Однажды древние Афины посетил восточный маг и мудрец Зопир. И на своей собственной родине, и за её пределами он пользовался большой славой в качестве физиогномиста. Ему было достаточно беглого взгляда на внешность человека, чтобы проникнуть в его душу, в самую суть его характера и привычек, образа жизни и устремлений. Увидев на афинской рыночной площади Сократа в окружении многочисленных слушателей, Зопир незамедлительно заявил: «Это человек умственно отсталый и похотливый». На лицах собравшихся изобразилась крайне бурная гамма чувств. Изумление чередовалось со смятением, недоверием и возмущением. Одни не могли сдержать весёлого смеха, а другие – раздражённой насмешки.
Ученики Сократа принялись наперебой защищать его: «Видимо, Зопир, ты не так уж проницателен, как о тебе говорят, поскольку перед тобой стоит величайший мудрец Греции, признанный самим Дельфийским оракулом». «Наш дорогой гость, должно быть, очень уж утомился с дороги и его ум досадно притупился. Давайте отведём его в тень», – вторили другие. Сократ же, с другой стороны, спорить не стал. С невозмутимой улыбкой он произнес: «Друзья мои, Зопир всё говорит верно. Таким я и был бы, если бы не занятия философией».
Сократ был убеждён, что человеческий ум пластичен. Он полагал, что мы всегда сохраняем способность меняться к лучшему, несмотря на все ошибки нашего разума, несмотря на таящиеся внутри семена зла и пороки души. Мудрец никогда не отрицал ограниченности собственных познаний и того, что внутри него, как и во всех людях вообще, таятся дурные наклонности – извечный коктейль из агрессии, жажды, алчности, невежества, гордыни и страха. Более того, в отличие от большинства учителей жизни он не старался выставить себя в лучшем свете. Сократ не боялся признавать свои изъяны как наедине с собой, так и публично. Он прилежно выискивал их, изучал и давал им бой. Это и сделало его образцом мужества и честности, этическим идеалом и подлинным символом философии на Западе.
Подлинный вклад Сократа состоял не в тех или иных идеях, а скорее в том, кем он был как человек: какую жизнь прожил, как держал себя в спорах, как вел себя на суде и перед казнью, скольких он вдохновил собственным примером и как менял жизнь вокруг себя. После смерти философа френологи исследовали его череп и подтвердили выводы Зопира. Согласно их заключению, то был череп человека чрезвычайно порочного, что подтверждалось и несимметричностью и даже некоторым уродством внешности Сократа. Тем не менее Сократ смог стать образцом ума и добродетели – не благодаря природным задаткам, а вопреки им. История о посещении Афин Зопиром, рассказанная учеником Сократа Федоном и упомянутая Цицероном, стала для древнего мира ярчайшей иллюстрацией великой способности человека управлять своей судьбой.
Впрочем, в своих взглядах по этому поводу Сократ вовсе не был уникален. Можно даже утверждать, что это его убеждение является самой сущностью философии, общим определением её смысла и метода. Философия – это ни в коем случае не чистое познание и не некая оторванная от земли «любовь к мудрости» ради самой этой мудрости. Для всех реальных мыслителей в человеческой истории философия всегда была приобретением и применением знания для вполне определённой цели: для глубинной и положительной трансформации человека и общества. Знание есть инструмент, а не цель.
Даже те, кто подобно Аристотелю порой высказывались в пользу созерцательной жизни как высшей ценности, никогда не были верны этим заявлениям. Они писали труды по этике и даже политике и были заняты совершенствованием внутренней и внешней жизни. Знание ради знания, знание, которое не предназначено для созидательной деятельности того или другого рода, есть не только абсурд, но и нечто невозможное. Это справедливо и с точки зрения философии, и с позиций эволюционной биологии, показавшей нам инструментальную роль познавательной деятельности и её универсальность для всех организмов от бактерий до homo sapiens.
Все сколь-нибудь заметные школы мысли на Западе с момента своего возникновения видели смыслом своего существования трансформацию жизни, а не досужее накопление сведений. Философская теория была для них наиболее практичным из всех возможных занятий, потому что лишь фундаментальное знание даёт творческим усилиям человека направление и карту для навигации.
Аналогичных взглядов придерживались и величайшие мыслители Востока со времён индийских йогов, Будды, Конфуция, Лао-Цзы и Заратустры. Они видели, что ум человека полон омрачений и внутренних конфликтов, которые делают нас несчастными и толкают на разрушение себя и мира. Они видели, что человеческое общество также полно омрачений и конфликтов. Их основополагающей причиной считалось невежество, а антидотом от невежества объявлялось знание, наполненное энергией – наполненное волей воплощать его в своих поступках.
Все люди, которые по кирпичику закладывали фундамент человеческой цивилизации, сходились и ещё по одному вопросу. Первое, куда нам следует направить творческую энергию, есть наш собственный ум. Мы никогда по-настоящему не контролируем мир и ситуацию, в которой оказываемся, поскольку они безмерно больше нас. Однако в нашей власти поменять то, как мы реагируем и действуем в каждой ситуации, и эта власть существенна. В любых обстоятельствах жизни имеется неисчерпаемый потенциал счастья и творческого свершения, потому что все они есть специфическое состояние нашего ума, а не тот или другой набор фактов внешней действительности.
Именно по этой причине так глубоко врезались в коллективное сознание нашей культуры великие слова, начертанные некогда на стене храма Аполлона в Дельфах: «Познай самого себя». Их сделали своим девизом и первые философы Греции от Фалеса до Солона, и Сократ, и позднейшая интеллектуальная традиция Запада. На Востоке же заключённый в них призыв к самопознанию был настолько очевиден и всеобъемлющ, что писать его на стенах не было ни малейшей нужды. Вся духовная жизнь там столетиями совершала ежедневное обращение вокруг этой фундаментальной мысли. Подчеркивать её столь широким жестом было бы настолько же чудно́, как написать: «Всё, что подбрасывают вверх, падает вниз», – а затем выдать эту и ребёнку ясную аксиому за недавно обнаруженную жемчужину мудрости.
Пока ты жив, ты всегда способен к переменам. Познай свою природу, а затем используй это знание для скрупулезного очищения, тренировки и гармонизации своего ума. Тогда твоя личная трансформация высвободит твои высшие творческие возможности, неизбежно покинет свои узкие пределы и приведёт к трансформации мира вокруг. Познай себя и обрети освобождение сам – и вокруг тебя спасутся тысячи.
Эти соображения можно назвать основным философским откровением всей человеческой истории, поскольку оно в равной мере признавалось лучшими умами как Запада, так и Востока. Различия между отдельными мыслителями и школами были многочисленны, но состояли они в вопросах несколько меньшего калибра: какова природа ума, что в нём преобразовывать и очищать и как этого добиться. Из древних времён основное философское откровение перекочевало в Новое и Новейшее время и легло в основу высших достижений научного мышления. Создатели математики от Пифагора, Евклида и Архимеда в Древней Греции до Декарта, Ньютона, Лейбница, Паскаля и Рассела уделяли философским штудиям больше собственного времени, чем математическим. В отличие от умов третьего разряда им и в голову не приходило отмахнуться от философии и её великой задачи как от чего-то бесполезного.
Основоположники современной физической картины мира и квантовой механики в частности, великие лауреаты Нобелевской премии по физике XX века, питали огромное почтение к философии. Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Макс Планк, Эрвин Шрёдингер, Вернер Гейзенберг не только всю жизнь изучали её, но и писали объёмные философские труды. Некоторые из них (к примеру, Нильс Бор и Эрвин Шрёдингер) считали себя в первую очередь именно философами, а уже потом физиками. Один только краткий список с перечислением фундаментальных открытий этих двух людей в квантовой теории занимает несколько страниц. И всё же их философские, исторические и даже поэтические сочинения ничуть не менее многочисленны.
Это всего лишь несколько ярких иллюстраций, но их можно привести в не меньшем количестве для создателей остальных наук, почитаемых «точными». Популярное сегодня заблуждение, будто философия есть прерогатива неких «гуманитариев» и не интересует «настоящих учёных», основано на незнании реальной истории науки, как и сущности самой философии. Люди, на открытиях которых построен весь мир вокруг от общественных институтов и высотных домов до компьютеров, думали совсем иначе. Причина их живого интереса при этом была той же, что у Сократа и Будды два с половиной тысячелетия назад. Они понимали, что всё сколь-нибудь важное в жизни человека зависит в самую первую очередь от структуры ума и от успешного применения нами врождённой способности свой ум менять. Там, внутри нас, находится ключ к эмоциональному благополучию, созидательным возможностям и тому, как мы будем влиять на реальность вокруг.
Нейропластичность
Понимание основного озарения человеческой истории и его первостепенной практической ценности объединяет всех выдающихся деятелей культуры вплоть до первых десятилетий XX века. Оно было присуще не только философам, математикам и физикам, но и творцам современной нейробиологии. Одним из них являлся основоположник теории нервной системы и первопроходец в исследовании механизмов работы нейронов, Сантьяго Рамон-и-Кахаль, получивший в 1906 г. Нобелевскую премию за свой неоценимый вклад. Он писал, что сознательное умственное усилие значительно меняет структуру нашего мозга и, как следствие, саму личность. Аналогичных взглядов придерживался и Иван Петрович Павлов, ставший лауреатом Нобелевской премии по физиологии и медицине в 1904 г.
После Первой и особенно Второй мировой войны умонастроения сильно поменялись. Воцарилось вполне понятное уныние и горестное сомнение в человеческой природе. Крайне показательным является пример Зигмунда Фрейда. Большую часть своей научной карьеры он писал о либидо, о силе сексуального влечения как о главном источнике человеческого поведения. Осторожные заявления учеников о наличии у любого человека глубинной тяги к разрушению наталкивались на резкую критику отца-основателя психоанализа, но лишь до поры до времени.
В 1930 г. под впечатлением от военных зверств Фрейд опубликовал работу с говорящим названием: «Недовольство культурой». В ней он признал и описал второй присущий людям глубинный инстинкт, жажду разрушения и причинения вреда – Танатос. Если древнегреческий бог любви Эрос был в терминологии Фрейда символическим обозначением воли к жизни, то Танатос стал обозначать его демоническую противоположность: врождённую волю к смерти и уничтожению.
Согласно позднему Фрейду, общество с трудом держит в узде тёмные энергии человеческого бессознательного, но никогда не способно ни переломить, ни устранить их окончательно. В глубинах нашей психики плещутся океаны жажды, агрессии, злобы и похоти, которые недовольны культурой и всегда ей сопротивляются, потому что культура надевает на индивида намордник. Культура насильно ограничивает присущую нам дикость. Но вот только надетый на человека намордник даёт слабину, как дремучее зло из недр бессознательного вырывается на свободу. Тогда мы и наблюдаем самоубийства, вспышки насилия и жестокости и ужасные социальные катастрофы.
Тем временем в медицине и нейробиологии также укоренилось мнение, что жизненный опыт и индивидуальные решения ни оказывают на структуру мозга практически никакого влияния. Полагалось, что человек определяется, с одной стороны, своей врождённой биологической начинкой, а с другой – окружающей его средой. Зажатый меж этих двух тисков, он может идти только по узкой дорожке, создающей видимость свободы, но ей ни в коей мере не являющейся. Даже философия, прежде всего в лице постмодернизма, поддалась этому наваждению. В ней человек мыслился марионеткой, которая, не сознавая того, пляшет на ниточках социально-культурной действительности и всех насаждаемых ею ценностей, идей и привычек.
Те, кто осторожно утверждал, будто мозг на анатомическом уровне может меняться под воздействием опыта, а тем более в результате сознательных усилий человека, поднимались на смех. Учёные мужи человечества при одном только виде подобных эксцентриков крутили у виска пальцем. Мозг не меняется, а только достигает зрелости, после чего начинает неуклонно стареть. Человек также толком не меняется. Мы способны лишь тренировать человека, как любое другое млекопитающее, кнутом и пряником. Если мы правильно подберем эти кнуты и пряники, то одни стороны человеческой природы выйдут на передний план, а другие немного отойдут в тень, но глубокая личная трансформация невозможна. Человек всегда останется человеком, управляемым своими задатками, а волк всегда останется волком. Сколько его не корми, он всё равно в лес смотрит.
Тем не менее столь ошибочные взгляды не могли просуществовать в науке долго. Чем больше информации поступало, тем более они сгибались под весом экспериментальных данных, говорящих об обратном. Одним из первых и крайне важных исследований явились эксперименты Мэриан Даймонд на крысах, которые были впервые опубликованы в 1964 году [1]. Она обнаружила, что если крыс поместить в среду, которая предоставляет им много возможностей для игры, изучения окружающего мира и взаимодействия с ним, это довольно быстро меняет структуру их мозга.
После всего лишь 80 дней пребывания на «крысином курорте», оборудованном всеми возможными благами, испытуемые Мэриан расцвели не только внешне, но и внутренне. Игрушки в клетке менялись ежедневно, давая им всё новые и новые стимулы активно применять свои когнитивные способности. Как следствие, количество и плотность нервных отростков в мозговой ткани крыс увеличились. Наибольший рост наблюдался в передней части коры головного мозга – в префронтальной коре, которая имеет определяющее значение для управления вниманием и поведением. Там совокупные изменения достигли 6%. Сегодня нам также известно, что в подобных стимулирующих обстоятельствах образуется много новых нервных клеток в гиппокампе – центре нашей кратковременной памяти, где она перезаписывается в долгосрочную.
В следующие годы Мэриан Даймонд в серии экспериментов принялась сравнивать крыс, содержащихся в течение нескольких месяцев в обогащенной среде, с теми, которые помещались в обедненные условия [2]. То были почти пустые одиночные клетки без возможностей для взаимодействия, обучения и исследования. Разница между анатомией мозга первых и вторых оказалась разительной. У тех грызунов, что вели активную жизнь и упражняли свою нервную систему, в мозге было больше вспомогательных глиальных клеток, необходимых для метаболизма и энергообмена нейронов. Что особенно важно, наблюдалось повышенное число отростков нервных клеток (дендритов), с помощью которых нейроны связываются друг с другом и получают информацию. Мозг крыс из обогащенной среды отличался и по ряду иных показателей и содержал повышенный объём и плотность нервной ткани в целом. Например, затылочная доля весила на 6,4% больше, чем у их товарищей из клеток, бедных на стимулы.
Сперва экспериментальные результаты доктора Даймонд были приняты с крайним скептицизмом, поскольку шли вразрез с господствующими представлениями, но многие другие подхватили эстафету. Так, в 1980-ых Брюс МакИв подошёл к проблеме с несколько иной стороны [3]. Он поместил в общую клетку две тупайи: одна была доминантным, напористым и пышущим силами грызуном, а другая – низкоранговой и слабой. Чтобы лучше понять мизансцену, представьте, что в детстве вас заперли в комнате с самым отвратительным и при этом совершенно непобедимым школьным хулиганом, и это соседство продолжалось 24 часа в сутки в течение 28 дней. Слово «стресс» едва ли способно описать всю остроту неприятных переживаний второй тупайи.
Брюс МакИв обнаружил, что месячное пребывание в подобном «психосоциальном аду» вызвало значительное снижение объёма нервной ткани в гиппокампе за счёт уменьшения числа дендритов. Поскольку гиппокамп ответствен за хранение кратковременной памяти и её перезапись в долговременную, нужно полагать, это плохо сказалось на умственных возможностях бедного грызуна. Как стало ясно в следующие десятилетия, провоцирующие сильный стресс или обедненные обстоятельства снижают и количество нервных клеток в гиппокампе, в то время как стимулирующие условия имеют обратный эффект.
Конечно, в работе МакИва речь шла лишь об атрофии дендритов гиппокампа, но в комбинации с данными Мэриан Даймонд и доброй сотней других экспериментов, в которых исследовались другие аспекты изменений в других зонах мозга и в других условиях, вырисовалась общая картина. К 1990-ым годам способность нервной системы существенно изменять свою структуру под воздействием жизненного опыта, в том числе сознательных усилий, стала непреложным научным фактом. Эта способность получила название нейропластичность. Сегодня каждый год приносит всё новые и новые её примеры со всех уголков и ниш царства жизни.
Одним из чудесных открытий последнего времени является феномен обратимой нейропластичности у индийских прыгающих муравьев [4]. Когда их королева умирает, муравьи-рабочие устраивают между собой состязание за освободившийся трон. Ставки там высоки – победительница не просто становится новой маткой, производящей коллективное потомство всей колонии. Её ждёт жизнь в покое, неге, изобилии и под постоянным присмотром сотен муравьиных нянек. В организме самки, которая восторжествовала и вознеслась над соперниками, наблюдаются глубокие метаморфозы. Размер её яичников увеличивается, а вот мозг, напротив, уменьшается на четверть. Новый образ жизни уже не будет ставить перед ней столь сложных задач, как в пору её рабочей жизни. Её мозг также претерпевает сильную реконфигурацию, поскольку старые программы поведения переводятся в режим глубокого сна, а на их место заступают совсем иные навыки и сценарии поведения, соразмерные ждущим её материнским задачам.
Поразительное начинается в том случае, если в колонии происходит дворцовый переворот и самка оказывается низвергнута со своего пьедестала. Не тратя времени на сожаления и с полным принятием столь драматического поворота колеса фортуны, она отращивает себе назад утраченную четверть мозга. После этого она возвращается к исполнению своих былых пролетарских обязанностей. Кто знает, может быть жизнь новоявленной королевы окажется скоротечна и на следующем состязании ей вновь улыбнется удача?
Нечто похожее наблюдается и у лобстеров, обитающих в океанических глубинах, о которых писал Джордан Питерсон. В их тёмном мире ведётся постоянная и ожесточенная борьба за территорию и пищу, так что каждый участок заселяемого ими дна закреплён за тем или другим вооруженным клешнями феодалом. Среди лобстеров царит строгая иерархия, определяющая, кому и какая территория принадлежит, кто может получить доступ к пищевым ресурсам и в каком порядке. Изменения в неё вносятся по итогам турниров между этими ракообразными. Когда доминантный альфа-лобстер несколько раз проигрывает в сражении, в его мозг закрадывается закономерное сомнение. А на своем ли я месте в этой жизни, если я так слаб и терплю постыдное поражение уже в который раз?
Если он приходит к выводу, что всё-таки не на своём, в его мозге запускается сложный процесс перестройки нейросетей сродни тому, что переживает индийский прыгающий муравей, но в несколько меньших масштабах. Как пишет Питерсон, его мозг растворяется и на его месте вырастает новый. Это, конечно, очень большое литературное преувеличение. Однако в результате некоторой реконфигурации нервных клеток из доминантного лобстера он становится лобстером-подчиненным: более покорным, менее уверенным в себе и не желающим вступать в схватки. Специфический жизненный опыт кардинально меняет особенности его поведения и даже анатомию мозга.
Разумеется, всё это примеры нейропластичности у животных, которые обладают довольно примитивными нервными системами, если сравнивать их с человеческой. Однако мы вовсе не случайно начали свой неспешный подступ к обсуждению потенциала человеческой изменчивости именно с них. Зададимся теперь важным вопросом. Если жизненный опыт может так сильно менять мозг и образ поведения не только грызунов, но и насекомых, ракообразных и многих других, то неужели людям не под силу сопоставимые метаморфозы? Неужели мы и правда в плену однозначной биологической инструкции, как в то верили большую часть XX века?
Да, науке известно, что у нас имеются врождённые склонности и особенности – точно так же, как у прочих видов живых существ. Но сейчас очевидно, что если даже в сравнительно простых нервных системах имеются десятки совсем непохожих траекторий развития, то у людей с нашим сложнейшим мозгом на планете этих траекторий заложены многие тысячи. Зопир был прав, когда назвал Сократа человеком похотливым и умственно отсталым. Таковы были его задатки, и философ тотчас же признал это, будучи человеком прямым и честным. Они были написаны на его лице и властно требовали проявления. Одновременно внутри Сократа скрывалось целое созвездие иных вариантов личности, в том числе задатки человека добродетельного и мудрого. Без философии, однако, без окрыленного человеческим усилием знания, они бы никогда не одержали верх над более примитивными сторонами его натуры. Таков смысл великой истории, рассказанной Федоном, которая ныне почти совсем стерлась из памяти человечества.
Эпигенетика
В тёмные времена наук о человеке ещё не было возможности объяснить механизм повышенной индивидуальной пластичности нашего мозга и личности. В результате, само существование такого механизма по большей части отрицалось. Казалось, будто мы предрасположены генами лишь к чему-то одному. В соответствии с господствовавшими тогда представлениям, Сократ не имел выбора, становиться ли ему добродетельным и мудрым или же быть полной противоположностью этого. Он изначально имел задатки добропорядочного гражданина, философа и просветителя и никакие иные, так что Зопир в своём суждении допустил грубую ошибку. ДНК и замыслы природы в целом воспринимались предельно линейным набором инструкций, подобно партийному распоряжению, оставляя крайне малое пространство для свободы.
Затем, в 1990-ых годах была сделана череда открытий, развенчавших эти взгляды. Древние философские истины тем самым не просто подтвердились, но и были помещены в область строгого научного знания. В первую очередь последний скачок в научном понимании человеческой изменчивости связан с оформлением такого раздела генетики, как эпигенетика. Этимологически, греческая приставка эпи- означает «сверх», «помимо», «в добавление к». В полном соответствии с этим значением эпигенетика изучает в первую очередь два рода явлений…
<…>
Получить доступ к полной версии статьи и подкаста
Канал в Telegram // YouTube // ВК // Поддержать автора
