Воскресное чтение
Записки взрослого ребёнка
У нас дома гости. Кто эти люди – я не знаю. Когда они пришли, то меня даже не заметили, значит это не родственники, колючить щетиной и слюнявить меня не будут. Теперь они сидят в гостиной, громко говорят, иногда что-то кричат, хохочут, съедают всё, что приносит им мама и выпивают всё, что наливает им папа. Бабушка сидит в комнате и меня никто не замечает. А у меня проблема. Уже второй день у меня болит правый глаз. Он немножко распух и покраснел. У меня была однажды такая штука, называется «ячмень». Что с ней надо делать я забыл, а мама слишком занята, чтобы у неё что-то спрашивать, поэтому я зашёл к бабушке.
- Бабуль, у меня глаз болит. Кажется, это опять ячмень.
- Где?
- Вот, посмотри.
Я доверчиво приблизился к бабушке, показал пальцем на больной глаз. Бабушка притянула меня к себе, подслеповато сощурилась, разглядывая болячку и неожиданно смачно плюнула прямо в больной глаз.
Обида вспыхнула как сухой порох, из глаз брызнули слёзы, я резко оттолкнул её, вырвался и выбежал из комнаты на кухню.
- Илюшенька погоди! Растереть надо!
Но я уже ничего не слышал и спрятался на кухне под столом. Страдать на холодном полу было неудобно, тем более что мама поминутно забегала на кухню, гремела ложками, тарелками, что-то носила туда-сюда и постоянно хлопала дверью. Большой мешок больно упирался мне в бок, я со злости толкнул его пару раз, мешок наклонился и из него на пол выкатились две крупные картофелины. Я некоторое время смотрел на них, размышляя, заругают ли меня за то, если весь мешок на пол высыплю, или нет, как вдруг у меня созрел план сокрушительной мести.
Я взял эти пару картошин, потихоньку надел сандальки и вышел во двор. Пацаны сидели у гаражей, наблюдали за тем, как девчонки прыгают через резинку и рассуждали о том, дура Анька из третьего подъезда, если она леденцами не делится, или не дура.
- Пошли за дорогу картошку печь! – важно произнёс я и продемонстрировал своё сокровище.
- А спички есть?
- Там с утра помойка горит, я из окна видел.
- Меня мама не отпустит.
- А я вот и не спрашивал даже. Слабо?
- Ну, если по-быстрому, то никто и не заметит. Погнали!
Позади нашего дома проходила дорога, за которой начинался большой пустырь, и куда нас родители обычно не пускали. Они были абсолютно уверены, что мы туда не доберёмся, потому что нас непременно собьёт на дороге какой-нибудь пьяный дурак.
Натаскать сухих палок и принести огонь с помойки было минутным делом. Мы присыпали картошку землёй, накидали сверху горящих деревяшек и вскоре молча смотрели на разгорающийся костёр, иногда подкидывая в него сухую траву и мелкие щепки. Картошка долго не готовилась, мы выкатывали картошины из огня, переворачивали их и снова подсовывали под угли. В тот самый момент, когда мы решили, что картошка уже приготовилась, со стороны дома раздался зычный мамин крик.
- Илюша!
Я похолодел. Если мама узнает, что я здесь, ремень мне был обеспечен. Теперь надо было оббежать вокруг дома и сделать вид, что я просто гулял возле пятого подъезда и ничего не слышал. Первым делом нужно было быстро загасить костёр. Картошкой можно было пожертвовать – получать по заднице не хотел никто, а картошку завтра снова можно было украсть. Мы быстро стянули штанишки и запустили звонкие струйки в багровые, дымящиеся угли.
- Илюша! Илюшенька, вставай! В садик опоздаем.
Мама откинула одеяло и с изумлением смотрела на всё ещё лившуюся из меня струйку, тщетно пытавшуюся затушить приснившийся мне костёр.
- Господи! Это ещё что такое?
На кухне мама сунула мне стакан тёплого молока и переглянулась с отцом. Отец задумчиво дымил в форточку.
- А чё тут такого? Ну обоссался. Я по молодости два раза обсерался. С кем не бывает?
- Ты вообще думаешь, что говоришь?
Глаз у меня распух, болел, но я о нём ничего не говорил, чтобы ещё больше не расстраивать маму.
- А если это болезнь?
- Какая?
- Нууу… Эта. Энурез.
- И что теперь?
- Он нам теперь весь матрас насквозь проссыт, вот что теперь!
- Делать-то что?
- Доктору его надо показать.
Старенький доктор сидел у окна и что-то быстро писал. Мама усадила меня к столу, а сама осталась стоять рядом.
- На что жалуемся?
- Этот, как его…. Энурез.
- Давно это у вас? – доктор с интересом прищурился на маму из-под очков.
- Вчера первый раз.
- Тяжёлый случай. Алкоголь, наркотики, беременность первая?
- Да что вы такое говорите? - всплеснула мама руками.
- Понятно. Ну что же, давайте посмотрим.
Откуда-то из-за ширмы доктор достал большой горшок с грибочком на эмалированном боку и вручил его маме. Затем поставил меня на стул и внимательно посмотрел.
- Давай, дружище, покажи, как ты это делаешь.
Я снял штанишки и прицелился в горшок. Писать хотелось, даже очень сильно, но я всё никак не мог начать, потому что очень трудно писать, когда на тебя смотрят двое взрослых.
- Ссы! – твёрдо сказала мама.
Я поднатужился, и струйка звонко ударила в дно горшка. Доктор довольно улыбнулся, подмигнул мне и начал мыть руки под моей струйкой. Мне показалось, что что-то происходит не так, я попробовал остановиться, пошатнулся на стуле и тут же проснулся. Писать при этом я не прекратил, потому что в этом уже не было никакого смысла – вся кровать внутри была мокрая. Я осторожно вылез из кровати, с отвращением снял с себя маечку, трусики, бросил их поверх одеяла и ушёл спать к маме.
Утром отец курил в форточку и смотрел на меня, о чём-то думая. Мама молча стояла у раковины и украдкой вытирала слезу. Я пил молоко с кексиком и старался не смотреть на них.
- Что теперь будет-то?
- Ничего. Будет ссаться – в армию не возьмут. Может и хорошо.
- У меня же никаких ни рук, ни нервов не хватит каждый день постель стирать.
- Ты же хотела к доктору сходить, вот и сходи.
Настоящий доктор тоже был стареньким и тоже много писал. Я немного поболтал ногами, посмотрел в окно, потом на стоящую рядом маму.
- Чем болеем?
- Ссытся. Не знаю уже, что и делать.
- Ничего не делать. К пятнадцати годам само пройдёт.
- Так ему всего четыре! У него же не комната, а уборная будет за десять-то лет! Может ему таблеток каких дать или в санаторий куда свозить? Из-за чего это вообще?
- Испуги сильные были?
- Нет, конечно.
- Я не вас спрашиваю. Конфликты в семье?
Доктор наконец оторвался от писанины и посмотрел прямо на мой распухший глаз. Врать при маме было нельзя, непонятно, чем это могло бы обернуться, выкладывать доктору всю правду было бы долго, да и мама могла бы обидеться. Нужен был короткий, нейтральный ответ.
- Немножко.
Доктор посмотрел на замершую маму, потом снова на мой покрасневший глаз.
- Понятно, - доктор что-то быстро дописал и протянул маме бумажку.
- Направление к психиатру. Следующего позовите.
- Подождите. Это вы что же, моего ребёнка за психа считаете?
- Это направление к взрослому психиатру.
Мама моментально покраснела, перестала дышать. Из её глаз вырвались огненные лучи, которые мгновенно превратили доктора в кучку пепла на полу. Мама топнула ногой, растёрла пепел по старому линолеуму, плюнула и вышла, громко хлопнув дверью. Я спрыгнул со стула, и перед тем, как выйти в коридор, оглянулся на невозмутимого доктора, который так и не заметил, как его уничтожила мама.
- Вариантов тут всего два: или не спать или не писать, - мы с Колькой убирали игрушки в игровой комнате садика и обсуждали актуальную для меня проблему.
- Это же невозможно!
- Вот и я об этом. Можно, конечно, в туалете спать, но тебе родители не разрешат. Хотя, знаешь что? Есть вариант, - Колька внимательно рассматривал выдернутую из плюшевого медведя розовую нитку. – Перед тем как спать лечь, повяжи эту нитку на пипирку. Дальше всё просто: если нитка есть – писать можно, если нет – нельзя.
Шнурки завязывать я ещё не умел, поэтому я просто обмотал пипирку ниткой и забрался в постель. Мама поцеловала меня на ночь, укрыла одеялом и выключила свет.
На следующий день мы поехали на дачу. За забором дачи было огромное поле кукурузы, в котором можно было запросто заблудиться. Я пошёл было на поле, чтобы набрать початков, но у калитки стояла бабушка с палкой.
- Как это дерево ссохлось! Как это дерево ссохлось! – махала она палкой перед моим носом.
- Бабуль, ты чего?
- Как это дерево ссохлось, так и у моего дитятки постелька всегда сухая! Слово моё крепко и нерушимо! Да будет так!
Я открыл глаза, увидел перед собой сморщенное лицо какой-то седой старухи, которая махала передо мной маленькой палкой и что-то невнятно бормотала. От ужаса я закричал и спрятался под одеяло. Тут же появившаяся мама с трудом вытащила меня из-под одеяла и потом полчаса успокаивала.
Писаться по ночам я перестал. Мама говорила, что это какой-то заговор помог, а я думаю, что всё дело в розовой ниточке или в страхе перед кошмарной старухой, которая стала бы приходить ко мне каждую ночь, если бы я продолжал мочиться в кровать. Наверное, у каждого из нас есть своя розовая ниточка, которая заставляет нас хоть на секунду задуматься прежде, чем что-то сделать, и своя старуха, ужас перед которой не позволяет нам делать плохие вещи.
