Всё началось с того, что в сознании многих оппозиционно настроенных граждан понятие «терроризм» стало мешаться с понятием «героизм»
Опасения патриотической интеллигенции, озвученные ещё на заре русского нигилизма в самом начале 1860-ых, оправдали себя с лихвой, когда страну захлестнул терроризм. И его распространение было бы невозможно без одобрения (пусть даже молчаливого) со стороны так называемой «прогрессивной общественности», жаждавшей увидеть крушение самодержавия так сильно, что даже политический экстремизм, а зачастую и неприкрытый бандитизм, казались ей вполне приемлемыми методами. И именно 1870-ые гг. стали поворотными для России, и разгул террора уже вряд ли можно было остановить (по крайней мере, надолго).
[Подпишитесь на мой канал, впереди ещё много интересных заметок]
Именно легитимация терроризма началась со знаменитого судебного процесса над нигилисткой польского происхождения Верой Засулич. Эта экзальтированная дама была широко известна в протестных кругах. Приятельница мистификатора и убийцы Сергея Нечаева, активная участница его сходок. Но в 1878 году Засулич стала известна далеко за пределами одних лишь молодёжных кружков. Она совершила покушение на жизнь градоначальника Санкт-Петербурга Ф.Ф. Трепова. Стреляла в него. Фанатичная социалистка посчитала, что смертная казнь – вполне соразмерное наказание для «чиновника-самодура» за его распоряжение о порке розгами (не смотря на запрет телесных наказаний) арестованного революционера Боголюбова. Высекли его за то, что он отказался снять головной убор перед Треповым. И в ответ на это Засулич совершила акт террора, никак иначе покушение на Трепова квалифицировать нельзя, сами революционеры гордо назвали это «террористической борьбой». Но по решению суда присяжных Засулич была оправдана.
После этого вопиющего случая из ведения судов присяжных изъяли все политические дела, касающиеся сопротивления распоряжениям правительства, о неповиновении властям, о насильственных действиях и угрозах в отношении должностных лиц, об оскорблении начальства и т.п. Позже дела о преступлениях против чиновников были переданы ведению военных судов
Прогрессивная общественность восприняла новость об освобождении Засулич на ура. У здания суда прошла демонстрация. Освобождённой нигилистке рукоплескали. Как раз в этот момент в русской истории и произошло непоправимое – значительная часть российского общества сказала террору (практике насилия, насаждению страха) «да», когда следовало предположить вероятные перспективы и сказать «нет».
И в сознании многих оппозиционно настроенных граждан понятие «терроризм» действительно стало мешаться с понятием «героизм». Исследовательница русского терроризма профессор Анна Гейфман писала об этом: «Такое отношение льстило самолюбию радикалов и способствовало распространению насилия, подталкивая их к новым действиям. Экстремисты знали теперь о существовании многочисленных “поклонников террора” среди образованных людей, которые “втайне рукоплескали каждому теракту”, даже если вслух они пропагандировали (и в душе предпочитали) более “культурные методы борьбы” с самодержавием».
[Данная статья подготовлена по материалам моей книги «Нигилизм и готика. Альманах» (2022)]
Консервативные силы Европы и России были в ужасе
О чудовищных последствиях оправдания террористки, которые непременно должны были наступить, заговорила вся Европа. По сути, терроризм был легализован в общественном мнении России. Убийство (пусть даже попытка) перестало казаться чем-то табуированным, стало естественным. Вполне в духе «борьбы за существование». Это был настоящий откат к первобытности. Совершенно логичный для «социального дарвинизма».Оправдание политического радикализма вело Россию к катастрофе. М.Н. Катков не без смысла излагал на страницах «Московских ведомостей» статьи европейских газет, посвящённых делу Засулич: «Во Франции, – говорит берлинская "Национальная газета", – бывало в июльскую монархию и также пред 1789 годом, что суды освобождали политических преступников из политического сочувствия. Такие явления были обыкновенно предвестниками больших переворотов в государственной жизни страны. Если все взвесить, если сообразить, как кровавая расправа с одним из высших служителей государства, доверенным лицом Царя, какой бы ни подал он повод к мести, была торжественно оправдана при единодушном одобрении присяжных, сенаторов, женщин, государственного канцлера и студентов, министров и черни (так петербургские газеты представили дело), то с изумлением спрашиваешь себя: существует ли вчерашнее государственное здание?». И далее: «все они видят руку, поднявшуюся не только против одного лица, но против самого государства, и все они ревут своё: “Невиновна” вместе с галереей. И этот приговор прозвучит по всей России. В восторге услышат его товарищи Веры Засулич, и тысячи будут обращены к их револьверным замыслам (Revolverplane) этим приговором». Аналогично было и в «Кёльнской газете»: «Мы, конечно, сожалеем и проклинаем поступки и действия (Thun und Treiben, нем.) русских нигилистов самым решительным образом, в особенности когда они доходят до того, что желают исправить мир убийствами...».
И прав был Достоевский, присутствовавший на заседаниях по делу Засулич, когда опасливо произнёс: «чего доброго, её теперь возведут в героини». Сам же Достоевский судьбе Засулич сочувствовал и даже с совершенно несвойственной ему недальновидностью высказывался в разных местах Петербурга о том, что её следует отпустить и попросить «не поступать так в другой раз». Но содеянное террористкой всё равно рассматривалось писателем как грех – преступление против законов Бога: «присяжные должны бы сказать подсудимой: “У тебя грех на душе, ты хотела убить человека. Но ты уже искупила его [надо полагать – страданиями ареста, публичностью обсуждения, испытаниями сильнейшего психологического давления], – иди и не поступай так в другой раз”».
Расцвет терроризма
Ход истории был логичен, и опасения Каткова оправдались – выстрел Засулич послужил примером всем русским радикалам. Так называемая вторая «Земля и воля» (возродившаяся в 1876 году и изначально лишь пропагандистская, а не террористическая) перешла к практике физического устранения функционеров «репрессивного аппарата». Последовали убийства шефа жандармов Н.В. Мезенцова в 1878-ом году, харьковского губернатора Д.Н. Кропоткина в 1879-ом, покушение на Дрентельна, нового шефа жандармов и др. эпизоды. В апреле 1879-го «землеволец» Александр Соловьёв совершил неудачное покушение на Александра II. Террорист пять раз выстрелил в императора из револьвера, и все мимо. В том же году организация «Земля и воля» распалась на террористическую «Народную волю» и более умеренную группу «Чёрный передел». «Народная воля» приговорила к смерти Александра II и приступила к исполнению приговора. В ноябре террористы пытались спустить с рельсов императорский поезд. Но неудачно, ошиблись с составом. В феврале 1880 года произошёл взрыв в Зимнем дворце, на первом этаже. Александр II не погиб, так как обедал на 3-ем. Теракт организовал народоволец С.Н. Халтурин, которому удалось устроиться во дворец плотником. В августе того же года императора хотели взорвать на Каменном мосту, но один из террористов опоздал на «дело», и теракт не состоялся. Но весной следующего года, 1 марта 1881, «Народной воле» удалось убить Александра II. Это произошло на набережной Екатерининского канала. Первая бомба, брошенная Н.И. Рысаковым, взорвалась у передней части кареты, убив лошадей. Но вторую бомбу И.И. Гриневицкий метнул точно к ногам императора, смертельно ранив и его и себя.
Русские террористы и их поддержка Лондоном
В своей наглости терроризм дошёл до того, что С.М. Степняк-Кравчинский (1851-1895), убивший Мезенцева (заколол его кинжалом), потребовал от правительства в своей прокламации «Смерть за смерть» (1878) не вмешиваться в борьбу революционеров с буржуазией, тогда и террористы не будут представлять для чиновников угрозу [197, с. 19]. То есть, государство должно было самоустраниться и молча наблюдать, как горстка фанатиков перекраивает страну в соответствии со своими безумными теориями, а то и вовсе больными фантазиями. Бежав из страны и скрываясь по всей Европе от русских сыщиков, Степняк-Кравчинский осел в безопасном Лондоне, откуда традиционно не выдавали России её политических радикалов. Там Кравчинский сосредоточился на пропаганде, стал прославлять русских революционеров, критиковать российское правительство, убеждать Запад в дружбе и всячески настраивать европейское общественное мнение против внутренней политики северного соседа. Даже читал лекции. Венцом его трудов стало появление в 1889-1891 гг. «Английского общества друзей свободы в России», выпускавшего ежемесячник «Свободная Россия», и «Фонда вольной русской прессы» для финансирования оппозиционной литературы и акций (в частности, был организован сбор денег для русских рабочих-стачечников 1896 года). Организации «друзей» появились и в США, и Швейцарии. Председателем «Английского общества…» был известный юрист и благотворитель Роберт Спенс Уотсон, президент Либеральной федерации Великобритании. Задачей общества стало способствование законными средствами политической и религиозной свободы в России. При этом под «законными средствами» подразумевались законы Великобритании, а не России. В учредительных документах организации говорилось: «Чиновничество это [российское], вообще говоря, заражено продажностью и произволом [т.е. «коррупцией»] <…> В России нет свободы слова, нет свободы публичных собраний… Народ не имеет голоса в управлении страной и всякие законные средства сопротивления насилию и несправедливости людей, поставленных над ним, у него отняты». Одной из заявленных целей «друзей» было: «Поддержать дух русских либералов в их борьбе, давая им видимое доказательство того, что остальной цивилизованный мир сердцем своим – за одно с ними».
Идея экспорта революций / демократии
Интерес Великобритании и США к России вполне вписывался в концепцию «экспорта революций». Поддержка антимонархических восстаний по всему миру была провозглашена ещё во времена американской войны за независимость (это предполагала сама логика «Декларации независимости» 1776 г. и описанных в ней прав человека). «Миссионерство» такого рода (помощь любой нации, восставшей против своих угнетателей) было объявлено и в республиканской Франции 1792 года. Постепенно это стало характерной чертой так называемого коллективного Запада, при этом «стандарт свободы» вырабатывался не из специфики объекта воздействия (его культуры и истории), а из представлений «экспортёра» о его собственном внешнеполитическом комфорте
Извращённая жестокость террористической борьбы
Разгул терроризма в России пришёлся на XX век – последние годы жизни Российской империи. К убийствам добавились ещё и революционные грабежи, прозванные «экспроприациями». По подсчётам А. Гейфман, жертвами террористических актов – взрывов, стрельбы и поножовщины – за период 1905-1916 гг. стали порядка 17 тыс. человек, включая случайных прохожих, нежелательных очевидцев и т.п. А многие случаи террора вообще не были зафиксированы и не попали в официальную статистику. Политические убийства стали массовым явлением и затронули почти каждый уголок огромной империи, и порой отличались изощрённой жестокостью. Гейфман писала: «Революционеры вешали мелких государственных чиновников, а в Киеве радикально настроенные железнодорожные рабочие в жажде мести бросали "предателей” в баки с кипящей водой. В 1905 году прибалтийские революционеры уродовали тела своих жертв и вырезали ругательства на трупах убитых ими российских военных. Физические пытки не были редкостью, и некоторые радикалы были “жестоки до бесчеловечности”; они пытали до смерти полицейских агентов и вырезали их языки в качестве “символического жеста”».
Кульминация
В итоге жертвой революционной тирании стала и царская семья, расстрелянная большевиками в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. «Программа» С.Г. Нечаева, опубликованная в «Народной расправе» ещё в 1869 году, была выполнена в полном объёме: «Имея в мысли и цели истребления царя со всей семьёй, со всеми чадами и домочадцами, со всей, так называемой ектенией, для искоренения формы государя вообще». Большевик В.Д. Бонч-Бруевич, секретарь и помощник В.И. Ленина, вспоминал, что понятие «ектения» (молитвенные прошения) в нечаевском тексте особенно нравилось вождю Октябрьской революции, и он восклицал: «в то время в России, когда православие господствовало, когда огромное большинство так или иначе, по тем или другим причинам, бывали в церкви, и все знали, что на великой, на большой ектении вспоминается весь царствующий дом, все члены дома Романовых. Кого же уничтожать из них? – спросит себя самый простой читатель. – Да весь дом Романовых, – должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности!».
