Сегодня делюсь с вами очень классной историей от читательницы Жанны, комментарии которой я люблю, сама по ним учусь. В них такая верная оптика на роль педагога, такое уважение к детям. Мне очень нравится посыл Жанны, который я вывела в заголовок. На моём канале, действительно, очень часто звучат высказывания о том, что детей надо прокачивать, чтобы они отпор умели давать, тогда, мол, травля не прилипнет. Я знаю, что это работает не так. Детей прокачивать, безусловно, нужно, чтобы дать им путёвку в жизнь. Ассертивность (это как раз умение отстоять свои границы без ответного насилия), конечно, важно развивать. Однако это не защитит от травли, пока педагоги не видят в обеспечении безопасности свою субъектную роль. Пока они не прокачают свои педагогические компетенции. С удовольствием представляю вам письмо Жанны.
Когда я пришла работать в детский дом, ко мне подошла психолог и стала рассказывать про детей из класса, в котором я была классным руководителем. Мне особенно запомнилась характеристика на одного мальчика, которого она назвала «воровайка». Сказала, что это товарищ без царя в голове, тащит всё, что видит, а что не видит – нащупывает и тащит. А товарищу 12 лет, 3 года из них он в детском доме живёт, а до этого бродяжничал. И так мне гадко стало от того, что она рассказала…
Для моих уроков были нужны карандаши/фломастеры, но то, что мне выдали было такого ужасного качества, лучше бы не выдавали вовсе. Перед началом учебного года я ходила по канцелярским магазинам и просила продать некондицию со скидкой. Мне шли навстречу, и я добыла всё, что нужно в нужном количестве. И вот, первый урок в моём классе закончился, и карандаши, ластики и линейки тоже «закончились». После уроков собрала своих ребят, объяснила, зачем нужны карандаши на уроке и почему я не могу разрешить их забрать в жилой корпус. Я не говорила про воровство, только про то, что я понимаю, что они хотят рисовать и это здорово. И что можно после уроков приходить ко мне в кабинет и рисовать здесь, вот тут всё будет стоять, и альбомные листы я тоже положу. И что мой кабинет – для них, это наше общее. И товарищи мои пошли за карандашами, а когда вернулись, мы пили чай. Я много раз делала акцент, что мы все – свои, не чужие друг другу, что мы здесь, чтобы друг друга поддерживать и помогать, потому что здесь нам всем плохо и тяжело, а вместе легче. Это капало, капало понемногу и просачивалось внутрь голов.
С деньгами было плохо, и мы в воскресенье, единственный неучебный день, ходили пешком в город. Полтора часа в одну сторону, чтобы покормить уток и покачаться на качелях. Помню, нам выдали деньги на проезд, а мы их сэкономили, и всё равно пошли пешком, чтобы потом купить арбуз. Каково же было удивление ребят, когда они узнали, что цена не за арбуз, а за килограмм. И широко открытыми глазами смотрели, как я выбираю арбуз, сами стучали, смотрели, как взвешивает его продавец, следили, чтобы нас не обсчитали, и как же тяжело тащить этот арбуз! А потом вся группа ела, я еле корки отбила. Таких вот моментов, объединяющих нас общими впечатлениями, новым опытом было много.
На третьей неделе сентября приходит ко мне учитель французского языка и говорит, что мальчик из моего класса, тот, который «воровайка», украл у неё из стола ручку. Она не присутствовала в кабинете, через него прошло 6 классов, уроки в которых вели другие учителя. Логично было бы предположить, что ручку взял кто-то из коллег, обычно за учительским столом сидят учителя, а не дети. Но аргумент был убойный: он же вор, конечно, он и украл, и теперь его нужно покарать.
Она получила отпор, потому что я не терплю голословных утверждений, а тем более обвинений на ровном месте. До тех пор, пока вина не доказана, ребёнок не виноват. Точка. Коллега ушла клокочущей от гнева, и продолжила клокотать на уроках. Причина её гнева стала достоянием общественности, в том числе и ученической. Влад пришёл ко мне и спросил, почему я не вызвала его на разборки. А я ответила, что просто так обвинять никого нельзя. «Ну, я же раньше воровал, все знают», - раньше было раньше, а сейчас я знаю, что ты не брал эту ручку, так зачем устраивать разборки. Этот момент мог стать центром кристаллизации травли, но не стал. Чувствуя, что я защищаю Влада, нападки по поводу воровства на него остановились.
За два года у меня не пропало ничего: ни вещи, ни деньги. Хотя я не прятала сумку с кошельком в сейф, и мои ученики свободно заходили в лаборантскую, где мои вещи лежали. А ещё я давала деньги, и просила сходить в ларёк за печеньем, чтобы пить чай с классом, и сдача ни разу не осела ни в чьих карманах.
Но это была предыстория. История случилась зимой. У нас с классом был «Фонд» - коробка, куда мы складывали деньги: я со своей зарплаты, они из «детских», которые им перепадали время от времени – кто сколько может или хочет. Потом из этих денег покупали подарки на дни рождения и делали торт со свечами. Коробка стояла просто в тумбочке, никто на неё не покушался. Внутри лежала бумажка с «балансом». И однажды, во время генеральной уборки, коробка упала и деньги рассыпались. Мальчик из другого класса начал помогать собирать эти деньги, я его поблагодарила, и на этом история могла закончиться, но тем же вечером обнаружилась недостача. Ребятам из моего класса стало очевидно, к чьим рукам прилипли деньги. Притащили они мальчишечку и случись всё это без меня, быть беде, однозначно. Ребята были в ярости, они отказывали себе в маленьких радостях, чтобы этот «фонд» у нас был, а кто-то просто так взял оттуда деньги. А мальчик еще такой виктимный, внешне неприятный, неопрятный, ведёт себя странно, друзей нет, а тут ещё такое.
Но суд Линча не случился. Мы сели и поговорили. Мальчик вернул в коробочку деньги, ребята признали право любого человека на ошибку. И даже мой «воровайка» вспомнил, что у него тоже бывало всякое. Мы тогда говорили о том, что один поступок, и даже не один, не определяет человека как личность, и что всё можно исправить и жизнь свою изменить тоже можно. Для тех, кто постоянно слышал в свой адрес про яблочки и яблоньки, осинки и апельсинки, про гены, которые пальцем не сотрёшь, это было важно услышать. Через две недели мы пошли гулять, и тот мальчик к нам присоединился. И пиццу мы потом тоже ели вместе, хоть его вклада в «фонд» и не было. В классе случались конфликты, но это как раз и нормально, и нужно учиться отстаивать свои границы, в том числе и в конфликтах, но делать это по-человечески.
Когда вокруг безопасно, нет необходимости нападать, чтобы защититься, не нужно сбиваться в стаю, люди становятся терпимее друг к другу. Ресурс, чтобы помогать, поддерживать, защищать, менять своё поведение – появляется тогда, когда его не надо тратить на собственную защиту, на преодоление своего страха, вины, на попытку спрятать свои сильные чувства. Часто можно услышать, что детей надо так «прокачивать», чтобы вот это они всё это умели. Я с этим несогласна. Дети должны расти и развиваться в безопасности и заботе. Эту безопасность обеспечивают взрослые, значимые взрослые – родители и учителя.
В классе лидером должен быть учитель. Не деспотом, не тираном, не … не… не…, а лидером. Авторитетом обладает тот, кто что-то даёт. Учитель должен давать безопасность, поддержку, заботу каждому, и тогда его слово, взгляд будут иметь вес. Иногда достаточно посмотреть, выразительно так, чтобы кто-то остановил занесённую для удара руку или сдержал резкое слово. Но для этого надо прокачивать не детей, а себя.
Неравнодушных педагогов и осознанных родителей я приглашаю в Телеграмм-канал «Учимся учить иначе» и в привязанную к каналу Группу. Книгу «Травля: со взрослыми согласовано» можно заказать тут.
