь.
Вадим улыбнулся, быстро оделся. Вышел к Прошке, забрал у него Ярослава. Положил в люльку.
— Золотой ребёнок, — произнёс Прошка. — Я в столице только крикливых встречал. Как начнут пение, так хоть из дому беги. А ваши ничего… Тихие.
— Наши? — удивился Вадим.
— А чьи ещё? Не мои… Ты мне не привязывай никого. Я человек вольный. Захочу и уйду.
Вадим рассмеялся.
— Да уходи! Где тебя ждут только?
— А место можно найти. Где угодно можно найти.
— Ну-ну. Что-то ты не нашёл, а в дыру эту прибыл.
— Нашёл, не нашёл. Я за невестой приехал. А она тут с тобой. А если б не к кому было идти, то не пропал бы.
— Ну так вали отсюда, — зло прикрикнул Вадим. — Живёшь на всём готовом. Ещё и судить вздумал.
Это была первая ссора мужчин за долгое время.
Утром Прошка забрал картины свои и Вадима. Оставил записку: «Не ищите, не люб я вам. Прощайте».
За свои картины Вадим был зол. Сорвался даже на Ксанку.
Для девушки ночь, проведённая с любимым, вдруг стала немила. Она разозлилась так сильно, что даже стала прогонять его.
Он оделся и ушёл.
Ксанка рыдала, держа на руках маленького Ярослава. А Николаша сел рядом с ней на пол, вцепился в её ноги и хныкал.
Он привязался к Вадиму сильно.
Через двадцать минут Вадим вернулся с дровами.
Пробурчал под нос:
— Прости, я не на тебя злюсь.
Но девушка ничего не ответила.
Прошка вернулся через два дня.
Забежал в дом и закричал:
— Чертяка ты, Вадим! Что ты там рисуешь? Всё исчезло с холста. Еле ноги я унёс с ярмарки. Никто мои картины не хочет покупать. А за твоими очередь выстроилась. Я и аукцион устроил. Продал. Денег выручил.
Прошка стал рыдать.
— А покупатель через пять минут вернулся и давай меня за уши хватать. Бросил холст, деньги забрал. Гнались за мной. Я всё оставил, бежал без оглядки.
Вадим усмехнулся.
— Поделом тебе. Чужое брать не будешь.
Прошка продолжал рыдать.
Утром Вадим встал раньше обычного. Ночью помирился он с Ксанкой. Лез целоваться и просил прощения.
Девушка слышала, как он ходит по дому, как чистит печку. Слышала, как хлопнула дверь.
Казалось, что даже уснула ненадолго. Встала, посмотрела на часы.
Была половина четвёртого.
Выглянула в окно. А там темнота. Стала волноваться, что Вадима долго нет.
Накинула платок, полушубок. Вышла на улицу.
— Вадим, — крикнула она.
Тишина.
— Вадим!
Залаяла соседская собака.
Ксанка испугалась, забежала в дом.
