Жизнь, подобно художественным сюжетам, начинена разнообразными клише. Вот уже сотни миллионов лет и сотни миллионов раз одни и те же сцены разыгрываются на нашей планете на разные лады. Меняются главные герои, меняются декорации и освещение, меняются детали фабулы и режиссёры, но общая канва событий сохраняется при этом в практически неизменном виде.
Одной из таких неувядающих драм является посягательство на чужую территорию и последующая борьба за неё. Наблюдая за тем, как это происходит в дикой природе, биологи прошлого столетия обнаружили весьма примечательный факт. Когда чужак переступает границу, то условный «хозяин гнезда» почти всегда одерживает над ним победу и вскоре выпроваживает его восвояси. Даже если неприятель значительно сильнее по своим физическим данным и обладает более высокой эмоциональной устойчивостью в конфликте, он всё равно, как правило, терпит поражение.
Феномен победы «хозяина гнезда» есть всеобщее явление в царстве природы, и объясняется оно тем, что мы ожесточеннее боремся за удержание того, что имеем, чем за приобретение чего-то нового. Уровень нашей мотивации выше, больше готовность идти на риск, что и придаёт нам сил в ходе физической или психологической конфронтации.
Любопытно, но из этого вовсе не следует, что мы сильно ценим то, за что готовы так яростно сражаться. Верно скорее обратное: то, чем мы уже обладаем, нервная система склонна обесценивать. Ум всегда устремлен вперёд, и в нашем воображении трава там, у горизонта, зеленее, нежели у нас под ногами. Природа позаботилась о том, чтобы мы не останавливались на достигнутом, а продолжали гнать вперёд и вперёд на всех парах. Для этого эволюция применила самое простое, грубое и энергоэффективное средство в своём распоряжении. Она снабдила наш мозг встроенными искажениями восприятия, заставляющими преувеличивать ценность ещё не удовлетворённых потребностей и преуменьшать ценность тех, которые мы уже удовлетворили.
Таким образом, дело вовсе не в том, что мы выше ценим то, что имеем. Мы просто очень боимся терять. Мы всей душой ненавидим утраты и потому так ожесточённо боремся за свою личную территорию и собственность. Велика не сила любви и благодарности настоящему, а сила нашего цепляния за него и страх разжать свой кулак. Мы боимся что-то упустить вне зависимости от его реальной ценности или полезности для нас. Сама мысль о потерях повергает нас в ужас, вызывает нервную дрожь и сменяет улыбку на оскал.
В современной психологии это свойство нервных систем называется неприятие потерь (loss aversion). Впервые оно было обстоятельно описано и экспериментально доказано Нобелевским лауреатом Даниэлем Канеманом и Амосом Тверски. Неприятие потерь означает, что наша ненависть к потерям и проигрышам намного сильнее, чем наша любовь к победам и приобретениям. Утрата ста долларов огорчает человека значительно больше, чем нахождение ста долларов. В ходе серии экспериментов было установлено, насколько велика эта разница с количественной точки зрения. Коэффициент неприятия потерь оказался приблизительно равен двум и в зависимости от ситуации в основном колеблется между значениями в 1,5 и 2,5. Мы в два раза больше ненавидим терять, чем любим приобретать.
Преобладание негативного
Неприятие потерь есть отдельная иллюстрация ещё более масштабной закономерности в эволюции нервных систем, согласно которой отрицательные эмоции вообще намного сильнее, чем положительнее. На языке современной науки этот перекос называется преобладание негативного (negativity dominance) и негативная предубеждённость (negativity bias).
Самые влиятельные работы на эту неутешительную тему были написаны в начале 2000-ых такими психологами, как Пол Розин, Эдвард Ройзман и Рой Баумейстер [1]. Однако и в минувшие столетия учёные в рамках различных дисциплин раз за разом обнаруживали, что повсюду в природе отрицательные переживания оказываются намного интенсивнее положительных. Они также длятся дольше, их тяжелее сознательно контролировать, они глубже врезаются в память и сильнее меняют нашу психику (как правило, с весьма разрушительными последствиями для оной).
Но почему это так? Если подойти к вопросу с позиций эволюционной теории, ответ становится очевиден. Отрицательные эмоции есть реакция нашей лимбической системы на угрозу, будь она реальной или же только вымышленной. Это сигнал тревоги. Угроза, о которой он оповещает, может быть сопряжена с высокой вероятностью невосполнимых потерь. Если мы не уделим достаточного внимания потенциальной опасности, то можем попасть в лапы к хищнику, получить травму или же приобрести заболевание, от которого уже не оправимся.
С другой стороны, вероятность безвозвратно упущенных выгод крайне низка в сравнении с вероятностью невосполнимых потерь. Допустим, сегодня мы ещё не нашли себе пропитания. Ну что же, не беда, что-нибудь разыщем через час-другой. А может быть завтра, или же послезавтра, или даже через неделю. У нас нет партнёра? Хорошо, найдем его через месяц, через полгода, через год, через пять лет. А может он и вообще нам не нужен?
Одним словом, цена потенциальной утраты выше, чем цена потенциального приобретения. Возможностей удовлетворить потребность существует много, а временное окно для этого довольно широко. Умереть, однако, получится только один раз. Одновременно, лишь один раз мы можем совершить многие другие фатальные ошибки, которые приведут к серьёзным и трудно восполнимым потерям. Отражением этого является то, что сигнал тревоги в нашем уме громче и навязчивее, чем эмоциональный сигнал, оповещающий о радостном открытии и о том, что всё у нас в общем-то замечательно.
Миллионы лет природа проводила отбор нервных систем в пользу усиления отрицательных эмоций, просто потому что это повышало выживаемость. Лучше сто раз зря напугаться и с избытком пострадать, чем всего единожды пропустить смертельную опасность. Услаждать наши уши сладким звучанием счастья в планы жизни никогда не входило. Как раз наоборот, это было сочтено опасной изнеженностью и расхлябанностью.
Несомненно, в преобладании негативного содержится великая эволюционная мудрость, и было бы глупо с излишней поспешностью выставлять природе упрёки. Однако всякая мудрость хороша лишь в конкретном контексте, где она работает. Так и преобладание негативного прекрасно обеспечивает выживание и развитие существ, поведением которых всецело управляет их лимбическая система. Их движением руководит довольно примитивный, шаблонный и автоматизированный механизм, дополнить и усовершенствовать который там просто нечем.
Если мы невежественно ограничиваем возможности человеческого поведения своей лимбической системой, тогда может создаться впечатление, будто это в интересах человечества – сохранять преобладание негативного, которое мы получили в наследство. Однако наряду с этим наследством в нас имеются и более совершенные способы бытия, созданные тем же самым творческим развитием природы. Преобладание негативного и неприятие потерь сильно мешают раскрыться этим высшим возможностям. Они мешают жизни индивида, а также благосостоянию и самому выживанию нашего общества. То, что хорошо для сидящего в нас и реагирующего зверя, оказывается плохо для человека.
Ложка дёгтя в бочке мёда
В 1970-ых годах американские психологи Джон Готман и Роберт Левенсон начали масштабное исследование темы супружеского счастья. В особенности их интересовало, почему это счастье так недолговечно и почему браки столь часто и стремительно распадаются. В самом известном из их экспериментов перед приглашенными парами ставилась непростая, но весьма интересная задача. Под неусыпным вниманием видеокамеры им нужно было обсудить и по возможности разрешить какой-нибудь конфликт в их взаимоотношениях. Причём сделать это нужно было в течение пятнадцати минут.
Не жалея сил, психологи пригласили множество пар и собрали большой объём видеоматериала. Затем они проанализировали всё увиденное и услышанное, и это привело их к определённым выводам. У них родилась гипотеза касательно того, что именно лежит в основе крепости или, наоборот, хрупкости супружеских отношений.
Но как было понять, верны ли их предположения? Один из лучших способов проверки гипотез, известных науке, состоит в том, что на основании новой гипотезы нам необходимо сделать серию прогнозов о том, что случится в будущем.
Готман и Левенсон так и поступили. По каждой из исследованных пар они сделали прогноз, распадётся ли их брак или нет. Спустя девять лет при повторном анализе данных выяснилось, что прогнозы психологов оказались верны в более чем 90% случаев. Значит, их гипотеза была хороша. Согласно Готману и Левенсону, чтобы с большой надёжностью предсказать судьбу супружеских взаимоотношений, достаточно знать соотношение позитивных и негативных взаимодействий между супругами в ходе разрешения конфликта. Более того, они назвали конкретную цифру. Чтобы брак был прочным и счастливым, это соотношение должно быть как минимум 5 к 1.
Грубо говоря, для крепких отношений «хорошего» должно быть по меньшей мере в пять раз больше, чем «плохого». И это относится как к частоте возникновения соответствующих ситуаций, так и к их интенсивности. Самые счастливые и крепкие пары тоже могут спорить и ссориться, но одновременно они намного больше смеются, демонстрируют знаки любви и нежности, дружески подначивают друг друга.
С другой стороны, в нездоровых отношениях соотношение хорошего и плохого может приближаться к значению 1 к 1 или даже достигать точки, где плохого становится больше. В более широком контексте к подобным негативным взаимодействиям относятся не только явно выраженные негативные эмоции, вроде гнева и раздражения, но и затаённые чувства. Это может быть и чувство одиночества и изоляции или же скрываемое презрение.
Широко известная пословица гласит: «Ложка дёгтя портит бочку мёда». Исследования Готмана и Левенсона есть один из ранних примеров того, как наука обратила пристальное внимание на феномен преобладания негативного, выраженный в этой народной мудрости. Свежая царапина на новоприобретённой вещи может огорчить нас больше, чем мы обрадовались при её покупке. Муха в десерте способна напрочь отбить у нас аппетит и испортить совокупное впечатление, но вот сладкая вишенка в тарелке, полной мух, едва ли произведёт равный положительный эффект. Нас намного проще сделать несчастными, нежели счастливыми.
Если погрузиться в эти невесёлые наблюдения достаточно глубоко, то там, на дне забрезжит яркий белый свет и постепенно начнёт вырисовываться выход. Это происходит, когда мы понимаем, что всякого рода негативность есть не внешнее и неподвластное нам обстоятельство, а всего лишь автоматическая реакция ума. Да, негативные автоматические реакции возникают чаще и они сильнее. Однако это не высечено в камне, это не обязательно должно быть так. У нас есть как склонность производить мучительный эмоциональный шум, так и врождённая способность его вычищать и гармонизировать собственную внутреннюю жизнь.
До научных исследований и всяческих расхожих пословиц преобладание негативного было многократно описано в философии. На Западе наиболее известным и рьяным выразителем этого понимания был Шопенгауэр. В своём эссе «О ничтожестве и горестях жизни» он пишет:
«Всякое удовлетворение, т. е. всякое удовольствие и всякое счастье, имеет отрицательный характер, между тем как страдание по своей природе положительно.
Мы чувствуем боль, но не чувствуем безболезненности; мы чувствуем заботу, а не беззаботность, страх, а не безопасность. Мы чувствуем желание так же, как чувствуем голод и жажду; но как только это желание удовлетворено, с ним происходит то же, что со съеденным куском, который перестает существовать для нашего чувства в то самое мгновение, когда мы его проглотим. Болезненно жаждем мы наслаждений и радостей, когда их нет; отсутствие же страданий, хотя бы и они прекратились после того, как долго мучили нас, непосредственно нами не ощущается, мы можем думать об их отсутствии разве только намеренно, посредством рефлексии. Все это – потому, что только страдания и лишения могут ощущаться нами положительно и оттого сами возвещают о себе; наоборот, благополучие имеет чисто отрицательный характер.
Вот почему три высших блага жизни – здоровье, молодость и свобода – не сознаются нами как таковые, покуда мы их имеем: мы начинаем сознавать их лишь тогда, когда потеряем их; ведь и они – отрицания».
Новое понимание счастья в науках о мозге
Отрицательные эмоции вносят непропорционально большой вклад в наше общее ощущение жизни, однако это вовсе не повод для пессимистического мировоззрения. Если страдание и желание так сильно всё портят, значит, достаточно сделать очень мало, чтобы достичь крайне многого. Устранение шума и неврозов ума производит более глубокое и масштабное воздействие на нашу жизнь, чем какие бы то ни было приобретения. И это действительно отличная новость, ведь намного проще изъять ложку дёгтя из имеющейся у нас бочки мёда, чем приобретать всё новые и новые испорченные бочки.
Для Шопенгауэра было крайне важно подчеркнуть, что счастье есть результат вычитания, а не прибавления. Это казалось ему настолько значимой идеей, что он изрядно переусердствовал. У него периодически выходило, что положительные эмоции вообще не имеют самостоятельной природы и лишены специфического для них субъективного и приятного переживания. Увы, нет такой хорошей идеи, которую бы нельзя было бы довести до абсурда, если слишком за неё уцепиться. В итоге в мысли Шопенгауэра был достиг противоположный эффект и скорее умножение страдания и пессимизма, нежели освобождение от них.
Шопенгауэр не заметил, что отрицательная природа счастья лишь частична. Внутри понимания отрицательности счастья существует возможность дальнейшего движения. Восточные мыслители были намного уравновешеннее, чем их немецкий читатель и продолжатель, и попали в то самое яблочко, мимо которого Шопенгауэр промахнулся.
Дело не только в том, что для ощущения счастья и для творческой силы следует скорее устранять плохое, чем умножать хорошее. Оказывается, больше ничего вообще не требуется. Для всей полноты счастья, как и для творчества, не нужно ничего сверх устранения помех для них. Если освободить их из заточения, они будут свободно проявляться в любой ситуации жизни, причем именно ярко, интенсивно и положительно.
Эта мысль проходит через буддистскую традицию, начиная от самых древних сутр Палийского канона. Но, пожалуй, наиболее влиятельная и лаконичная её формулировка содержится в великом даосском трактате «Чжуан-цзы», который был создан в Китае между IV и II веками до н.э. Чжуан-цзы говорил так:
«Вода по природе своей такова, что, если её не мутить, она сама по себе станет чистой; если её не взбалтывать, она сама по себе станет ровной. Но если создать преграду её течению, она никогда не будет чиста».
Затем почти два тысячелетия спустя буддистский и даосский мыслитель Хун Цзычен отшлифовал эту идею и представил её на новом уровне языкового совершенства. В трактате «Вкус корней» Хун Цзычен писал:
«Если воду не мутить, она сама по себе отстоится. Если зеркало не пачкать, оно само по себе будет отражать свет. Человеческое сердце нельзя своей волей сделать чистым. Устраните то, что его загрязняет, и его чистота сама по себе проявится. Радость не нужно искать вовне себя. Устраните то, что доставляет вам беспокойство, и радость сама собой воцарится в вашей душе».
Счастье есть базовое и изначальное состояние человеческого ума, когда он чист от шума из желания и страдания. Счастье возникает, не когда мы удовлетворяем какую-то потребность, добываем новый ресурс или же приобретаем собственность, а когда ему перестают мешать. Это естественное следствие гармонии в человеческом уме, непременный результат свободы ума от омрачений из информационных и эмоциональных противоречий.
Сегодня этот довольно расплывчатый философский тезис нашёл красноречивое подтверждение и на нейробиологическом уровне. Согласно современным научным представлениям, основная часть наших положительных эмоций создаётся нейронами в особой части мозга – в так называемой вентральной покрышке. В нервных окончаниях расположенных там клеток (аксонах) производится дофамин и попадает в нервные окончания клеток прилежащего ядра мозга.
Прилежащее ядро в мозге млекопитающих ещё в 1950-ые годы было прозвано центром удовольствия. И это, как мы знаем сейчас, совсем не преувеличение. Когда нервные клетки прилежащего ядра стимулируются дофаминовыми нейронами из вентральной покрышки, в сознании рождается субъективное переживание приятного. Какие бы положительные эмоции мы ни испытывали, их основной объём рождается именно там и всегда это происходит с доминирующим участием дофамина, который и передаёт сигнал к прилежащему ядру.
В общих чертах это было известно довольно давно. Так, нейробиологи Джеймс Олдс и Питер Милнер в своих известных экспериментах 1954 года имплантировали крысам электроды для искусственной стимуляции прилежащего ядра. Благодаря этой операции, чтобы испытать высочайшее наслаждение, крысе не нужно было суетиться, удовлетворять потребности и убеждать свой мозг поделиться радостью. Требовалось всего-навсего нажать на рычажок, расположенный в клетке.
Тогда бедные, но крайне счастливые крысы посвящали всё время своей недолгой жизни этой незамысловатой операции. Они жали и жали на рычажок, раз за разом, забывая обо всём на свете. И еда, и питье стали им безразличны, не говоря уже об общении, движении и размножении. Вскоре в этой сладкой неге они и умирали.
Лишь недавно, однако, стала известна ключевая подробность, касающаяся того, как именно происходит срабатывание дофаминовых нейронов и как, следовательно, положительные эмоции возникают в нашем мозге. Дофаминовые нейроны в вентральной покрышке всегда хотят работать на полную. Они не просто щедры, а были бы поистине рады сыпать дофамином, как бенгальские огни искрами, но им просто не дают. К нервным клеткам вентральной покрышки подведены отростки тормозящих их нейронов. Они выделяют нейромедиатор под названием ГАМК, и это ежесекундно сдерживает поставщиков счастья в человеческом мозге. Эти «злодеи» дозируют получаемую нами радость жизни. Они уменьшают ревущий водопад дофамина, который готов пролиться на центр наслаждения, до тоненькой струйки.
Тормозящие нейроны портят нам вечеринку, но это ко благу. Чрезмерное лимбическое счастье ослепляет и разрушает точно так же, как и чрезмерное страдание, как любое эмоциональное перевозбуждение вообще. Оно обрекает существо на полное забвение всего вокруг, отупляет нас и выворачивает наш разум наизнанку, стирает силу воли в пыль и делает нас абсолютно уязвимыми. Потому эволюция и похоронила саму возможность существования живых существ в постоянной и несдерживаемой эйфории. Тормоза нужны для всего, ибо тормоза делают возможным равновесие, ясность и точность выбора при движении.
Когда баланс эмоциональных центров значительно смещается в ту или другую сторону, нервной системе становится совсем плохо. Если говорить о смещении в сторону эйфории, то оно чаще всего происходит при приёме опиоидных наркотиков, таких как героин, морфин или метадон. Мы интуитивно считаем и считали большую часть истории, что когда человек принимает наркотики-эйфоретики, эти химикаты приносят ему радость извне. В действительности, это весьма неточное описание.
При приёме опиоидов не наблюдается прямого возбуждения центров наслаждения в мозге. Происходит торможение центров его торможения, и это было хорошо показано нейробиологами последнего десятилетия в экспериментах [2]. Опиоидные вещества напрочь снимают блоки с дофамина. Лишившись тормозов, дофаминовые нейроны берут в своей бурной деятельности такой разгон, что порой от перевозбуждения выгорают, как лампочки.
В конечном счёте это приводит к тому, что человек, долго принимавший наркотики, частично разрушает собственные дофаминовые нейросети. Даже если он и найдет в себе силы отказаться от них, он уже утратил некоторую долю своей былой способности испытывать положительные переживания в нормальных условиях жизни. Многие лампочки перегорели. Следовательно, свет померк, и его базовый уровень жизнеощущения был смещён в тёмную сторону эмоционального спектра. Как сегодня, так и в обозримом будущем подобные повреждения мозга необратимы.
Лимбическое счастье: счастье инстинкта
Счастье является базовым состоянием нервной системы, в котором она находится, когда пребывает в гармонии. Всё, что для него требуется – это устранить препятствия в нашем уме, мешающие счастью проявиться в каждом моменте, в котором мы находимся. Счастье представляет собой показатель порядка в голове и чистоты психики от шума внутренних конфликтов, создаваемых желанием и страданием.
При устранении препятствий, однако, важна осторожность. Границы не только стесняют нас, но они же нас и защищают. Границы размечают путь, обрисовывают траекторию, ограждают от бед и потому делают действие возможным. Пример опиоидных наркотиков хорошо показывает, что случится, если вывести из строя тормоза, установленные на центрах положительных эмоций. Блаженство выйдет из берегов, покинет свои пределы и наводнит ум в чрезвычайно грубой форме и в избыточном объёме. Это тотчас же начнёт разрушать наше тело и нашу психику, сомнёт интеллект, разум, волю, нарушит тонкую работу эмоций и потребностей.
Наша задача потому не демонтировать тормоза, не уничтожить всякие рамки и границы, которые и составляют каркас нашей деятельности, а выровнять баланс. В человеческой нервной системе этот баланс нарушен, и мы уже давно на том этапе развития, где это причиняет нам огромный вред.
Основная стратегия, как мы пытаемся повысить меру внутренней гармонии, есть путь инстинкта. Мы стараемся удовлетворить как можно больше потребностей лимбической системы, и когда нам это удаётся, мы получаем поощрение. Лимбическая система ведёт себя как голодный зверь со скверным характером. Она всегда голодна и, как правило, пребывает в довольно невротическом расположении духа. Это и не удивительно, ведь её сотрясают внутренние противоречия всех масштабов, которые создают различные потребности и сценарии их реализации.
Когда случается что-то хорошее и потребность удовлетворяется, действительное приближается к ожидаемому и накал желания в нервной системе падает. Общая мера неудовлетворённости ума снижается. Снижается объём стресса и страдания и, как следствие этого, счастье ненадолго и лишь частично освобождается из своего извечного пленения.
Но чего же наш голодный зверь хочет? Всё просто: он хочет того же…
<…>
Получить доступ к полной версии статьи и подкаста
Канал в Telegram // YouTube // ВК // Поддержать автора
