Тема Константина Калиновского (1838–1864), радикального революционера-социалиста, одного из руководителей провалившегося антирусского (!) Польского восстания 1863–1864 гг. (по приговору суда повешен в Вильне 10 марта 1864 г.) особенно актуальна сегодня, когда у Белоруссии (с которой Калиновского традиционно связывают) и у России вновь появились свои скитальцы-революционеры, мечущиеся по Европе, США. Пропагандирующие, стремящиеся навлечь беды на ненавистные им государства. На Украине даже есть добровольческий батальон белорусских националистов имени этого исторического персонажа. И на битву с «проклятыми москалями» их благословила сама Светлана Тихановская, лжепрезидент Белоруссии, политическая жизнедеятельность которой обеспечивается Литвой.
Скитальцем-революционером был и Калиновский. После событий Польского восстания, начавшегося, напомню, с массового ночного убийства русских солдат, офицеров (убивали во сне, сжигали избы, нападали на заставы; а в течение года до восстания в городах западной России, куда входила Польша, были организованы массовые протесты, начались террористические акты против чиновников, православной церкви, сторонников России) эта фигура довольно быстро приобрела известность. И первые же оценки её в образованной среде русской публики (патриотической) были крайне негативные.
[Подпишитесь на мой канал, впереди ещё много интересных заметок]
Один из первых этапов мифологизации (ведь из Калиновского всё-таки получилось сконструировать некого героя, образцового революционера), а самое главное – «демонизации» (и отнюдь не беспричинной) стала романная дилогия популярного в то время писателя В.В. Крестовского «Кровавый пуф» – «Панургово стадо» (1869), «Две силы» (1874). Это произведение охватывает бурное время 1861-1864 гг. – отмена крепостного права, студенческие и крестьянские волнения, террористические поджоги в Петербурге, революционная социалистическая пропаганда среди простонародья, нигилистическая кружковщина, Польское восстание и др. И во всех этих процессах участвует прямо или косвенно Калиновский. У Крестовского он действует преимущественно под псевдонимом «Василий Свитка». И при формировании своего основного антагониста писатель использовал готическую модель «проклятого скитальца».
(Отмечу, данная статья подготовлена по материалам книги «Нигилизм и готика. Альманах» (2022))
Готический «проклятый скиталец» очень удачно, адекватно историческому контексту, был переосмыслен в контексте актуальной агитационно-революционной проблематики. Калиновскому сопутствуют мотивы «оборотничества» (притворства, смены лиц, изображения из себя того, кем не являешься), непрерывного странствия, постоянной лжи, договора с «нечистыми силами» (уголовники, террористы), подстрекательства, сеяния несчастий, а в итоге – неискупимости грехов, неупокоенности, отчаяния, гибели.
Вы только вдумайтесь, насколько всё это про сегодняшний день и про сегодняшних революционных пропагандистов:
В Петербурге Калиновский «подогревает» взволновавшееся студенчество и сетует, когда молодые люди разбегаются при виде войск: «Ах, трусы, трусы! – злобно и презрительно ворчал себе сквозь зубы; – и тут постоять за себя не могут!.. А для довершения эффекта хорошо, кабы разик горошком хватили [открыли бы огонь по протестующим], – подумал он; последствия, даст Бог, были бы добрые… поднялось бы скорей». Характерно, что Калиновский не хочет пачкать руки сам, его задача – завладеть «душой». Поэтому на петербургском пожаре его возмущают подозрения в причастности поляков к поджогам: «<…> у них пока ещё, слава Богу, есть другие средства борьбы; а на это дело и из своих, из русских, найдётся достаточно героев» [9, с. 277]. Это вполне вписывалось и вписывается сегодня в концепцию «управляемого нигилизма», выдвинутую сильнейшим политическим публицистом Н.М. Катковым. См. «Что такое нигилизм [отрицание России, ценности её культуры, истории, веры]? Не создан ли он затем, чтобы служить средством для людей и партий не брезгливых в выборе средств?».
В «Кровавом пуфе» у Калиновского несколько имён – «Василий Свитка, Францишек Пожондковський», и только в конце романа «Две силы» выясняется, что под псевдонимами скрывался именно невымышленный польский революционер (польск. Wincenty Konstanty Kalinowski) (1838–1864), возглавлявший весной 1863 г. (и очень неудачно) боевые действия повстанцев в Литве и Белоруссии. Польское восстание в принципе было совершеннейшим провалом. Во-первых, сразу стало партизанским, на более масштабные действия не было сил. Оружие, обещанное и переданное Францией, Англией и др. – оказалось старым. Финансовая помощь была незначительной. И в течение года-полтора российские войска перебили все польско-литовские повстанческие банды, к тому же начавшие терроризировать русское сельское население. Сам Калиновский обычно представлялся Викентием, а в период Польского восстания 1863–1864 гг. действовал как Константин (Константын) [см. об этом у Гронского А.Д. «Кастусь Калиновский: конструирование героя»]. В «Кровавом пуфе» читаем: «У этого человека есть несколько имён, между прочим и имя Свитки; но кто он такой в сущности и как его подлинное имя – это мне известно столько же, сколько тебе» – рассказывает Хвалынцев, одна из жертв хитроумного агента польской повстанческой организации «Ржонд народовы» («Народное правительство»).
Подчеркнул Крестовский и то, что Калиновский был радикальнейшим социалистом. Так и было в действительности. И нелепыми кажутся попытки называть Калиновского неким «революционером-демократом», «белорусским патриотом» и т.д. (так долгое время было в Википедии, и внести правки в статью там – очень трудно, этот, во многом, пропагандистский текст там усердно охраняют). Исторический Константин Калиновский: «<…> призывал к геноциду дворян как сословия, не останавливаясь даже перед убийством грудных детей» [см. у Гронского].
В этом смысле он не слишком отличался от русских нигилистов-революционеров, социалистов. Например, в прокламации «К молодому поколению» (1861) Шелгунова утверждается готовность «вырезать 100 тыс. помещиков». В «Молодой России» (1861) П.Г. Заичневского государство представляется как две партии: народная и императорская. И первая, безусловно, должна уничтожить вторую, организовав революционный террор (ничего не напоминает?). В «Кровавом пуфе» Калиновский выступает против «белых» (аристократов) в командовании армией. «Главное дело, чтобы воеводские комиссары были из наших <…> трибунал должен быть неумолим, террористичен, с немедленной смертной карой за малейшее неповиновение!». Калиновский у Крестовского ещё и прокурор Народного трибунала, выносящего смертные приговоры отступникам и врагам восстания (русским чиновникам, офицерам и солдатам).
Калиновский – манипулятор. «Я ваш – и душой и телом!» – говорит бывший гимназист Иван Шишкин, когда Калиновскому удаётся опутать юношу лестью и романтикой благородной борьбы за свободу (схема, работающая и сегодня). Исключение Шишкина из гимназии было спровоцировано поляками. На публичном вечере юношу подтолкнули прочитать стихотворение «Орёл», высмеивающее государственный герб. Так была подготовлена встреча с «демоном-искусителем». Уже вдвоём они подстрекают «мужиков» в поволжских деревнях.
Калиновский – «оборотень», он перевоплощается, чтобы совращать умы – агитировать, провоцировать – причём в процессе этих перевоплощений теряется даже национальность злодея. «Из хохлов» – представляется он, чтобы войти в доверие к Ивану Шишкину. Но Крестовский связывает Калиновского именно с Литвой: «О всём литовском он говорил и вспоминал не иначе как с похвалой и неким сладостным умилением. Чувство родины». «Оборотничество» выражается и в постоянных переодеваниях и имитации той или иной социальной принадлежности. В Славнобубенске (Казань) он в обличии мещанина, «по делам зятя», но никакого зятя у него нет, Калиновскому не более двадцати пяти лет. Он выдаёт себя и за студента, и за торговца (представителя неких предприятий). А в деревне Жегуля у Волги (во время ревпропаганды среди сельского населения) «скиталец» предстаёт перед местными в образе крестьянина. В Петербурге же (в период пожаров 1862 г.) образ другой: «против обыкновения щеголял теперь не в чамарке, а в обыкновенном пиджаке». А в лесах Польши, в родовом замке графов Маржецких, Калиновский появляется в партикулярном костюме гражданского делегата «Литовского Отделения» повстанческих сил.
Одержимость – ещё одна черта Калиновского. Когда Польское восстание проваливается, он не может обрести покой: «Калиновский окончательно потерял голову. <…> Это было теперь уже не дело, а скорее одна только безумная мечта мономана, фанатика революционной идеи».