О том, что такое счастье, узнаёшь лишь в подлинном горе. И все мы с этого начали. Находясь в материнской утробе, мы ощущали счастье. Все без исключения наши потребности тогда были удовлетворены, а это, согласитесь, большая удача и почти казуистическая редкость.
Но потом стало что-то происходить — это у наших матерей начались схватки. Из океана счастья мы мгновенно окунулись в ужас. Нас мяло, как тесто для пельменей, пока, наконец, не выбросило в неизвестный холодный, голодный и сначала даже удушающий мир. То был момент великой катастрофы...
Но вдруг всё это закончилось, мы раздышались, снова почувствовали тепло, а наши губы нащупали источник пищи. Блаженным пристанищем стало для нас материнское тело — теперь снаружи.
Первый год мы жили с материнским телом — оно нас кормило, грело, дарило тактильные ощущения, избавляло от дискомфорта, связанного с естественными физиологическими процессами. Материнский голос то успокаивал нас, когда мы в этом нуждались, то, напротив, играл с нами, когда нам того хотелось.
Мы научились узнавать лицо матери и радостно «гулили», когда оно появлялось в нашем поле зрения. Мы знали её руки, мы доверяли её рукам, они подхватывали нас при падении, удерживали, когда мы пытались встать — сначала на четвереньки, потом на ноги.
И пусть не все наши потребности удовлетворялись теперь немедленно, но, по крайней мере, у нас была уверенность — они будут удовлетворены.
Мы знали, что ещё какое-то мгновение, ещё чуть-чуть, и наш крик о помощи притянет к нам нашу благодать, и все проблемы уйдут, неприятности и боли забудутся, и будем только мы двое — наше тело и тело нашей мамы.
В семимесячном возрасте, впрочем, случается нечто непредвиденное. Умственное развитие ребёнка достигает такого уровня, что он начинает отличать «чужих», «третьих лишних». Весь мир делится на две части — с одной стороны, ребёнок и его мать, с другой стороны — «чужие».
Появление «чужих», к числу которых могут относиться и родной отец, и бабушки, и кто угодно ещё, рождает в ребёнке сильную тревогу*.
Даже если они не делают ему ничего плохого, они пугают его уже тем, что они — не мама. Второй раз в своей жизни ребёнок отчётливо ощущает, сколь важна для него мать, ведь у него появляется новая угроза («чужие»), соответственно, потребность в чувстве защищённости увеличивается.
*Здесь следует оговориться. Если эти люди (отец, бабушки, няньки и т. п.) принимали деятельное участие в уходе за малышом до этого момента, то они ассоциированы в сознании ребёнка с материнским телом и, соответственно, не воспринимаются им как «чужие». Но все «опоздавшие» к семи месяцам — «чужие».
В многочисленных научных исследованиях было показано, что чувства уверенности и защищённости малыша напрямую зависят от поведения и состояния его матери в этот период — конец первого года жизни, начало второго.
И здесь необычайно важны две «мелочи»: как мать ведёт себя в отношении «чужих» и как она ведёт себя в этот момент со своим ребенком.
Ребёнок в семь-девять месяцев уже абсолютно точно различает то, какие эмоции испытывает его мать — радуется она «чужому» или же, напротив, раздражается на него, тревожится или расстраивается.
Если мать испытывает позитивные эмоции при появлении «чужих», то ребёнок достаточно быстро обвыкается с их присутствием и перестаёт испытывать тревогу, но если мать переживает негативные эмоции, то ребёнок испытывает многократно большее чувство тревоги, которое впоследствии сказывается на всём его дальнейшем развитии — и умственном, и социальном.
Теперь давайте рассмотрим конкретную ситуацию. Допустим, что мать нашей мамы (бабушка) слишком требовательна к своей дочери и считает её неспособной полноценно заботиться о малыше, раздражается на неё, критикует, обвиняет и понукает её. В этом случае появление бабушки в комнате, где находится её дочь со своим ребёнком, вызывает у матери малыша чувство тревоги, которое немедленно и в многократно усиленном виде передаётся малышу.
При этом сама молодая мама, испуганная появлением своей доминантной (подавляющей её) матери, немедленно дистанцируется от своего малыша, предоставляя бабушке возможность выполнить «материнскую функцию».
Ребёнок оказывается не только испуганным, но и ощущает себя брошенным. Стресс оказывается системным.
Внешне подобные сцены не кажутся ни трагическими, ни сколько-нибудь серьёзными. Но это только на первый взгляд. В действительности же они не проходят бесследно. Ребёнок начинает проявлять к матери признаки амбивалентности — он то тянется к ней, то, напротив, отталкивает её от себя. Он потерял чувство защищённости и не знает, надо ли ему приближаться к той, что может вот так легко предать его в момент опасности.
Ребёнок на своем младенческом ещё уровне теряет ощущение абсолютной защищённости, теперь он не у Христа за пазухой, а если же он ещё там, то знает теперь, что «за пазухой» есть прореха.
Так в годовалом возрасте мы с вами познакомились с конфликтами, которые скрыто или явно царят в нашей семье. Это кажется странным и парадоксальным, но уже в этом возрасте мы узнаём о том, любят ли друг друга наши родители, каковы их отношения с их родителями, и понимаем — Эдем не создан для счастья, он лишь плацдарм, на котором разворачивается борьба неведомых нам сил.
Цитата из книги «Счастливый ребёнок. Универсальные правила»
