Именно с якобинцами – силой, произведшей самое ужасающее впечатление во всей истории европейских революций (в XX веке этот эффект будет перекрыт большевиками) – стали связывать русских нигилистов 1860-1880 гг., таких же радикальных «уравнителей», разрушителей культуры, веры, ненавистников искусств, ассоциирующихся с хорошим вкусом, аристократичностью и проч. Современник нигилистов журналист К.В. Трубников писал: «знакомясь с идеями нигилистов, так и кажется, что читаешь идеи французских террористов, которые хотя и потерпели крушение, однако произвели переворот во всей Европе». Замышляемая революция была невозможна без тотального отрицания всех культурных и политических основ, на которых стоял старый порядок.
[Подпишитесь на мой канал, впереди ещё много интересных заметок]
Русские Робеспьеры: «знаем, что прольётся река крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы...»
Идеология революционного террора (и именно якобинского масштаба) отразилась в прокламации «Молодая Россия», распространяемой в 1862 году. Её написал П.Г. Заичневский, дворянин, сын генерала, студент Московского университета. Этот зациклившийся на революции молодой человек (считавший себя якобинцем) был убеждённым последователем Робеспьера (называл его своим «любимым героем»), Гракха Бабёфа (часто твердил о его заговоре), Прудона (незавершённый перевод его книги «Что такое собственность?» (1840) полиция нашла среди бумаг нигилиста), итальянца Джузеппе Мадзини, Чернышевского (высоко его ценил, признавал, что критик имел огромное влияние на молодёжь) и др.
Название созданной Мадзини на Апеннинском полуострове подпольной революционной организации «Молодая Италия» (1831-1848; добивались освобождения итальянских земель от иноземцев и образования единой Итальянской республики) как раз и было адаптировано Заичневским для «Молодой России». Революционные группы с аналогичными названиями появлялись в разных частях Российской империи, в 1865 году на Кавказе были арестованы члены «Молодой Грузии» и «Молодой Армении», существовала и «Молодая Польша» (1830-ые гг.).
В прокламации Заичневского государство представляется как две партии: народная и императорская. И первая непременно должна уничтожить вторую. «Выход <…> один – революция, революция кровавая и неумолимая, – революция, которая должна изменить радикально все, все без исключения, основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка. Мы не страшимся её, хотя и знаем, что прольётся река крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы; мы предвидим все это и всё-таки приветствуем её наступление, мы готовы жертвовать лично своими головами, только пришла бы поскорее она, давно желанная».
В прокламации «Молодая Россия» эксплуатировались все догмы и штампы нигилистического учения: атеизм, антиаристократизм, отрицание института семьи и пр. Заичневский до конца своих дней оставался фанатиком революции. Даже на смертном одре он бредил о «светлом царстве социализма», новом поколении и Моисее, который не зря водил 40 лет евреев по пустыне (типичная зависимость атеистов-революционеров от библейского контекста). А молодые последователи Заичневского, в частности М.П. Голубева, примкнули в последствии к большевикам.
В период с 1917-1928 гг. Голубева (называвшая себя в молодости «якобинцем») работала в петроградском отделении Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (самом реакционном органе в стране), а потом и в аппарате ВКП (б).
Тезисы, аналогичные «Молодой России», мы видим и в других прокламациях того времени. Например, в тексте «К молодому поколению» (1861) Н.В. Шелгунова, где было заявлено о готовности «вырезать 100 тыс. помещиков», а революция звалась на помощь народу как единственный выход, если Император не выполнит следующие требования: введение конституции, уничтожение полиции, сокращение армии и срока воинской службы, передача крестьянам земель, на которых они трудились у землевладельцев до Освобождения, и т.д. А в «листке» первого состава «Земли и воли» «Свобода» (1862) была объявлена «неуклонная борьба с врагом русского народа – с императорским правительством».
Убийца и мистификатор С.Г. Нечаев, будучи поклонником Руссо и Максимилиана Робеспьера, был в период 1860-ых – начала 1870-ых гг. последователем конспиративной тактики социалиста-утописта Гракха Бабёфа и якобинца Филиппо Буонарроти. Они организовали в 1796 году так называемый «Заговор равных» – тайное революционное движение, целью которого было свержение французской Директории (сформированной в 1795 году после Термидорианского конвента). «Бабувисты» хотели продолжить террор, начатый якобинцами, и добиться «подлинного равенства», уничтожив не только аристократию, но и буржуазию, частную собственность, чтобы раз и навсегда положить конец делению людей на богатых и бедных, на руководящих и руководимых. Но заговор провалился, Бабёф был арестован и гильотинирован в 1796 году. Нечаев же внимательно изучал книгу Буонарроти «История заговора Бабёфа» (фр. «Histoire de la Conspiration pour l'Égalité dite de Babeuf») (1828), делая нужные для себя выводы.
«Бесплодный немецкий материализм»
Но не только якобинцы и французские утописты были «учителями» русских нигилистов. Историк литературы, публицист С.П. Шевырёв связывал понятие «нигилизм» не только с культом «отрицающего разума», возникшим в период французского просвещения и охватившим страну во время Великой революции, но и с «бесплодным немецким материализмом», сильно влиявшим на «нашу эфемерную журнальную литературу» с её неспособностью произвести хоть что-то, «кроме ежедневных листков газет и журналов» (надо полагать, речь о «Колоколе», «Современнике», «Русском слове», революционных прокламациях и т.д.).
Среди популярных мыслителей-материалистов обычно называют поэта Георга Бюхнера, физиолога Якоба Молешотта, зоолога Карла Фохта, философа Людвига Фейербаха. Читаем у В.В. Крестовского в «Панурговом стаде» (1869): «Ведь вы, сударь мой, вероятно, маракуете кое-что в социалистах?.. Ну, там, знаете, Фурье, Сен-Симон, Бюхнер, Молешот, Прудон... ну, там, Фохт ещё... ну, и прочие – маракуете?»; «<…> в разговоры о Бюхнере, Фогте, Молешоте и Фейербахе, как и вообще в “большие разговоры” не вступали. Этими дилетантками в деле науки руководила пока ещё одна только современная мода».
Терроризм как метод борьбы
Но «якобинство» было самым влиятельным учением, и даже в конце 1870-ых гг. эта тема не потеряла своей актуальности (и в принципе никогда не оставляла революционное движение). В «Программе исполнительного комитета» «Народной воли» 1879-го года знаменитый девиз Робеспьера использован в следующем контексте: «Мы убеждены, что только на социалистических началах человечество может воплотить в своей жизни свободу, равенство и братство, обеспечить общее материальное благосостояние и полное, всестороннее развитие личности, а стало быть и прогресс». При этом «якобинское» у «Народной воли» уже мешалось с «бланкизмом» (по имени Луи Огюста Бланки (1805-1881), известного практика заговоров и радикального социалиста) и «марксизмом» – к уничтожению аристократии, религии прибавилась и необходимость ликвидации капитала, буржуазии, «эксплуататоров» и т.д. А метод борьбы – терроризм: «Деятельность разрушительная и террористическая <…> состоящая в уничтожении наиболее вредных лиц правительства, в защите партии от шпионства, в наказании наиболее выдающихся случаев насилия и произвола со стороны правительства, администрации».
Идеализация «народа»
«Народ» же у этих террористов идеализировался просто гиперболически (как и в своё время у радикала Гракха Бабёфа, сторонника тотального равенства), народовольцы готовы были дать необразованной массе (учитывая масштабы пьянства, лени, домашней жестокости, не вяжущейся с идеями эмансипации и т.д.) определять форму государственной организации: «развитие народа прочно только тогда, когда оно идёт самостоятельно и свободно, когда каждая идея, имеющая воплотиться в жизнь, проходит предварительно через сознание и волю народа».
С идеализацией низов был категорически не согласен И.С. Тургенев. В письме 1862-го года В.Ф. Лугинину (в данном случае – «связному» между Тургеневым и находящимися в Лондоне эмигрантами) писатель высказал следующие соображения: «Главное наше несогласие с О. [Огарёвым] и Г. [Герценом], а также с Бакуниным состоит именно в том, что они, презирая и чуть не топча в грязь образованный класс в России, предполагают революционные или реформаторские начала в народе: на деле, это – совсем наоборот. Революция в истинном и живом значении этого слова – я бы мог прибавить: в самом широком значении этого слова – существует только в меньшинстве образованного класса, – и этого достаточно для её торжества, если мы только самих себя истреблять не будем».
Презрение Герцена к нигилистам-революционерам, террористам
Герцен же, хоть и видел «силу» в русских крестьянах, работа его Вольной русской типографии (открытой в 1853 году в Лондоне при поддержке польских эмигрантов и влиятельных английских кругов в период обострения отношений России и Великобритании) и революционная газета «Колокол» (появившаяся в 1857-ом как орган оперативного информирования) предназначались всё-таки для класса «читающего», то есть – «образованного». И «программа» Герцена не была якобинской. Прежде всего, она была либерально-социалистической, во многом всё ещё декабристской – свержение самодержавия, введение конституции, отмена крепостного права, к этому же добавилось и очень спорное «право народов на самоопределение» – борьба за отделение Польши от России.
Нигилизма же Герцен не принимал, он его презирал. В Лондоне он часто сталкивался с молодыми русскими эмигрантами, отрицавшими всё на свете, и терпеть не мог их принципиальную грубость и невежество. Он называл их «дантистами базаровской беспардонной вольницы» и «Собакевичами и Ноздрёвыми нигилизма». «Большею частью они не имели той выправки, которую даёт воспитание, и той выдержки, которая приобретается научными занятиями»; «Снимая всё до последнего клочка, они являлись как мать родила, а родила-то она их плохо, вовсе не простыми дебелыми парнями, а наследниками дурной и нездоровой жизни низших петербургских слоёв. <…> Из народа было мало выходцев между ними. Передняя, казарма, семинария, мелкопоместная господская усадьба, перегнувшись в них в противоположное, сохранились в крови и мозгу, не теряя отличительных черт своих».
Некоторые революционные прокламации, распространявшиеся в России, были отпечатаны именно в Лондоне у Герцена, хоть и позиционировались как продукт подпольных типографий внутри России. Так было, в частности, с прокламацией «К молодому поколению» (1861) Н.В. Шелгунова; место издания экземпляра, хранящегося в РГБ, обозначено как «Лондон: Вольная рус. тип. [Герцена]».
Презрение нигилистов-революционеров, террористов к Герцену
Нигилисты же, особенно крайние радикалы, не жаловали Герцена. Считали его революционером «бумажным». Читаем: «Нет, г. основатель русского социализма, молодое поколение не простит вам отзыва о Каракозове» – писал эмигрант А.А. Серно-Соловьевич в 1866 году (брат Н.А. Серно-Соловьевича, организатора первой «Земли и воли») по поводу неприятия Герценом попытки Каракозова убить Александра II. «Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами» – высказался революционер на страницах своего «Колокола».
К Герцену же, в том числе, относятся и следующие слова С.Г. Нечаева (к этому субъекту у издателя «Колокола» было самое неприязненное отношение): «Мы хотим народной, мужицкой революции. Для нас мысль дорога только, поскольку она может служить великому делу радикального и повсюдного всеразрушения <…> Мы не позволим себя закупить никакими революционными фразами, на которые ныне так щедры доктринёрствующие поборники бумажной революции <…> Фактическими же проявлениями мы называем только ряд действий, разрушающих положительно что-нибудь: лицо, вещь, отношение, мешающие народному освобождению».
А об эмигрантском журнале «Народное дело» (печатном предшественнике нечаевской «Народной расправы») радикал написал: «Он будет отныне иметь значение только для праздношатающегося либерального барства, которое за пределами отечества старается казаться передовым и революционным». Нечаев имел в виду все издания, не придерживающиеся самого крайнего подхода, и камень был брошен не только в сторону Герцена, но и Бакунина (своего же покровителя), который в 1868 году редактировал в Женеве 1-й номер «Народного дела».
О русских революционерах в британской прессе
И даже в европейской печати, а прежде всего – британской,внимательно следившей за деструктивными социально-политическими процессами в России – русских нигилистов сопоставляли именно с французскими якобинцами. Например, в английском «Экономисте» (Economist) перспективу прихода нигилистов к власти в стране, являющейся могущественным геополитическим соперником, обсуждали с тревогой:
«Идеи нигилистов страшны именно потому, что они стары. Опыт доказал, что когда старое общество растёт в глубоком недовольстве собою и усилиями своего существования и перестаёт считать эти усилия чем-то неизбежным, оно всеми силами стремится к изменению их и для этого не останавливается перед кровопролитием: а совершив переворот, чувствует необыкновенный прилив энергии, которая находит себе исход чаще всего во внешней войне. Так было, когда римская республика преобразовалась в империю и когда прежний порядок во Франции был заменён новым <…> Русские революционеры не в силах низвергнуть существующее правительство, угрожая высшим властям; всё, чего они могут достигнуть – это держать временно в несколько напряжённом состоянии этих лиц <…> Очень вероятно, что нигилизм исчезнет, как дурной сон. Так думают в Англии. Но если вредные учения его проникнут в некоторые классы, обладающие физическою силою, тогда могут породить очень печальные последствия».
Отсутствие народной поддержки – не повод для русского революционера останавливаться
Свидетели «зари» русского радикализма утверждали, что русский нигилизм отрицал не только то, что отвергалось и прежде французскими революционерами (в этом нигилисты не были оригинальны), но и всю нравственную сторону человека. И их не останавливало даже отсутствие народной поддержки (например, в составе «ишутинцев», арестованных в 1866 году после покушения их товарища Каракозова на Александра II, было 18 дворян, 8 студентов из дворян и духовенства, 5 чиновников, 2 учителя, 2 поповича, 3 мещанина, 2 неработающих выходца из сельской местности и ни одного настоящего крестьянина или фабричного рабочего). В этом смысле русские нигилисты-радикалы не были похожи на популярных в своё время якобинцев, а являлись, скорее, маргиналами.
Исследователь и современник нигилизма А.П. Мальшинский писал: «только человек, совершенно оторванный от жизни общества, изолированный или почему-либо иному чуждый народу, может сделать своё “Я” исходным пунктом революционного движения». При этом подчёркивалось, что русские нигилисты, в отличие от французских якобинцев, были поражены пессимизмом, они мрачно смотрели на будущее, пусть даже и успешное для революции. Журналист К.В. Трубников подметил: «Одно изречение, которое никогда не высказал бы французский террорист. Это изречение г. Бакунина весьма знаменательно: “и тогда народится новое поколение, великодушное и независимое, и весь род человеческий будет счастлив, до тех пор, пока снова дух зла не возродится из пепла старого мира. Дети наших детей будут снова вынуждены начать наше дело”. Таким образом, русский нигилист пессимистичен до такой степени, что ему грезится после рая ад».
Бесконечная спираль революций
«Профетические озарения» для русских революционеров 1860-1880 гг. были делом обычным, но важно другое: России предрекалась бесконечная «спираль революций», а значит и контрреволюций. Страна, подобно готическим проклятым скитальцам (Вечный жид, вампир, Мельмот и др.), оказалась обречённой на вечные метания, вечную тревогу, вечный и безнадёжный поиск своего места в мире.